odri (Дания)

Сплетая судьбу из случайных событий
Мое счастье в тебе?
Глава 24, заключительная

  Начало

  Глава 24, заключительная

  Она так и не привыкла пользоваться велосипедом, для нее велосипед оставался редким прогулочным транспортом, когда она провожала Андрейку на тренировки или когда они, все вместе, ездили на Дальние поляны за черникой. 

  Томке нравилось водить машину, это ее всегда успокаивало. Особенно ей нравилась езда в плохую погоду - в сильный ветреный дождь или в слякотный снегопад. Это была ее тайная радость. 

  И сейчас – дождь с резким похолоданием подняли ей настроение, хоть она и включила обогрев даже у кресла, так как озябла. 

  В Дании никогда нельзя быть уверенным в погоде, и, если ты выходишь в солнце и тепло, не забудь, на всякий случай, прихватить ветровку и зонтик. 

  Томка выезжала с боковой дороги на трассу. Она «показала» левый поворот, и, как только закончилась толстая белая сплошная линия разметки, отделяющая выезд с боковой дороги на основную трассу, и пошел такой же толстый «пунктир», разрешающий перестроение в ряду, Томка начала движение к месту на средней полосе. При этом она поглядывала в заднее и боковое левое обзорные зеркала, чтобы убедиться, что она никого «не подрезает». Находясь на средней полосе, Томка оставляла желающим возможность обгонять ее и справа, и слева. 

  Так ее учили еще в России. Этот прием - выезд на центральную полосу движения, инструктор называл «дамским» и говорил, что водители не прощают медленную езду по средней полосе мужчинам, но женщинам - всегда. 

  Томка об этом не думала, ее мало волновало чье-то недовольство на трассе, каких-то любителей «полихачить» и промчаться мимо нее с солидным превышением дозволенной скорости. За годы вождения у нее уже выработался автоматизм. 

  Быстрой езды, выше ста двадцати километров в час, она не любила, правила старалась соблюдать, и занимала всегда крайнюю правую полосу, среднюю - только тогда, когда была необходимость движения «в строю», как сейчас. 

  На трассе было оживленно: начинался сезон отпусков, легковушки с немецкими, голландскими, прибалтийскими номерами обгоняли ее, много грузовых «траков» играли в «догонялки», возвращаясь с парома из Геде или Рёбё.

  Если б она не была так раздосадована звонком адвоката, то вспомнила бы, что это Антонио заставил ее пойти на курсы вождения, доверил ей свою «Тойоту Камри» - практиковаться и закреплять навыки. Он никогда не злился на нее и не повышал голос, как бы она себя не вела... 

  Так она с тех пор и не переучилась водить машину с автоматической коробкой передач, как не уговаривал ее Джонни.

 У Джонни была ярко-красная «Альфа Ромео». Он предлагал Томке купить для нее такую же, но маленькую, с откидывающимся верхом. 
Томке нравилась «Альфа Ромео», ей не нравилось единственное - цена. 

  Ее смешил снобизм Джонни, но она расценивала это просто как хобби и остатки мальчишества. Томка ездила на двухдверной «Сузуки Витара», надежной и простой машине, с высокой посадкой - это был подарок Марио на их свадьбу.

  Она припарковалась у ресторана - день клонился к вечеру, но машин на стоянке почти не было, а, значит, ресторан пуст. 

  Поднявшись по ступенькам и сразу заглянув в зал, она увидела привычную картинку: пара итальянских туристов с увлечением обсуждают меню с Миланом - новеньким официантом. Мальчик - из Турции, удивительно способный, веселый и услужливый, он за пару месяцев работы уже нахватался от коллег итальянских фраз и легко говорил с туристами, смеша их неправильно построенными предложениями и выученным наизусть меню. 

  Томка всегда удивлялась туристам: что за интерес, приехать в новую страну и идти в свой национальный ресторан? Ей казалось это нелогичным. Она считала, что познание характера новой страны при её посещении - начинается, прежде всего, с познания кухни. 
  Архитектуру, музеи – всё это можно увидеть по телевизору или прочесть, а вот побродить по городу в поисках настоящего датского ресторана – на это надо было затратить силы и время. Она не считала настоящими те бесчисленные - маленькие, туристами излюбленные - ресторанчики в Новой Гавани. У нее был один, свой, очень уважаемый ресторатор и ресторан, но это находилось не в Копенгагене, а по Старой Королевской дороге, недалеко от замка Фреденсборг. 

