Татьяна Синцова. *Сказка для Андерсена*. Рассказ

Часть первая

    - Вот что я скажу, дорогая. Мой Карл – мужчина строгий и придерживается старых правил. Сейчас он в отъезде, но могу поспорить на пфенниг, - полная женщина в чепце оправила шаль на круглых плечах, глаза её лукаво сощурились, - будь он дома, ему бы не понравилось, что такая молодая девушка разгуливает по лесу одна. Но у него доброе сердце, и он позволил бы вам переночевать. Входите, милая.
    Толстая Эльза посторонилась, и маленькая тощая фигурка, укутанная в капор и шубу, протиснулась в дверь и стала на пороге квадратной кухни с грубым каменным полом, коричневыми балками на потолке и жаркой печью у выбеленной стены. На раскаленных кирпичах трещали сложенные «колодцем» поленья. В котле пыхтело варево. В домике вкусно пахло молочной кашей, кнедликами, сушеным имбирем, травами, развешанными в углах, и чем-то сладким, медовым, похожим на карамель. На полках стояли  грубые глиняные горшки, дубовые бочонки, обливные бутыли разных размеров и медные горшочки с крышками.
    - Не робей, - подтолкнула её толстая Эльза. – Как ты сказала, тебя зовут?
    - Мартой, - девушка разлепила ледяные губы.

    - Вот тебе на! Мартой звали мою прижимистую кузину из Думцеля. Она до старости ходила в синем чепце, который к замужеству её внучки продырявился! – хозяйка хлопнула себя по бокам и густо захохотала. – Что ты думаешь? Старая ведьма перелицевала его, заштопала… Матерь Божья! Да у тебя руки белые! А ноги? Ну-ка…
    Эльза стянула с ночной гостьи варежки, ботинки, вязаный капор и старую шубейку из непонятного меха, вылезшую на локтях и вдоль неопрятно подшитой застежки. Правду сказать, от меха в некоторых местах остались лишь тощие пучки. Тут и опытная мастерица призадумалась бы, чинить или выбрасывать?
    - Какая ты худая!.. Как моя золовка из Любовиц. Та была тощая, что твой ивовый прут! И платье на тебе мокрое! Снимай одежду, Марта. Повешу её над очагом. Вот тебе моя рубаха – размер немаленький, зато согреешься - и шаль. Сама вязала, вечера долгие - что делать в нашей глуши? Ноги ставь в лоханку, - расторопная Эльза усадила замерзшую девушку на лавку, сунула ей под ноги лохань с горячей водой. – Откуда идешь? Рассказывай. Что за нужда выгнала тебя из дома в такую погоду?
    - Иду из… Яблонец.
    - Откуда?!
    - Из Яблонец. Думала, до ночи успею.
    Толстушка уперла руки в бока:
    - Куда ты успеешь из своих Яблонец? Да еще до ночи?! Из них скачи на самом резвом жеребце, на запряженной цугом карете и то сто лет никуда не доскачешь! Зять моей прижимистой кузины из Думцеля, - она толкнула её в плечо, - родом был из твоих Яблонец. Хороший шорник, жаль, помер скоро. Так говорил мне: «Гиблое место наши Яблонцы, Эльза». Это ведь у самых гор?
    Марта кивнула:
    - У нас красиво.
    - Не всё красивое – хорошо, уж поверь. Красиво и болиголов цветёт. Куда ты шла-то? – Эльза охала, удивлялась, сама же шустро сновала по кухне, заглядывала в горшки, нюхала душистые травы, придирчиво пробуя на зуб засохшие соцветия. «Глупая девчонка! – бормотала она. – Была б моей дочерью, я б показала ей Яблонцы! Напою её отваром малинового листа с ромашкой, не дай, Бог, заболеет!»
    - В город, в княжеский дворец…
    - Святая Дева! – хозяйка схватилась за сердце. – Во дворец! Да разве туда пускают… нищенок? Что тебе делать во дворце?! Там не любят попрошаек!
    Она плюхнулась на лавку рядом с Мартой: «Хорошие дела! Что скажет Карл, когда вернётся? Во дворец!»
    - Не реви!
    - Я… не реву, - гостья вытерла слёзы, выпрямилась. – Дорогая Эльза, у меня рваная шуба, старое платье и дырявые башмаки, но разве… королевским детям не нужна учительница?.. Я знаю латынь, математику, умею играть на скрипке и… в шахматы.
    Толстая Эльза застыла в изумлении:
    - Скажи, пожалуйста… Кто научил тебя этой премудрости? В наших краях ценят ученых людей. Сват моего шурина, к примеру, ксендз из Зайердорфа, - пишет  письма половине города. Но все эти умные господа – мужчины. А чтобы барышня знала математику, – она покачала головой, задумалась, - не слышала о таком. Правду ли говоришь? Не выдумываешь? Иные узлом завяжутся, лишь бы попасть во дворец!
    - Всем этим наукам выучил меня… отец. Он был пастором в Яблонцах.
    - Пресвятая Дева! – всплеснула пухлыми руками потрясенная Эльза. – Дочь уважаемого человека бродит по лесу, как последняя бродяжка! В драных башмаках!
    - Папа… умер два месяца назад, - хрупкая гостья сдержала подступившие слёзы. – В нашей кирхе теперь другой пастор. Матушка скончалась родами, - предупредила она хозяйкин вопрос. - Я совсем её не помню. Но от неё остался медальон! Посмотрите.
Марта протянула ладонь. Эльза поднесла свечу.
    - Добрая работа. Старый Михаэль из Герца выделывал такие штуки. Бывало, сделает замок с секретом, ни один леший – прости, Господи! - не отопрёт!
    Она споро перекрестилась:
    -  Ну-ка…

