Картонный балаганчик. Роман
Послесловие

(Публикуется без редактуры и корректуры ввиду большого объема текста)

Главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14 

Послесловие.

1906, 14 октября, вечер.
Санкт-Петербург.

   Румяные курсистки, одна в пальтишке с меховой опушкой и шапочке, другая – в темной клетчатой накидке, вероятно, маминой, в сопровождении застенчивых студентов-технологов торопливо вбежали на крыльцо здания Латышского музыкального собрания, что Английском проспекте.
   Невидимый дождь сыпал алмазными каплями.
   Что за день! Что за погода!..
   И кто придумал, что в дождь надо непременно хмуриться?
   Да отчего же?
   - Слава богу, успели, - притворно ворчливо произнесла та, что была в шапочке, сияя в предвкушении зрелища. Глаза у нее блестели. Она волновалась сверх меры, нервничала. Движения ее были резки, угловаты, что вовсе к ней не шло. Подруга – напротив, казалась тихой, сосредоточенной:
   - Мама переживает, - пояснила она юношам, принявшим их одежду. – Не хотела пускать. Еле упросила. Такой день!
   - У нас на Подьяческой тоже были слышны выстрелы, - сказал невысокий молодой человек и покраснел.
   - Идемте, идемте, - скомандовала первая девушка, взяла под руку статного черноглазого юношу, и все вместе они поднялись по широкой, устланной бордовой дорожкой, лестнице.
   Публика потихоньку собиралась.
   Зал был невелик. Рабочие затягивали стены узкого помещения  ажурным полотном, колдовали над занавесом, зажигали качающиеся над головами зрителей китайские фонарики. Режиссер, трубивший на каждом углу, что он новатор не хуже Мейерхольда, распорядился вносить последние штрихи при публике, которая, по общему замыслу устроителей, должна стать соучастницей действа, что подчеркнет его демократизм. Помощницы дополняли таинственный декор камелиями в горшках, расставляя их в проходах и по самому краю  сцены, зажигали свечи, негромко переговариваясь и обсуждая ужасное утреннее нападение, случившееся неподалеку от театра. Все были немного взвинчены. В открытые двери врывался свежий воздух. Фонари мерцали,  трепетал огонь, качались легкие шторы.
   Помещение напоминало летний балаган на площади.
   Взбудораженный город ждал зрелищ.
   Он мечтал забыть и забыться.
   Зрители, наконец, расселись, и вечер начался.
   Хрупкие, похожие на китаянок, помощницы раздали программки. «Блок, Блок!» - зашептала восторженная девушка. На сцену в черном пасторском сюртуке вышел молодой человек с лицом измученного сфинкса и в оглушительной тишине стал читать недавно написанную пьесу. «Вот оно – новое искусство! - девушка победно оглянулась на вжавшуюся в кресло подругу. - Долой этих никчемных дядей Вань, глупых Раневских и пропивающих жизнь Астровых!»  
   Пьеса называлась «Король на площади».
   Что у нас сейчас на площадях?
   Блок подавал реплики глухим напряженным голосом.
   Они звучали зловеще:
   - Город страшит меня. Все жители сошли с ума. Они строят свое счастье на какой-то безрассудной мечте. Они ждут чего-то от кораблей, которые придут сегодня…
   Сосредоточенная курсистка закусила губу: «Да, да! Я жду кораблей. Я – надеюсь!»
   - Смешно говорить: страшное время. Если дать себе волю - всякий сойдет с ума. Найдем в себе силу дожить этот день до конца…
   По залу прокатывались волны ужаса.
   Слышались перешептывания: «Запрещено цензурой к постановке».
   - Скажи мне последнее: веришь ли ты, что разрушение освободительно?
   - Не верю…
   - Ах! – вскрикнула скромная девушка и поднесла к глазам платок.
   «Да что же это? - оглянулась на приятелей румяная подруга. – Зачем опять о смерти? Жизнь прекрасна. Мы молоды и хотим счастья. Зачем?!»
   Юноши сидели, стиснув зубы.  
   По потолку метались красные тревожные круги – китайские фонарики качало ветром.
   - Кто накормит нас? Кто вернет нам мужей и детей? Кто утишит  боль? - прочитал Блок, и дамы охнули.
   - Счастье с нами! Корабли пришли!
   Послышались всхлипывания, за ними – вал аплодисментов.
   Никто не расходился. Все ждали обсуждения, диалога.
   Публика хотела общения.
   Без него! Блок сдержанно поклонился и скрылся за кулисами.
   Напомаженный критик с бледными, как у куклы Пьеро, щеками защелкал пальцами, подбирая слова.
   Из мутного зеркала гримерной на Поэта глянул мрачный каменный идол с застывшим лицом. Кумир! Вот и дожил. Барышни  поджидают у парадных, просят о встречах и встают на пути. А он всего лишь поэт. Что он скажет шестнадцатилетним девочкам с бантами?