  Томка помахала Милану - он замечал всё и сразу увидел ее.

  - Я - на минутку, - сказала она. 

  Томка подумала, что, вероятно, надо сократить Милану стажерский срок - обычно это полгода, когда официантам не платилось жалованье, они зарабатывали на чаевых и бесплатно питались в ресторане. 

  Практически все они потом переходили в штат, и все были итальянцами, но Милана привел племянник Марио, Тото, познакомившийся с ним на языковых курсах. Томка не могла ему отказать, тем более что они набирали в тот момент стажеров. 

  С чаевыми последние полгода было неважно, стажеры в «Дольче Вита» менялись по этой причине часто, но Милана Томке хотелось удержать - у нее с первого взгляда возникла симпатия к юноше.

  Томка заглянула на кухню - Джинго, шеф-повар, «колдовал» над заказанным десертом.

  - Ты не видел Мaрио, Джинго? - спросила Томка от дверей, не заходя на кухню - Джинго очень сердился, когда кто-то заходил на кухню без белого халата. 

  - Нет, синьора, - ответил Джинго, не отрываясь от действия: он выдавливал из кондитерского шприца желтоватый крем на небольшую вафельную раковинку. 

  Томка поняла, что Джинго больше ничего не скажет: когда он занят, его лучше не отвлекать. У Джинго был профессиональный ритуал - наследство его учителя, Марио - он всегда самолично выходил в зал, подходил к гостям и спрашивал их мнение о приготовленных им блюдах. Томка называла это «пошел в народ». 

  Поэтому работа Джинго на кухне была подобна священнодействию, где все молчали и лишь выполняли его указания: подать, убрать, подогреть, разрезать, и где право на звуки было у двоих: у Джинго и у приготовляемого блюда: оно могло шипеть, скворчать, а Джинго мог ворчать или петь - тот ещё цирк: полное копирование их хозяина и первого шеф-повара - Марио.  
  Сегодня гостей было мало, Джинго работал один, но это не убавляло священнодействия.  

  «Марио «испарился», похоже, что-то затевается», - прозорливо подумала Томка. 

  Со вчерашнего вечера у нее резко изменилось отношение к Марио - узнав о вероломстве Джонни, возможных происках Антонио, она, заодно, и, на перспективу уже, подозревала и Марио в заговоре против нее.

  Вернувшись в машину, Томка почувствовала вдруг навалившуюся тоску и усталость. В «бардачке» она нашла старенький CD - с записью своего любимого Юрия Лозы. 

  Его пронзительные песни, пробиравшие Томку своей прямотой и мелодичностью до самой «печенки», всегда вгоняли в депрессию, поэтому она слушала любимые песни крайне редко, в те моменты, когда особенно сильно скучала по маме. 

  С мамой они так и не помирились после Томкиного «бегства» с Антонио, как называла это мама. Томка знала: если она позвонит сейчас маме и расскажет, что произошло вчера, мама произнесет свое классическое: 

  - А что я говорила!

  И дальнейший разговор пройдет в обвинениях Томкиного легкомыслия. Она представляла, как, после разговора с ней, мама тут же позвонит Ляльке, младшей сестре и скажет: 

  - Ну, что я говорила!

  Это воспоминание растрогало Томку, но звонить маме расхотелось. После разговоров с сестрой и мамой у нее было такое чувство, что она оставила на своей родине судейский дуэт, у которого был один-единственный подсудимый - Томка. 

  Она никогда не получала от них сочувствия или понимания. 
  И мама, и Лялька считали своим долгом сказать ей, что она «сама напросилась», что она «так и не поумнела», что «мы другого и не ожидали» и т.д. и т.п. 

  Но Томка про себя все знала, и все-таки звонила, просто услышать, как они, не надо ли им еще чего? Услышать, что ее помнят и любят, что без нее солнце не так радостно, а вместо этого слышала:
 «Кто тебя заставлял ломать свою и нашу жизнь?».

  Причем здесь "сломанные жизни", особенно мамина и Лялькина, Томка не понимала, и ее переполняла от этих слов такая боль, словно иголкой ковыряли в воспаленной ране. 

  Томка считала, что мама и Лялька - ее близкие. А близкие имеют специальную привилегию перед всеми другими людьми - принимать ее, Томку, такой, какая она есть - жалеть и радоваться факту присутствия ее на земле и иногда в их жизни, а не судить. 

