Печальная любовь
Рассказ

    Зине Савиной дали редакционное задание написать о печальной любви. Редакторша сказала: «Придумай что-нибудь. Из литературы возьми». Что она придумает, когда у неё ни печальной, ни радостной - одна скучная? 
    Предметом скучной любви Зины Савиной был Илюша Портнов, мальчик из хорошей семьи, с ним она раз в месяц ходила в театр или на концерты органной музыки в Капеллу. У Илюши были: курносый нос, очки в тяжелой оправе, розовые щечки с родинками и аккуратный синий костюмчик. Он учился на собачьего доктора, но своей собаки не имел. Жил с мамой и бабушкой, любил рассуждать о ветеринарах, Набокове с бабочками, Чехове, у которого были таксы, и Льве Толстом с кошками. 

   Зиночка вспомнила, как они в последний раз целовались, и подумала, что если так пойдет, у неё вполне может получиться «печальная». 
   Она накрутила на палец волосы, отхлебнула из ведёрного бокала кофе с молоком – бокал был старый и назывался «Ван Гог», на нём было сине-красное кафе с жёлтыми окнами – и полезла на сайт за литературой. 
    «Новая» литература писала про секс, но коротко, старая «про любовь», но длинно. Зиночка вспомнила, что стихи короче прозы, а печали им не занимать, и переключилась «на поэзию». Прочла Георгия Иванова «Настанут холода…» и на словах: «А ты, любовь моя?», - неожиданно разревелась.
   - Что с тобой? – вскинула брови строгая Зиночкина тётя Эльвира Квасневич, художница, эстетка, любительница пятничного бриджа и дорогого армянского коньяка. 
   - Н-ничего.
   - Как «ничего»? Ты ревешь. Надо что-то делать с твоей психикой, - тётя запахнула халат и пошаркала в кухню. – Как у тебя с Илюшей?
   - Нормально.
   - А в институте?
   - Тоже.
   - Подогрею ужин и позвоню Людмиле Семеновне, - Эльвира застыла в дверном проёме. – Она лечила мать Екатерины Михайловны от депрессии.
   - Тётя!..
   - Я сорок лет тётя. Примем превентивные меры. Нервные расстройства нельзя запускать. 
   Во-первых, не сорок, а пятьдесят. 
   Во-вторых, сопротивление бесполезно: Зиночкина тётя, ничего не умея добиться для себя, для других расшибалась в лепёшку.
    В-третьих, непонятно, для кого она убавляла возраст: мужчин в её орбитах не крутилось, что странно. Эльвира Александровна была дамой с изюминкой и даже с перцем. Носила вязаные крючком шали, береты «букле» и черные по щиколотку юбки. Работала художником в издательстве – иллюстрировала фантастику. Её коньком были чужие планеты. Они походили на гугловские карты и натюрморты Петрова-Водкина одновременно. На тётиных планетах кружились зеленые вихри и ползали красные крылообразные животные. 
   Эльвира Александровна была сухопара, легка на ногу, избегала подземного транспорта и госучреждений. Любила читать, свернувшись в кресле калачиком, выезжать на пленэр и пить молоко с бубликами. Издательские подружки Эльвиры Квасневич пристроили племянницу в редакцию полуглянцевого журнала «Она», где Зиночка стала писать о парфюмерных запахах и светских львицах со львами.
   - Тебе надо развеяться, - тётя принесла на подносе три тонких блинчика, политых сметаной, два яблока и плошку жареных орешков. Уселась напротив. – Ешь. У Екатерины Михайловны выставка. Пойдёте? 
   - Пойдем, - безучастно отозвалась Зиночка.
   - Она будет рада. В кои-то веки персоналка. Между прочим, Катя выставляет мамин портрет. 
     Зиночка съёжилась: она не любила маминого портрета. Мама на нём была испуганная. Стояла у обрыва, одной рукой прижимая к себе маленькую Зиночку, другой – тиская и обрывая ворот красного платья, точно это был не ворот, а петля. Портрет назывался «Материнство». Правильнее было бы назвать его «Страх». Он был написан в знаменитом Плёсе, где жил когда-то Левитан, а теперь - Зиночкины родители, и куда каждое лето приезжала на этюды дружная орава тётиных приятельниц. 
    - И я тебя умоляю: не манкируй Ильёй! – тётя пустилась в назидания. – Парень он тихий домашний, такой и нужен для семьи. У вас с ним… на какой стадии?
   - Натягиваем холст на подрамник, - буркнула Зиночка. – Тётя, я его люблю.