    Только поднесла руку, как неугомонный ветер стукнул ставней, тонкие стеклышки задрожали. Пламя в очаге заколыхалось, дымоход загудел. На улице завыла метель, застонали, захныкали деревья.
    - Что это? – Марта стянула у горла шаль.
    - Должно быть, крышу у сарая сорвало. Там один сноп не притужен. Карл уезжал, наказывал: «Гляди, Эльза, как бы ни снесло его в пургу». Не убирай свой медальон, я сейчас.
    «Зачем Бог придумал эти метели?! – девушка подобрала ноги, забилась в уголок, подложив под бок сшитую из лоскутков подушку. – Метут, метут, точно хотят унести всех добрых людей в снежное царство за Яблонецкими горами. Горе одинокому страннику, бедному ремесленнику, пробирающемуся в город,  паломнику, бредущему ко святым местам, или бедной девушке в поисках пристанища…»
    - Ты не заснула?
    Марта вздрогнула, открыла глаза.
    - Погоди, спать. Молоком тебя напою, отварами. Каши моей отведаешь? – Эльза приоткрыла крышку котла, повозила черпаком и плюхнула в деревянную миску густой наваристой каши.
    - Спасибо, не откажусь, - гостья была голодна, но просить не осмеливалась.
    – Духовитая. Кузина моя, - она подмигнула, толкнув гостью под локоток, - приедет, бывало, и по полкам зырк-зырк: «Молола ли ты, Эльза, ячмень?» «Молола, - говорю, - сестрица». «А что каши ячменной, нет ли?»
    Она прыснула, как молодуха:
    - Ешь, а я на матушку твою полюбуюсь. В таком медальоне должно красотка прячется, не иначе.
    Неказистая самодельная свеча истаяла, превратилась в огарок. Воск вытек из плошки, перелился на стол, со стола – на лавку, с лавки - на каменный пол, а добросердечная хозяйка всё кручинилась, вытирая глаза:
    - Видала я красавиц… На Пасху в божий храм разоденутся: платок - не платок! Шелк с кистями, башмаки с пряжками, ленты атласные, банты. А далеко им до твоей матушки! Принцесса – и только. Глаза – словно незабудки лесные…