  Сама она тоже грешила «судейской манией», подвергая многие поступки суду и оценкам. Она понимала, что на сочувствие требуется очень много душеного тепла, то есть, сил и энергии, а из каких резервов его вырабатывать маме и Ляльке?

  Лялька - не замужем и переживает, так как ей почти сорок лет. Она все еще надеется встретить хорошего человека, и просит Томку ей помочь. Томка ей пыталась помочь пару раз, но сама же и осталась виновницей Лялькиных разочарований. 

  А мама переживает за них обеих, за Андрейку, единственного внука, которого она не видела уже несколько лет, так как у нее развилась боязнь полетов. Последний раз она просто потеряла сознание от страха в самолете, и Лялька сказала, что больше она с мамой не полетит. 
  Лялька приезжала каждый год, каждый год Марио устраивал вечер в честь ее приезда, приглашая кого-нибудь из своих земляков – холостяков. Но все они были «в годах», и Ляльке неинтересны. 

  «Но мой плот, свитый из песен и слов, всем моим бедам назло, вовсе не так уж плох», - в тысячный раз убеждал себя и Томку Юрий Лоза. 

  «Вот, и мой - не плох», - неожиданно повеселела Томка, ей хотелось спать и срочно увидеть Андрейку. А Джонни? Ну, конечно, и Джонни... Джонни останется с нею и Андрейкой, а та, другая... ну, она просто отстанет, останется на станции, мимо которой Джонни уже проехал. А если нет? 

  ...В квартире было тихо и пусто, Томка бросила взгляд на фото на стене: это была их с Джонни помолвка, которая так и не окончилась свадьбой, и только по ее вине. 

  Фото было сделано на ступенях церкви Нашей Богородицы - огромной, помпезной, с колоннами, как у дворца культуры в Томкином далеком городе. 

  Церковь Нашей Богородицы располагалась очень удобно - между зданием университета, где учился Джонни, и рядом с рестораном, где Томка работала. И вот там, в тишине высоких сводов, он подарил ей кольцо и попросил стать его женой, а она?

  Она не решилась - как ни странно это звучит - развестись с Марио, чтобы соединиться с Джонни, а потом не решиться выйти за него замуж. 
  А Джонни ставил условие: он не просто женится на Томке, а усыновит Андрейку, даст ему свою фамилию. 

  Томка просто испугалась тогда, не поверила, что такое счастье может быть, это потом она успокоилась и забыла все свои сомнения, жизнь ее стала сытой и стабильной, а тогда... 

  Она и теперь поражалась смелости Джонни, как он, буквально через месяц после начала их тайных свиданий, подъехал вечером к ресторану на велосипеде, вызвал Томку и сказал ей, после крепкого поцелуя, практически на виду у всего ресторана:

  - Томик, переезжайте ко мне с Андрейкой, я не могу спать по ночам, зная, что ты - с Марио. Выбирай, прямо сейчас...

  От воспоминаний у нее вспыхнуло лицо, уши, кожа загорелась, как обожженная на солнце - она не могла справиться теперь с запоздалым стыдом, хотя всегда говорила себе, что в ее жизни нет постыдных моментов, а, вот, оказывается... 

  На фото Томка стояла в простом кремовом платье, слегка приталенном, чуть прикрывавшем колени. Она-то знала, сколько стоила это простота: Марио никогда не отрывал и не прятал чеки от подарков: 

  - Чтобы ценила мою щедрость, - объяснял он. 

  Платье стоило столько же, сколько кольцо с небольшим чистым бриллиантом изысканной редкой огранки.

  А Джонни какой нарядный: в черном костюме, бордовой бабочке, поддерживающей ворот белой рубашки - неотступной приманки для маленького тогда Андрейки. 

  И он здесь, конечно, на руках у Джонни: Томка тогда позвонила Анцунетте, племяннице Марио, которая нянчила мальчика, и она привезла его на такси. Она нарядила его в беленький костюмчик, словно чувствовала. На присутствии Андрейки настоял тоже Джонни.

  Томка вспоминала, что потом они с Джонни подошли к священнику. Он как раз закончил причащение после службы, поговорил с ними, они назначили день свадьбы.

  Томка вовсе тогда испугалась: слышала она, что трудно православным конвертироваться в другую веру, что разрешение нужно от Главы русской православной церкви за рубежом, а разрешение это, якобы, никому не дают. 