   То, что только влюбленный имеет право назваться человеком.
   Он отвернулся от зеркала и, не дожидаясь окончания спектакля, спустился в вестибюль театра. Прислонился к холодному стеклу.
   На перекрестке, мигали фонари, стучали экипажи, звенела, захлебываясь, усталая конка…
   ***
   14 октября 1906 года, утро.
   Всегда ответственный, когда дело касалось репетиций и читок, он приехал в здание театра за час до полудня.
   Утро было тихим, и ничто, на взгляд человека заурядного, не предвещало беды. Но тот, кто слышал подземный гул и чувствовал дрожание почвы, кто знал, как пахнет электричеством сгустившийся воздух, тот видел черные крылья над городом.
   Он шел на репетицию, как Голгофу – «Король на площади»!
   Артисты, чтецы, безалаберные аккомпаниаторы собирались медленно. Зевали, злословили, кипятили на спиртовке чай. В соседнем зале распевался  латышский хор. Играли жалейки,  дудки. Кто-то приплясывал.
   Блок взял набитый любимым «Лафермом» портсигар и вышел в вестибюль – хотелось, как всегда, укрыться от разъедающих душу сплетен, приклеенных улыбок и неуемных похвал.
   Под лестницей пахло олифой. В подсобном помещении что-то красили. У порога валялись доски, стояло ведро с кистями и ветошью, белила.
   Он чиркнул спичкой.
   Первый взрыв был похож на щелчок. Задрожали стекла.
   Послышалась стрельба, крики прохожих, свистки городовых.
   Блок выскочил из вестибюля на крыльцо.
   От Офицерской мчалась пролетка.
   Извозчик поминутно оглядывался, опасаясь, как бы шальная пуля не сразила его в спину или голову. «Лови! Держи!!» - гремели истошные вопли. В соседнем переулке что-то ухнуло. «А-а-а!» - завопил возница, пригнулся и, бросив поводья, кинулся со всех ног в подворотню.
   Перепуганный жеребец взвился в дыбки. Блок бросился наперерез, поймал его под уздцы. Гнедой оскалил зубы. Каурая лошаденка захрипела, зафыркала. Пара забила копытами и, протащив его по мостовой, остановилась напротив крыльца Латышского музыкального собрания.
   Девушка в черном пальто и синей шляпке с двумя баулами в трясущихся руках, молча, смотрела на него и не двигалась.
   У нее были знакомые глаза и маленькая родинка над верхней губой.
   Его Комета. Падшая звезда, черная птица, тревожная и таинственная.
   Жизнь и смерть в вечном круженье.
   Они знают друг друга столетья.
   «Держи!» - раздалось чуть ли не над ухом. И следом – выстрелы, вопли, погоня.
   Он подал ей руку. Стеганул лошадей: «Но, пошли!»
   Гнедой рванул с места в карьер, увлекая за собой пристяжную.
   Бегом, бегом! Баулы в руки, и вот уже близко полутемный вестибюль театра, пустая гардеробная, сюда – скорее.… Рядом – подсобное помещение: запах краски, битая штукатурка на полу, доски, ведра.
   Туда!
   По мостовой – неотвратимо – сапоги, подковы, грохот колес,  бряцание шашек, прикладов, штыков.
   И в двух шагах - стрелки, жандармы,  городовые.
   Погоня пронеслась вслед за пустой пролеткой.
   Через минуту крики отдалились к Мариинской площади и Синему мосту, откуда по-прежнему доносились выстрелы.
   ***
   Старомодная карета подкатила к парадной двери театра. Из нее вывалился обезумевший критик, один из устроителей вечернего спектакля, и заблажил:
   - Александр Александрович, слышали?! Господи, какого я страху-то натерпелся! Воды, кто-нибудь…. Принесите!
   - Барин, - несмело позвал с козел извозчик.
   - Я расплачусь, - Блок повел напомаженного критика к лестнице. Тот миновал один пролет, другой – скорее! Он подгонял его нетерпеливым взглядом.
   - Посреди белого дня! - бормотал бедолага.
   Весь ад земной – посреди белого.
   Наконец, критик скрылся из вида.
   Блок распахнул гардеробную и подал незнакомке руку.
   Сунул возчику деньги, усадил смертельно бледную молодую женщину в карету, сложив к ее ногам баулы из верблюжьей кожи с номерами и печатями казначейства у стянутых горловин.
   Глянул в ее потерянное лицо – сухие, без слез, глаза, решительно сжатые губы – надо держаться, Саша! - подал кучеру знак:
   - Трогай.
   - Куды трогать-то, барин? – нетерпеливо поерзал извозчик. - Как бы опять не в переплет.
   - В порт, - тихо ответила девушка и выпрямилась.
   Он понимающе кивнул, отстранился: «В порт! Пусть плывут корабли! К сонным бухтам с зеленой водой, к нечаянной Радости. К игрушечным пристаням, островам, покрытым изумрудными лесами. Пусть развеваются флаги, и пенятся волны, и пусть ветер раздувает паруса...»
   Где такие моря, все в дымке и цветном тумане?
   Там, где нас нет.

