Рыжая пижма, синий василёк
Повесть о школе, о девочке Тосе, о родителях и бабушках с дедушками :)
Жанр - приключения
Начало
Часть вторая
- Так я сегодня приду? – Строев подтолкнул очки к переносице - они у него вечно сползали.
- Поздно, - Тоська запихала в портфель дневник с учебниками. Стоило один раз не сделать уроки, как она попалась! Безжалостная Наталья Владимировна влепила ей двойку перед самым концом четверти, и теперь по русскому выйдет трояк. Весело.
- А чего?
- Того, что бабушка их снесла. Ведром зацепила – и привет. Поломала все.
На прошлой неделе она уговорила Строева попросить у родителей цифровую камеру и сфотографировать коралловую опунцию и головастую шишку на гребовидном кактусе. Она так мечтала о фотографиях! Димка обещал разместить их в Интернете – у него был компьютер и страничка в «одноклассниках». Конечно, больше всего ей хотелось кому-нибудь их послать: папе, если бы он был, дедушке. Но у нее никого не было, кроме бабушки, которая их терпеть не могла, и мамы, которой было не до кактусов. Вчера она слышала, как мама плакала на кухне, жаловалась: «Сил моих нет. Кручусь, как белка в колесе. Все дни на ногах. Да еще сквозняки».
- Ни фига себе.
- Вот именно. Пойдем, - она немножко им командовала.
- Куда?
- Куда хочешь.
- К «лимонке»?
- Айда.
Тоська гордо продефилировала мимо Самохиной: так она и знала – сегодня Верка на нее ноль внимания. Даже на «здравствуй» не кивнула. Ну и пусть. Обойдется она без косметички и прошлогодних джинсов.
- Игначева, куда? Забыла? Ты же дежурная!
- Фу ты…
- Что я, одна, что ли, буду парты ворочать? – пухленькая обжора Крылова дернула плечиком.
- Димка, давай… Мы быстро.
Задержались они ненадолго: через полчаса уже сидели на витой решетке, окружавшей заброшенный корпус бывшего завода лимонной кислоты, рядом с которым новые хозяева понастроили кучу непонятных заведений для взрослых. Мама говорила, что в них есть рулетка, гостиница и сауна с бассейном. «Устроиться бы туда на работу!» - мечтала мама. Что такое «рулетка» Тоська не слишком хорошо представляла, видела, конечно, в кино – и только.
- Ну, чего, Димыч, ты летом куда?
- Не знаю. Наверное, на дачу, - осторожно сказал Строев, покосившись на Антонину. Она все время сидела в городе – на зимних каникулах, на летних. Дачи у Игначевых не было. В прошлом году Строевы брали её на рыбалку и в лес. – Поедешь с нами?
- Как я поеду? Мне бабушку не с кем оставить, – Тоська тяжело вздохнула. - Если на несколько дней?
- Ну.
- На субботу с воскресеньем поеду. Купаться будем?
- Будем. Вода еще холодная, - дача Строевых стояла на берегу протоки, впадавшей в Сайменский канал. - Слушай, у меня двадцатка. Купим что-нибудь?
- Мороженое. У меня еще пять.
Они спрыгнули с решетки и побежали к шоссе, где в ларьке у остановки всегда было дешевое мороженое, жевательные конфеты, которые красили язык в яркие цвета, и такие же ядовитые напитки. Тосина бабушка никогда их не покупала, говорила, там добавки, а мама иногда баловала. Синий, расписанный по бокам стихами, автобус притормозил у павильона, и стайка грустных женщин в платочках и простеньких курточках цепочкой потянулась через пустырь к «ласточкиному гнезду». Тося с Димкой переглянулись. Строев подтолкнул свалившиеся к кончику носа очки: «Опять к вам». Тоська кивнула: «Угу. Давай по черничному?» «Давай». Они купили мороженое, поглазели на фуры, покидали под колёса гравийные камешки. Заглянули в «Карусель», приценились к надувным матрацам, с которых намеревались рыбачить на Димкиной даче, и, проголодавшись, двинули «по хатам».
- Покеда, Игначева! Завтра контроша по математике, помнишь?
- Ага! Давай, Димыч, пока!