  Она решила, что этого делать нельзя, просто нельзя, и все. Джонни настаивал, чтобы Томка поговорила с батюшкой православной церкви Александра Невского в Копенгагене, но Томка все оттягивала, находя какие-то причины. 

  И дата свадьбы "канула в лету", она сейчас её и вспомнить не могла.

  Ну, и что это меняет?

  Как это ее Микель спросил? 

  - Джонни - любовь всей твоей жизни? 

  - Конечно, я никогда никого так сильно не любила и не полюблю, как его. 

  Это была просто другая любовь, не та, что она испытала с Антонио. Тогда она просто потеряла рассудок, с нею приключилась настоящая любовная горячка, когда весь ее мир сузился до одного Антонио, а ее существование и настроение зависело от его присутствия в жизни. 

  Без него не было для нее жизни: если нельзя быть с ним, то, хотя бы видеть его - она была согласна на все, поэтому так легко покинула и дом, и страну... 

  Но с Джонни все было по-другому. Он дал ей бесстрашие, с которым она, наконец, не боялась смотреть на окружающую жизнь. Он дал ей своей любовью теплоту и стабильность, чувство защищенности и уверенности. Они были семьей, настоящей семьей, у Андрейки были - и отец, и мать. 

  А Антонио? Он-то никогда об этом не думал, «утонул» в своем клане по возвращении: обязательствах, старых долгах, страхах мести Томке и Андрейке, если он оставит семью.

  «Наверное, боялся вендетты, не иначе», - с иронией подумала Томка. - Ну и пусть не надеется, что я снова кинусь к его ногам». 

  И тут ее мысли прервал сладчайший голосок в ее вселенной: 
  
  - Хай, му-а!

  Опять датский. Она же его приучала говорить ей при встречах: «Привет, мамуля»

  Томка говорила с Андрейкой только по-русски - так ей сразу посоветовала Ирина, прошедшая «школу двуязычия» со своими девочками:  

  - Не надо забивать ребенку голову и создавать ему языковый стресс, говори с ним по-русски. 

  Так и повелось у них: Томка говорила с Андрейкой на русском, Джонни - на датском. Мальчик знал много русских слов, но отвечал Томке все чаще на датском - среда брала свое. 

  Русский язык у Андрейки был пассивным языком. Андрейка никогда не был в России, бабушка не приезжала уже несколько лет, русских друзей у Андрейки не было, как и у Томки - русских подруг, исключая Ирину. Но Иринины девочки давно выросли и тоже предпочитали датский, хотя русский знали - посещали много лет курсы при Русском обществе. 

  - Мамуля, - неожиданно прозвучало по-русски, - мамуля, я такой голодный, есть что покушать? 
  
  - Зайка моя, сыночек, - Томка расчувствовалась, схватила его, такого большого, на руки, а он не сопротивлялся, прижался к ней, обвил ее шею руками:

  - Мамочка, я такой грустный сегодня... 

  - Проиграли? - догадалась Томка. 

  - Ага, - му-а, проиграли, - тяжело вздохнул Андрейка, уже высвобождаясь из ее рук, уж вспомнив, что он - взрослый. 

  - Ну, ничего, в следующий раз выиграете. 

  - Да, я знаю, Джонни тоже так сказал. 

  - Джонни? Он был на вашей игре? 

  - Да, - мальчик как-то странно и выжидательно посмотрел на Томку.

  - Ты хочешь мне что-то сказать? - уже замирая от дурного предчувствия, спросила Томка

  - Да, - улыбнулся Андрейка, - я тебя люблю и хочу есть. Не переживай, - сказал он Томке ее же тоном, - все будет хорошо. 

  «О, господи, он меня еще и утешает, мой родной».

  Она снова попыталась обнять Андрейку, но он уже вырвался из ее рук, и через секунду она услышала плеск воды в ванной: Андрейка не умел спокойно ходить, он всегда бегал или прыгал - у него была ненасытная потребность двигаться. 

  Он занимался футболом уже несколько лет, это было замечательное разрешение проблемы его гиперактивности. Единственное, ему все еще было тяжело - высиживать уроки в школе. Дома он и уроки делал, «скачА» за столом. 
  
  - Я закажу пиццу в «Дольче Вита», хочешь? 

  Томка подошла к дверям ванной и прислушалась к плеску воды: Андрейка без всяких напоминаний лез под душ после тренировок - он был очень чистоплотен, как его отец, биологический отец. 