    Не успела договорить, как за окном поднялась суматоха.
Кони захрипели, кто-то закричал: «Отворяй!»
    - Матерь Божья, Карл! Или случилось, что? – Эльза растерянно посмотрела на гостью. – Он говорил, «У Трех Дубов» заночует. Забыла сказать: Карл у меня лесничий, и ведает всем княжеским лесничеством! -  хозяйка сунула Марте медальон. – Погоди! - накинула на плечи истрепанный кафтан и выскочила навстречу неожиданно вернувшемуся мужу.

    Тревожные голоса уносило ветром. С елей падали снежные шапки. Гремели засовы, стучали ворота. Зловещий шум сливался в одно немолчное бу-бу-бу. Напуганная рассказами о строгом хозяине, Марта притиснулась к стене. Она бы и под лавку залезла от страха, но что скажет Эльза, когда увидит её под лавкой? Марта была воспитанной барышней, и не хотела огорчать добрую женщину. Она вздохнула: сырые башмаки наверняка не высохли, и если суровый Карл выставит её за дверь, ей придется топать по лесу в мокрых.

    Входная дверь распахнулась. К топчану, покрытому пестрым тюфяком, захромал, опираясь на плечо решительной Эльзы, грузный мужчина с огромной черной бородой в сосульках. Рукой, похожей на клешню, он придерживал правый бок и громко стонал. Марта охнула: его непромокаемый плащ из неваляного сукна был окрашен кровью!..
    - Марта, воды! – скомандовала Эльза и принялась стаскивать с мужа охотничий губертус. – В сундуке под лавкой холст! Порви на тяпки, завяжем рану. Куда ты?
    - Лошадей распрягу.
    - Ах, и без тебя есть, кому распрячь! Бестолковая ты, девушка! Готовь материю. Это Марта, - склонилась она над мужем. – Её отец был пастором в Яблонцах. Она знает математику и идет в город, чтобы наняться в учительницы. Я пустила переночевать – метель.
    Карл шевельнул клешней. Марта приблизилась и сделала книксен.  
    - Ночуй, девушка…
    Рана у княжеского лесника была неглубокая, но он потерял много крови. Пока Марта грела воду и готовила полотно для перевязки, Карл, с трудом ворочая языком, рассказал, что у последней кормушки, куда он клал сено и соль для подкормки оленей, на него напал вожак. Сбил с ног и пропорол огромными рогами живот.
    - Хотела бы я знать, куда смотрел твой Ганс! – ворчала, промывая рану, Эльза. – Ворон считал?!
    Марта открыла рот, чтобы спросить у хозяйки, кто такой Ганс, но дверь в очередной раз отворилась, и в дом вошёл статный парень в кожаных гамашах. Внёс бочку снега для растопки - вода в чане подходила к концу.  
    – Что скажешь, добрый работник? Как допустил, что на хозяина напал разъяренный олень? – подбоченясь, пошла на него Эльза. -  Почему не отогнал стадо? В прошлый раз на белок загляделся, в этот – на ворон?
    Парень, молча, опустил голову. Марта успела разглядеть, что волосы у него - соломенные и торчат из-под шапки, как сторновка из плетеной риги.
    Она могла поручиться, что Ганс её не заметил!
    - Не кричи, Эльза… Ты же знаешь…
    Что знала Эльза, Марта так и не услышала: хозяин застонал, и по его лицу побежали крупные капли пота.
    - Иди отсюда! – Эльза выставила Ганса, не забыв напомнить, чтоб он дал корм лошадям и напоил скотину. – Ах, беда! Придется посылать за аптекарем! А на дворе всё снег да ненастье!..
    - Может, я помогу?
    - Разве ты знахарка? Или твой батюшка выучил тебя и этой науке?
    Марта покачала головой:
    - Не батюшка - тётя Лотти. Она жила по соседству и разводила лекарственные травы. Вот, - Марта ловко развернула узелок, с которым пришла, достала пузатую склянку. – Это мазь от простуд. Тётя Лотти дала мне её в дорогу.
    - Тебя сам Бог прислал! – всплеснула руками бедная женщина. Как ни крепилась Эльза, стараясь показать мужу, что рана его пустяковая, она не находила себе места. – Бестолковый Ганс! Не мог отогнать оленей!
    - Не говори, чего не знаешь, Эльза… Ганс тащил меня на себе до самых саней. Я сам… виноват: замешкался у стога, понадеялся, что старый олень помнит меня, подпустил на два шага…
    - Он и напал! Как же так, Карл? – она покачала головой. - Разве ты забыл, что сейчас голодное время, и олени обозлены?
    Марта засучила рукава:
    - Найдется ли у вас суровой нитки, тётушка Эльза? Рана рваная, придется… зашивать.
    Она прокалила иглу, навощила горячим воском крепкую льняную нить и, помолясь, приступила к делу, велев суровому леснику хлебнуть для облегчения страданий можжевеловой настойки. Карл повиновался. Хозяйка, едва дыша, следила за ней из-за плеча, держа над головой новенькую свечу. Марта  никогда не сшивала ран. Однажды, когда несносный мальчишка Йенс распорол ногу в кустах ежевики, она видела, как тётя Лотти зашивала ему голень. А у неё хорошая память! Она будет шить, как шила тётя Лотти, и бедный лесник поправится!
    - Осторожнее! – Эльза прихватила её за локоть.
    - Не волнуйтесь, тётушка Эльза. Пошлите лучше за Гансом, пусть наберет две горсти мха. Лотти прикладывала к ранам мох, чтобы они не гноились.