На кухне ее ждала записка: «Тося, я на работе. Щи и каша с котлетами в холодильнике, ешь. Буду к восьми вечера, бабушка». Щам была дана немилосердная отставка. Тоська отлила из кастрюли половник и, морщась от запаха, вылила его в унитаз. «Ку-ку!» - помахала щам вслед и спустила воду. Съела две котлеты с гречкой, включила телевизор и сняла с висевшей над письменным столом полки черную лаковую шкатулку с «драгоценностями». В ней лежали два флакона из-под бабушкиных духов, которым, по её словам, было сто лет в обед, бусы из искусственного жемчуга со сломанным замочком, две пары мельхиоровых сережек, одна с нефритом, вторая – с горным хрусталем и маленькое серебряное колечко с рубином. Тоська примерила его на средний палец – велико.
Когда эти противные пальцы станут толще?
Длинный требовательный звонок вывел её из раздумий.
- Кто там?
- Открывай, чего ты! – недовольно прозвучал капризный Веркин голос. – Звоню-звоню… ты одна?
- Одна, заходи, - Тоська распахнула дверь. Разозлилась на себя, что оробела, но в то же время обрадовалась: Самохина сама пришла! К ней! Ничего себе.
- Нда. Ну и теснотища у вас.
- Однокомнатная, чего ты хочешь? – она откинула со лба пегие волосенки и повела гостью в комнату.
- Тут спишь?
Тоська покраснела:
- Тут бабушка. Я на кресле.
- Обалдеть. Я бы не смогла – узко.
В шестнадцатиметровой комнатушке было три спальных места: мамин диван, бабушкина «полуторка» - полуторная кровать - и Тоськино кресло. Оно стояло в углу. Вообще-то они хотели купить двухъярусную, чтобы Тося спала наверху, а Елена Павловна – на нижней койке. И даже заходили в мебельный. Но бабушка отказалась напрочь: «Ирочка, это ж как в гробу!» - и вышла из магазина.
- На, держи, - Самохина протянула ей голубую, немного потертую на ребрах косметичку с желтым замочком посередине. – Обещала – получай. Там тени двух видов и блеск для губ. Прилично еще осталось. Давай накрашу?
- Д-давай…
- Забыла! Тушь еще. Вот смотри. Засохла немного, но поплевать – сойдет по сельской местности.
Тоська зажмурилась: теперь у нее есть тени! Целое богатство!
Она придвинулась к Вере, подставив сияющее лицо.
- Я накрашу, а ты запоминай, как.
- Что я не знаю, что ли… Мама тоже красится.
Самохина фыркнула:
- Как там твоя мама красится?! Видала я. Губы чуть намажет и все. Слушай, у нее никого нет?
- Кого?
- Мужика какого-нибудь.
- К-кажется, нет…
Тося опять покраснела, вспомнив про Алика.
- Ну и дура. То есть, извини, конечно, но, сколько ей лет?
- Тридцать один.
- Вот! Тридцать один, и до сих пор одна! Четыре года – и старуха. Никому не нужна.
«Как не нужна? А нам с бабушкой?!» - Тоську охватила паника:
- Мне нужна. И бабушке… тоже.
- Тетёха ты, Игначева! Молодой женщине нужен мужчина! Муж то есть.
«Такой, как твой папаша, ага. Уж лучше никакого, - она не стала спрашивать, зачем нужен этот мужчина. По телевизору сто раз видела. Только не находила в этом ничего интересного. – Почему она сказала «никакого»? Неправда! Она бы согласилась и на такого, как Виктор!»
- Ну-ка. Смотри, даже симпатичная! – Верка подтолкнула её к зеркалу. Сама подошла к окну. – Я открою?
Тося кивнула. Уставилась на свое отражение: вот это да! В самом деле, ничего! Повертелась вправо – влево: глазки блестят, губки переливаются. Только волосы весь вид портят. Что они у нее такие невзрачные? Прям как пакля…
Вера прогулялась по балкону, вернулась в комнату:
- Это что?
- Кактусы. У меня… коллекция. Мексиканские сорта. Есть редкие. Гребенчатая опунция, например. Или коралловая розовая. Мне мама из ботанического сада привезла. Ей тетенька знакомая дала.
Самохина хмыкнула:
- Нормально. А у меня две фиалки и Ванька-мокрый. Засох, поливать забываю.
- Я бы тоже фиалок развела, но ставить некуда. Мне махровые нравятся.