   Вместо «люблю» вышло «бублю», и Зиночка прыснула.
    - Так я и знала, - с досадой хлопнула о стол Эльвира Александровна. 
    Насчет амуров у Эльвиры Квасневич была своя «теория». Тётя считала, что надо брать товар поплоше, и не доводить его до ума, а оставлять, «как есть». «Тогда он не убежит, - многозначительно, наставляла она Зиночку. – Жизнь не мастерская, и нечего в ней «лепить». Слепят из того, что было, обучат галстукам, манерам, птичка выпорхнет из гнезда – и поминай, как звали».
    Любовь, как таковую, Эльвира Александровна выводила в игнор. «Живя с мужчиной, помни, что живешь с предателем», - поучала она племянницу.
    - Конечно, - поглядывая на розовую Зиночку, задумчиво протянула она, - ты молода, и тебе хочется рельефного торса, крепких мышц, стройных ног, тощих ягодиц и… всего остального. Словом, мужского тела.
     Знакомая с анатомией, Эльвира Александровна была цинична и в запале переплёвывала докторов. 
     Зиночка поперхнулась, закатила глаза. Возмущение булькнуло и сдулось. В висках застучали молоточки: да-да! Твердого тела, бицепсов, трицепсов, жестких объятий!
     - Что вы такое говорите, тётя, не понимаю! - она вцепилась в мышку и защелкала ею, перескакивая с сайта на сайт. - Мне… надо дописать статью, - строго сказала она в экран. 
   - Альпинистов всем подавай, - махнула рукой Эльвира Александровна. К спортсменам, особенно лыжникам, тётя пылала стойкой ненавистью.
   - Причем тут альпинисты?
   - Притом! От них все зло, - отрезала Эльвира Александровна.
     «В молодости её обманул горнолыжник!» - устыдилась Зиночка.
   - Что за статья? – тётя через секунду очнулась и схватилась за поднос: хозяйство и кисти успокаивали ее в трудную минуту. – Как называется?
   - «Печальная любовь»! – засмеялась Зиночка. - Мне надо написать о печальной любви.
   - Что смешного? Нет, они… с ума сошли?
   - Редакционная политика, - пожала плечами Зиночка. - Рассказы о счастливой любви должны перемежаться рассказами о грустной. Всё, как в жизни: чёрная полоса – белая.
   - Кто станет читать про «черную»? И что ты напишешь, позволь спросить, когда у тебя, насколько я поняла, никакой?
    - Можно нафантазировать, - Зина уткнулась в монитор. – Из литературы взять. 
    «Надо ей рассказать, - решилась вдруг Эльвира Александровна, сгрудив чашки в раковину. – Все равно когда-то придется».
   - Лев, ты? – она прикрыла дверь и засопела в трубку. – Надо посоветоваться.
   - Мне прийти? – он жил в трех остановках.
   - Ночью?! Куда?
   - К тебе. Что-то случилось? Мне все равно за кефиром.
    Мужчин в таинственных тетиных «орбитах» не водилось - там вертелся Лев: хроменький реставратор, всю жизнь проходивший в рыцарях. Он был худ, носат, как пеликан, добр и безотказен.
   Зиночка считала его «мужем на час»: он ремонтировал тётины мольберты, вбивал гвозди, вешал люстры и бра. В его характере были свои подводные камни, но сегодня тётя рассчитывала их обойти.
   - Можно по телефону. Слушай, я хочу ей рассказать.
    - Чего это вдруг? – после недолгой паузы осведомился реставратор.
   - Чтобы предостеречь. У них с Ильей… проблемы.
   - А Марина? Надо у неё спросить.
    Мариной звали тётину сестру и Зиночкину маму, безвылазно жившую в Плесе. У неё была астма и куча разных болезней, из-за которых она не могла жить в Питере.
   Встречал и провожал Зиночку, учившуюся «в хорошей школе в городе», отец.
   - Она согласна, - отмахнулась Эльвира. – Лучше самим рассказать, чем жить в страхе, что кто-то проболтается.
   - Кто? – Лев, похоже, не одобрял тётиной затеи, и она взбеленилась.
   - Кто угодно! Катя может рассказать, Люда. Зина девочка эмоциональная, влюбится в хлыща, потеряет голову. А так – задумается... может быть. Господи, живешь-живешь – и не с кем посоветоваться!
   - Если ты хочешь знать моё мнение, то я – против.
   - Ты всегда против! Аргументируй.
   - Как она будет жить с таким грузом, Эля?! Зиночка молода, если ты расскажешь, он согнет ее…