   ***
========================

Историческая справка.

В основе романа реальные события:
- покушение на П.А. Столыпина в августе 1906 года
- и ограбление курьера Петербургского Казначейства 14 октября 1906 года (происшествие в Фонарном переулке; деньги остались не найдены)

http://starosti.ru/key_article.php?keyword=ограбление на Екатерининском

Невымышленные персонажи:

- Михаил Иванович Соколов, лидер эсеров-максималистов, организатор покушения на П.А.Столыпина на Аптекарском о-ве в 1906 году и ограбления в Фонарном переулке. Казнен 02.12.1906 года.

- Зинаида Васильевна Коноплянникова, эсерка, исполнительница приговора Г.Мину, организатору расправы с рабочими Красной Пресни. Повешена в Шлиссельбургской крепости в августе 1906.

- Штаб-ротмистр В.А.Семенов. Погиб в 1919.

- поручик А.А.Гребовецкий, погиб в 1905.

- Илья Забешанский, Никита Иванов. Погибли в 1906 во время покушения на Аптекарском.

- Наталья Климова (прототип Александры Гребовецкой). По словам  левой эсерки И.К. Каховской, на редкость красивая и внешне, и духовно женщина. Климова была потомственной дворянкой, дочерью видного земского деятеля. В 1906 году была арестована по делу о покушении на П.А.Столыпина, приговорена к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. В 1909 бежала из тюрьмы. Умерла в эмиграции в 1918 от испанки.

Фото Михаила Соколова

Фото Зинаиды Коноплянниковой

Портрет А.Блока

Вид на Поварскую улицу ("круглый дом")

Вид на Финляндский вокзал

   Татьяна_Синцова (Россия)

Предыдущие публикации этого автора