- Вот как раз к вопросу о «некуда»! - Верка уселась с ногами на диван и вытянула руки вдоль спинки. – Разговор есть. Давай начистоту, Игначева. Ты хотела бы жить не в халупе на пятом этаже без лифта, а в нормальной двухкомнатной квартире, прикинь?
- Улучшенной планировки?
- Ну, хотя бы.
- Спрашиваешь, - она даже обиделась. – Конечно.
- Что для этого нужно?
- Не знаю. Деньги, наверное. Мама говорит, еще счастье, а у нас ни того, ни другого.
- Стоп! О счастье потом. Давай о деньгах. Где их взять?
- Откуда мне знать?! Ты даешь, Вер! Если б знала, мы давно бы жили в этой… нормальной
- …улучшенной планировки, понимаю. Тоська, - она перешла на зверский шепот, пегие волосенки на голове у Антонины зашевелились, - деньги рядом! Ты не представляешь, насколько рядом. Руку протяни – и они в кармане!
Самохина уселась по-турецки и, не мигая, уставилась на ошалевшую Тоську снежно-голубыми глазищами:
- Короче: у меня есть тайна. Вернее, не у меня – но это неважно. Важно, что я хочу её разгадать!
Тоська так и села. Плюхнулась в кресло, не в силах вымолвить слова. Ну, Самохина и отчаянная! Как она сказала? «Руку протяни»? Она хочет ограбить банк!.. Точно. Залезет и протянет! Проползет под сигнализацией, как тетка из кино, взломает коды и откроет сейф!
- Мне нужна твоя помощь.
- К-какая? – она облизала сухие колючие губы, с которых подозрительным образом пропал весь Веркин блеск. Ох, как не хочется в тюрьму! Мама станет плакать, а бабушка… Она сгорит за два месяца!
- Не трусь.
- Я… не трушу. Что… нужно делать?
Наверное, караулить. Это несложно. С этим она справится. Она даже свистеть умеет: Димка научил.
- Для начала собрать информацию. Точная информация залог успеха, поняла?
- Ага…
- Кто живет за этой стеной, знаешь?
Антонина перевела взгляд со снежных глаз на ковер с «Мишками»:
- Там? Так это… баба Зина Толмачева.
- Которая, что?
- Что? А! Ну, которая… это… ворожея, что ли. Крем такой есть, мама покупала.
- Сама ты «ворожея», Игначева! Причем тут крем?! Знахарка она – вот кто, поняла? В ее квартиру очередь на три этажа!
- Знаю! Сегодня с Димкой гуляли, к ней целая делегация поперлась, - Тоська похолодела: неужели Самохина хочет ограбить Толмачиху?! Ей это не нравится.
- Рассказываю, - подружка принялась расхаживать по комнате, лавируя между кроватью с диваном, Тоськиным креслицем и бельевой тумбой, игравшей роль подставки для телевизора. – Не бойся, никого грабить мы не будем. Ты, Игначева, главное – не бойся. Так вот: ваша соседка - колдунья. Не хихикай. Я тоже поначалу смеялась, потом притихла. Скажи, с чем идут к бабе Зине?
- Ну…. С болезнями разными, откуда я знаю?
- Ты не любопытна.
- Мне ни к чему, Вер. Ой, нет, вспомнила! Бабушка ходила к ней косточки лечить! Она ей траву какую-то давала и мазь.
- Помогло?
- Вроде, да. Велела ноги в березовых листьях парить, - Тоська призадумалась: ну, колдунья – а деньги причем? Она же бесплатно принимает.
Верка нависла над ней вороненком. Черные патлы упали на щеки.
- Она снимает сглаз и порчу. А что такое порча, Игначева? Я заглянула в энциклопедию – это заболевание, причиненное колдовством. Простой человек, даже если он врач, снять порчу не может. Понимаешь? Может только колдун, но с противоположным знаком.
- Как это?
- Как в математике: минус на минус - плюс и наоборот. Порча и сглаз – отрицательные энергоудары. А если ударить положительно, человек поправится, соображаешь?
- Угу.
- Слушай внимательно, - она вытянула из кармана брюк листочек и прочитала. – «Колдовство и чародейство – есть таинственная способность некоторых людей причинять различный вред или избавлять от него, насылать или снимать порчу».
- Тоже энциклопедия? – прошептала пораженная Веркиными знаниями Антонина.