    Эльвира Александровна послушала и положила трубку.
     «Лев сгущает краски, - она принялась ходить взад-вперед. – Это не груз, это - жизнь».
    - Зинуля, выключай. Мы завтра не встанем.
    Пора было стелиться. Тетя вытащила из тумбочки простыню: «Печальная любовь!» Какое совпадение».
   - Полчаса!..
   - Маме звонила?
   - Она прислала смс-ку: чувствует себя хорошо.
   - Слава богу, - сбросив оцепенение, тётя рванула на себя диван.
    Дом был старый – сталинский, с узкими окнами, темными коридорами и высокими потолками. За толстыми стенами тренькали трамваи, с крыш сваливались шапки мокрого снега, а в форточку пахло весной и бензином.
   - Прочти, что написала.
    Зиночка закусила губу.
   - Прочти, прочти! Я что-то посоветую.
   - Это черновик.
   - Валяй! – скомандовала Эльвира Александровна.
   Зиночка откашлялась.
    - «Когда любовь взаимная, тела, будто, нет. Его не чувствуешь. Недаром говорят: летаешь. Неразделенная любовь давит на грудь армейским ботинком, старым утюгом с дырочками, откуда светятся угольки, и жжет-жжет. При печальной любви - нечем дышать, и мысли вьются нехорошие.
    «Почему я люблю, а он (она) меня - нет?»
    «Почему меня никто не любит?»
     И третья, самая страшная мысль: «Мы любим друга, но не можем быть вместе – почему?» 
    - Скажи на милость! Откуда ты знаешь про страшную?! - не утерпела Эльвира Александровна.
    - «Бывает так, что люди знают о непреодолимых обстоятельствах, из-за которых они не могут быть вместе, тогда они обращаются к Богу, но Бог не дает ответов, он оставляет простор для воли.
   Непреодолимых обстоятельств с каждым веком и годом все меньше: разводы разрешены, сословные предрассудки ушли в прошлое, а косметология творит чудеса. Круг сужается до цвейговского «Нетерпения сердца».
     Примеров непреодолимых обстоятельств множество. В популярной песне поется: «Но нельзя рябине к дубу перебраться». Известен феномен влюбленных лебедей – когда один из пары погибает, его участь разделяет другой. Печальной может стать любовь пожилого мужчины к юной девушке. Вспомним романс Рощина из кинофильма «Разные судьбы»:
«Как боится седина моя
Твоего локона!
Ты ещё моложе кажешься,
Если я около...
Видно, нам встреч не праздновать,
У нас судьбы разные,
Ты любовь моя последняя,
Боль моя».