    Через полчаса все было кончено. Измученный Карл спал – его напоили отваром ромашки с медом, Эльза стирала испачканную одежду, а Марта мыла лохани и складывала на полку глиняные плошки. На улице по-прежнему мело, скрипели  ели, стонали старые липы, тянувшиеся от домика до самой Большой дороги. Марта вздыхала: когда она доберется до города? Найдётся ли ей место в княжеском замке?
    - Тётушка Эльза, - неожиданно спросила она, - где заночует Ганс? Вьюга не унимается, он застынет в хлеву.
    - Не застынет! – сердитая Эльза пристукнула деревянным башмаком. – Он не принц! В хлеву есть печурка, а горшок бобовой каши я ему давно отнесла. Ложись, ты устала, и я еле стою. Завтра у нас тяжелый день. Будем молиться, чтобы у Карла не было жара, и он проснулся здоровым.
    Она ушла за занавеску, поправив на муже войлочное одеяло.
    Марта свернулась калачиком, подсунула под голову пеструю лоскутную подушку, укрылась шерстяным самотканым пледом: мастерица эта Эльза! Совсем, как тётя Лотти. На жесткой лавке было неудобно, но ей не привыкать - в отцовском доме тоже не было кроватей, и она спала на мамином сундуке.

    «Трак-трик! Умрет старик!» - проскрипел из угла черный паук с фиолетовыми глазами. На голове у него Марта разглядела золотые рога!
    - Какой старик? Вот я тебе! – она погрозила рогатому пальцем.
    Несмотря на худобу с математикой, Марта была бойкой девушкой. В детстве она играла с мальчишками – долговязым Йенсом и его братом Дитрихом – и ничего не боялась. Даже золоторогих пауков! Даже… говорящих!
    - Он подавится рыбьей костью! – хихикнул из угла паучина и скоренько уполз в щель, потому что Марта прицелилась в него домашним «опенком» из фетра, которые дала ей Эльза взамен сырых башмаков.
    - Рыбьей костью! Рыбьей костью!
    - Неугомонная! – прошипела из-за занавески хозяйка. – Спи, наконец. Ночь на дворе!

    Дата первой публикации: 2009-12-03

Продолжение