- Она. Идем дальше. Ты говоришь, ворожея. По Далю - это словарь такой, тыщу лет назад одним дедом составленный, я туда тоже лазила - ворожея – это шептунья, заговорщица, знахарка и колдунья. Так и написано, поняла? Вот что значит сбор информации.
Довольная лекцией Самохина продефилировала к окну – оно притягивало её магнитом – вышла на балкон: за фанерной перегородкой начинались владения колдуньи Толмачевой. Верка сунула нос в щелочку: на цементном полу валялись старые ведра, таз и трехногая табуретка.
- Так-так, - пробормотала она. – Тоська, иди сюда!
- Чего? – шепнула подкравшаяся на цыпочках Антонина.
- Ты старуху давно видела?
- Сто лет не видела. Я её вообще два раза видела: год назад, когда она в машину садилась, и прошлым летом. Но это…
- Ну?
- Я её… слышу, Вер. Часто. Она выходит на балкон! Вчера – вышла, так я услышала и присела.
- Почему? Давай назад, - они вернулись в комнату.
- Боюсь.
- Вот тоже! Надо ж было следить!
- Откуда я знала?!
- Между прочим! – Самохина вытянулась на диване и подняла кверху палец. – Ты уверена, что на балкон выходила именно колдунья?
- А кто?
- Двойка тебе, Игначева, за наблюдательность. Слушай сюда. Бабка Толмачева собралась помирать.
- Господи…
- Не перебивай. Я все разузнала. С Нового года она не выходит из дома. Тоже мне, колдунья: наколдовала бы себе вечную молодость, так нет. Что важно? То, что в апреле к ней приехала какая-то тетка! Она у неё живет, ходит за продуктами, в ЖЭК и платит за телефон! Я однажды за ней пристроилась, иду себе потихоньку, а сама примечаю! Вопрос номер один: кто эта тётка?
Тоська отпрянула: откуда ей знать?
- Шевели мозгами.
- Ну,… родственница, наверное. Кто еще?
- Кто угодно. Может, нанятая сиделка или компаньонка какая-нибудь, но ты угадала: тётка - родственница. Интересуйся, почему?
- Ну?
- «Ну» - вредная частица. Будешь повторять, нарвешься на «гну». Потому, Игначева, что у нее такая же фамилия! Я подглядела! Мало того: квартира уже записана не на колдунью, Зинаиду Макаровну Толмачеву, а на непонятную Зою Ивановну Толмачеву, соображаешь?
Тося кивнула, однако, напрасно: она все больше запутывалась в Веркином расследовании.
– Тётка ей не сестра – иначе отчества бы совпадали. Вряд ли дочь. Толмачихе, я от соседки узнала, под восемьдесят, а этой Зое от силы тридцать. Тогда кто? – Самохина заскучала. – Короче, надо установить.
- Может, внучка? – неуверенно предположила Тоська.
- Внучка-Жучка, - подружка заржала. – Если внучка, то должна быть где-то дочка…
- Или сын.
- Вот именно. А Толмачиха, мне мама сказала, лет тридцать здесь живет, и хоть бы какой захудалый родственник вокруг нее за все это время нарисовался! Никого - никогда.
- А может у неё сын… на войне погиб? Или дочка. Была военврачом или медсестрой, вытаскивала с поля боя раненых, а её снайперской пулей – бац! - и того, - воображение у Тоськи разыгралось. Она захлопала накрашенными ресницами. – Или их послали во вражеский тыл на задание, а предатель привел на явочную квартиру фашистов…
- Каких фашистов?! С какого поля боя? Игначева, ты с дуба рухнула? Какой предатель?
- Тося, ты дома?
Верка подскочила с дивана:
- Здрассте, Елена Павловна, - и скоренько в дверь. – До свидания, Елена Павловна!
И шепотом:
- Следи, короче. И думай, кто эта тётка, которую Зоей зовут. Выйди на балкон, будто тебе воздуха не хватает, и карауль, может, в форточку чего услышишь. Информация залог успеха.
- Что это девочка так быстро ушла? Из вашего класса? Господи…
Бабушка присела на табурет, зажмурилась, схватилась за сердце, потрясла головой. Звон передался Тоське: бабушке плохо!