    Седой композитор, его играл Бруно Фрейндлих, пел о невозможности счастья с юной сумасбродкой. Избранница стояла у окна. На ней было зеленое платье, капроновый шарфик. Она глядела на музыканта, как лейтенант Гофмиллер на несчастную Эдит. Элементы печали нередко вплетаются в ленту любви молодой девушки к женатому и связанному обязательствами мужчине. И тут не без коллизий. Иногда – трагических, - с чувством прочитала последнюю фразу Зиночка.
   - Ты… знаешь?! – обморочно пролепетала Эльвира Александровна, сползая с дивана. 
   - Что? – искренне удивилась Зиночка. – Что с вами, тётя? Вам – плохо? – и подскочила к Эльвире Александровне с водой и корвалолом:
   - Выпейте. Вы так испугались.
Шумно дыша, Эльвира Александровна протянула непонятное:
   - Тебе… было два года.
   - А сейчас восемнадцать! – Зиночка улыбнулась и погладила её по плечу.
   - Вы жили на Н-ской улице. Папа служил в Академии, - тётя неожиданно сказала «акадЭмии». – Он был…. Ну, ты знаешь, папа всегда был хорош собой, строен. Увлекался… спортом.
   - Неужели? – засмеялась Зиночка. – Это новость!
   - Горными… лыжами. Возил курсантов в Терскол.
   - Вот это да! Почему я не знала?!
    - Потому что мама… Они порвали все карточки, выбросили кубки с медалями, продали квартиру и уехали в Плес.
    Последнюю реплику Эльвира Александровна произнесла жестко.
    Зиночка с удивлением посмотрела на ее сжавшееся в морщинистый комочек лицо.
    - Почему? – прошептала она.
    - Элементы печали, – горько усмехнулась Эльвира Александровна. – В папу влюбилась молоденькая медсестра. У них был роман. Не удивляйся, не удивляйся. Все лыжи с кривыми палками! Беда приключилась в Терсколе. Папа… увлекся. Роман тянулся год. Страшно вспомнить, как мучилась Марина! Хотела уйти. Ты меня прости, - тётя по-бабьи обернулась к Зиночке, - но я первая советовала: «Уходи! – говорила. - Дочку вырастишь, замуж еще выйдешь! Молодая ведь!» Но тут… начались эти приступы. Мама задыхалась. Папа поклялся бросить… медсестру, мямлил, тянул. В конце концов, набрался мужества и сказал ей, что все кончено…
     Эльвира Александровна вычеркнула из памяти ультиматум, выдвинутый зятю: или семья, или «я все расскажу твоим родителям». Отец зятя был старорежимным пенсионером, а мать – сердечницей. Нет-нет, она не считала себя виноватой: она боролась за сестру.
    - И что… та девушка? – тихо спросила Зиночка.
   - Как ты написала, - тётя ткнула пальцем в монитор. - Случилась… трагическая коллизия.
    Носик у нее задергался. Когда, когда Эльвира Александровна привирала или недоговаривала, у нее дергался тоненький подвижный мышиный носик.
   - Она… покончила с собой?
   - К сожалению, - носик взял правый крен. – Никто не виноват! Ни папа, ни мама, никто! Девица была самоуверенной, экзальтированной и, возможно, психически ненормальной.
   - Как?..
   - Очень просто: звонила, стояла под дверями, поджидала на остановках…
   - Как… покончила?
    - Выпила… яду, кажется. Как в ваших интернетах пишут. Бог знает. Она была медичкой и разбиралась в лекарствах.
    Зиночка выключила компьютер и подошла к окну:
   - Ложитесь, тётя, завтра рано вставать.
   - Ты неплохо написала. Конечно, текст сыроват…
   - Что?! – она резко обернулась: «Брошу все и уеду в Терскол», - решила про себя.
   - Я – про статью, - Эльвира Александровна заюлила: «Неужели Лев прав?»
   – Теперь это не имеет значения, - Зиночке хотелось выкрикнуть в форточку: «Отчего люди не летают? Отчего, отчего?!» 
    - Это угольки, - думая о несчастной медичке, прошептала она загудевшему под окном трамваю. - Ей стало нечем дышать.
    И пошла спать.

Предыдущие публикации Татьяны Синцовой:

"Игры". Похмельные стихи:)

Декабрьские стихи. "Снежная баба"

Мистические стихи. "От осени - к зиме"

Сквозь прорехи покрова

 Осенние стихи

Довольствуясь от жизни малым. Стихи

"Любовь". Рассказ из цикла "Про Катю Никифорову"

"Язва". Рассказ. Из цикла "Про Катю Никифорову"

"Голова Вадика Головлёва". Рассказ

"Где стол был яств...". Рассказ. Из цикла "Про Катю Никифорову". 

Рыжая пижма, синий василёк. (Приключенческая повесть)

«Сидеть на облаке». Рассказ

«Сказка для Андерсена». Рассказ

«Осколки Сатурна». Рассказ

«Один день Елены Денисовой». Рассказ

«Доброе утро, занзибары!» Рассказ

«Дикие ирисы». Рассказ

Хобби художницы из Ланкашира

«Любовь Славки Ломакина». Рассказ

«Деньги падают!». Рассказ