- Уфф. К чему ты раскрасилась, как матрешка? В клоунессы собралась? Ну, иди-иди. Будем с мамой бесплатно в цирк ходить…
Елена Павловна вздохнула и принялась разбирать сумку. Котлеты с пельменями отправила в морозилку, муку и сахар – в стол на нижнюю полку, лимоны с яблоками – в пластмассовый поддон:
– Уставать стала. Надо боярышник от сердца попить.
Не обращая внимания на внучку, прошествовала в комнату, переоделась в висевший за дверью ситцевый халатик в цветочек и прилегла:
- Отдохну пять минут, и встану.
Мысли её кружились вокруг боярышника, ужина и блестевшей, как елочная игрушка, Тоськи. «Вот паршивка, - незло подумала Елена Павловна, - Недаром вчера помадой интересовалась! Ладно, грех невелик. Лишь бы здоровье». Она потерла онемевшую левую руку: что это сердце сегодня свербит? Кардиограмму, что ли, сделать?
После выхода на пенсию ей так и не удалось устроиться на хорошее место. Помыкавшись, она пошла к Алику два через два - уборщицей. Не по ней работа. Ну, да что теперь – пенсионерку, куда возьмут? Только вахтером или уборщицей. А не работать нельзя: втроем на Ирочкину зарплату им не прожить.
Елена Павловна задремала. Ей снилось невзрачное, но милое Ванино лицо. Какие добрые у него были глаза! Серые. У Тоси такие же. Она вспомнила: «Работящий мужик был. В два месяца сгорел». Всплакнула во сне: начало завод лихорадить, он и не выдержал. Тихий был человек, скромный. Природу любил, по грибы ходил, по ягоды. Ездил вместе с ней и Ирочкой, когда она маленькая была, на финские дачи за брусникой. Елена Павловна улыбнулась сквозь слезы: «Кактусы! От деда, небось, у Тоськи любовь к растениям».
- Бабуль, ты не заболела?
- А? Нет, ничего. Сердце что-то разнылось.
- Ну не буду я краситься, ба! Не расстраивайся. Я умылась уже. Хочешь, чаю принесу?
- Принеси, - Елена Павловна натянула на плечи плед. – И капель из аптечки захвати.
«Не дай Бог, свалится».
- Вот, - Тося развернула сервировочный столик, - чай, бутерброд и капли. Банан будешь? По телеку говорили, бананы сердечникам полезны.
- Отрежь… половинку, - Елена Павловна не хотела обидеть внучку отказом: бананы покупались только для Тоси. – Знаешь, о чем переживаю? Не удалось тогда деду Ване дачу достроить. Жили бы мы с тобой все лето на даче – не тужили. Воздухом дышали. Вот уж где бы ты цветов развела! Однолетних, многолетних – любых. Мне георгины однолетние нравятся, а тебе?
Тоська кивнула:
- И мне…
Семейное предание гласило: когда дедушкин завод – мама говорила, «накрылся тазом», а попросту перестал выплачивать деньги, дачу – шесть соток с сарайчиком и готовым фундаментом под дом – пришлось продать заезжим питерцам.
- Ты… не сердишься на меня за кактусы? Глупо как получилось. Я не специально.
- Что ты, бабуль! Корешки целы – колючки нарастут, - Тоська похолодела от ужаса: неужели она разболелась из-за кактусов?! Надо ей было тогда орать! Ну, сломались и сломались. Они часто ломаются. Конечно, жаль розовую опунцию, но нет худо без добра: был одни цветок – стало… пять. – Не смей из-за них переживать, слышишь? Я давно не переживаю: подумаешь!
- Ну и, слава Богу. А… краску-то девочка подарила? Как её зовут?
- Вера. Она из нашего класса, только мы раньше не дружили.
- А сейчас – дружите?
- Сейчас, да.
Фу, ты! Она забыла про балкон! Надо же шпионить!..
- Тебе охота было подкраситься? Одиннадцать, двенадцать, - считала Елена Павловна капли.
- Угу. Вера сказала, накрашенная я очень даже ничего… симпатичная. Я только попробовать, бабуль. Балкон открою проветрить, ладно?
- Открой. Сетку опусти, комары налетят.
Тося засеменила босыми ногами к окну. На карнизе и перилах балкона сидели сизые голуби, перебирали красными лапками, урчали. Ниже этажом надрывался телевизор: «Здравствуйте, здравствуйте! Мы снова с вами!..» Она придвинулась к фанерке, заглянула в щель, прислушалась: вроде, тихо. Изогнулась, вытянула голову: форточка в комнате колдуньи открыта. Странное дело: таз, ведра на полу – есть, а веревок, чтоб вешать белье – нет! Ни одной! У них вон – целых три. Интересно. В соседней квартире что-то звякнуло, поехал по полу стул или табуретка, скрипнула пружинами кровать, прошелестели похожие на бормотанье слова.
«Пришептывает! – испугалась Тоська. – Колдует!». Глупые голуби заволновались, заскребли по жестяному карнизу коготками: «Чтоб вас! – она показала им кулак. – Завтра продолжу. А то пальцы замерзли».
Бабушка открыла глаза:
- Ужинать будешь?
- Лежи, я сама!
- В холодильнике творог в миске. С вареньем размешай. Развезло меня с этих капель, не подняться никак.
- Спи.
- Я что хотела сказать… С пенсии тебе помаду гигиеническую куплю, дезодорант, который… фигуристы рекламируют, и блеск для губ. Хочешь?
- Классно, бабуля! Здорово! – Тоська прыгнула на кресло. – Ура! – задрыгала в воздухе ногами. – Знаешь, ба, мне еще в парикмахерскую надо. Смотри, какие палки – разве это волосы? Надо их остричь, чтоб не болтались и это… не портили вид, вот что.
Елена Павловна зевнула:
- Остричь – дело нехитрое. Укрепить их надо. Придумаем чего-нибудь. Я способ знаю…
- Какой?
- Потом, Тося…
- Ну, бабушка, расскажи!
- Луковой шелухой…
- Как это? Как… яйца на Пасху?
- Угу. Будешь купаться, я тебе луковым отваром корни волос натру и… покрашу. Не мешай, спать хочу.
- Вонять же будет!
- Не будет. Ну, если самую малость. Выветрится, зато цвет будет красивый. Золотистый…
- Бабуль, - осенило вдруг Тоську, - а чего ты с сердцем к… бабе Зине не обратишься? Она ж тебя от косточек вылечила. Может, заговорит.
- То косточки, а то – сердце, - Елена Павловна задумалась. – Надо и вправду сходить. Трав каких-нибудь пропишет. Она травами…
Тоська осторожно, чтобы не щелкнул замок, прикрыла дверь и на цыпочках отправилась на кухню. Достала из кастрюли последнюю холодную котлету – творогу ей не хотелось – положила на хлеб. Вытянула из сетки небольшого размера сиреневую луковичку, содрала с нее шелуху, которую не выбросила, а засунула в пакет для будущего отвара, натолкала нарезанные колечки между котлетой и хлебом и со словами: «Лук-мак!» - отправила бутерброд в рот. Разложила на подоконнике математику: «Ерундовые примеры, мы их на раз-два!» Завтрашняя контроша ей не страшна! Полистала английский с русским. Что там еще, история? История кончилась! Завтра у них экскурсия!..
Хотелось одновременно и спать, и дождаться маму.
Сквозь затянутое тучами небо чуть просвечивал вечерний закат. Сегодня он был не пунцовым, а сиреневым. С залива доносились гудки и дребезжание лодочных моторов. Город засыпал. «Придет в двенадцать, и будет плакать, – подумала Тося. – Бабушка спит, утешить некому. Покараулю». Она застегнула портфель. Из зеркала прихожей на нее глянула худющая безбровая девчонка с веснушчатым носом-пуговкой, тощими волосенками и серыми глазками без ресниц.
Нет, ресницы у Тоськи Игначевой были! Но какие-то невидные – белые.
«Луком делу не поможешь, - расстроилась она. – Тут химия нужна. Наука. Если в энциклопедии посмотреть?»
Продолжение
Предыдущие публикации Татьяны Синцовой (Санкт-Петербург):
Рыжая пижма, синий василёк. Часть 1
«Сидеть на облаке». Рассказ
«Сказка для Андерсена». Рассказ
«Осколки Сатурна». Рассказ
«Один день Елены Денисовой». Рассказ
«Доброе утро, занзибары!» Рассказ
«Дикие ирисы». Рассказ
Хобби художницы из Ланкашира
«Любовь Славки Ломакина». Рассказ
«Деньги падают!». Рассказ