  Андрейка выглянул из-за двери: разрумяненный, причесанные мокрые кудри - короткий миг, когда они послушны, стоит их вытереть полотенцем - и снова «шапка африканских зарослей», как называл его кудри Джонни. 

  - Мамуля, только скажи Джинго, чтобы положил побольше кетчупа и шампиньонов, а ветчины - поменьше, мне она не нравится, она плохо пахнет. 

  - Да, хорошо, - это был тот редкий случай, когда Томка использовала свое служебное положение, она знала, что пиццу будет делать сам шеф-повар, а привезет ее на своем мотороллере Милан - он ездил очень быстро и знал всякие короткие пути. Но ей хотелось утешить и побаловать Андрейку после проигрыша. 

  - На меня не заказывайте, - в коридор вышел Джонни. 

  - О, ты - дома, какой сюрприз. 

  Томка хотела звучать иронично, убийственно иронично, но прозвучала фальшиво и жалко - она так и не определилась, как себя вести с Джонни - в ее душе все еще происходила стирка старого белья. 

  - Я предупреждал, что я ужинаю в другом месте. 

  - В каком?

  К Джонни подлетела Шира, подскакивая и повизгивая, и Андрейка - тоже подскакивая и тоже повизгивая. Это было так забавно, что ни Томка, ни Джонни не удержались от смеха: словно им было непонятно, кто задал вопрос - собака или мальчик 

  Отличная была у них семья, что там говорить, а, главное - они все так любили друг друга. 

  Джонни утопил свою ладонь в уже слегка просушенной полотенцем, а потому - снова лохматой кудрявой копне Андрейки и отвел глаза от Томки. 

  - Джонни, ты куда? - требовательно и строго спросил Андрейка, высвобождаясь из-под руки Джонни и глядя вверх на него, прямо в его глаза: 

  - Мама закажет сейчас пиццу, ее привезут быстро. Подожди, пожалуйста, не уходи, мне так хочется, чтобы ты рассказал маме, как я играл, как мы чуть-чуть не выиграли. Если б не дополнительное время... Ну, пожалуйста, Джонни!

  - У меня работа, надо кое-что в порядок привести... 

  Он замялся, не умел Джонни врать, не хотелось ему врать Андрейке.

  - А мне почитаешь перед сном? - решил «зайти» с другой стороны Андрейка - если Джонни скажет, что почитает, значит, он вернется не поздно, и мама не будет грустной. 

  - Нет, дорогой мой друг, ложись спать без меня, тебе мама почитает. Всё, я побежал. 

  Он ткнулся носом в макушку Андрейке, и - исчез. Томки словно и не было. 

  Томка обняла Андрейку и сказала: 

  - А что, если ты сам позвонишь и закажешь пиццу? Ты уже большой и вполне можешь это сделать сам, хочешь? Кто же мне будет заказывать пиццу, когда я стану старенькой?

  И она увидела, как засветились в ответ радостным согласием ее любимые черешневые глаза, как засмеялся, поняв ее шутку, Андрейка: 

  - Конечно - я, мамуля! Я же - всегда с тобой!

  ...Где-то минут через сорок в дверь позвонили, Томка возилась на кухне, резала зеленый салат:

  - Андрейка, открой, пожалуйста, дверь, - крикнула она мальчику, - это Милан пиццу привез.

  Она услышала, как мальчик пробежал по коридору, открыл дверь. Мужской голос, от звука которого ей захотелось тут же бросить нож и - как Андрейка, бегом - броситься к двери. Но она осталась стоять на месте:

  «У меня, кажется, начались слуховые галлюцинации, вот, что значит бессонная ночь». 

  В кухню вошел Андрейка, непривычно медленно и неуверенно, он посмотрел на Томку и сказал:

  - Мама, там не Милан, там какой-то большой дядя с пиццей и цветами...

  - Какими цветами? - глупо спросила она, все еще не двигаясь с места «Если он скажет, что это белые розы»... 

  - Розы... белые...

  - Андрейка говорил все тише, в глазах его был страх:

  - Он говорит, по-русски, что он - мой папа... Мама... разве мой папа не погиб в горах?

  - Похоже, что нет, сынок, - также тихо ответила ему Томка, крепко взяла его за руку и, направляясь к входной двери, добавила:

  - Ну, пойдем, не бойся, я - всегда с тобой!

                                    Конец.

Предыдущие публикации этого автора:

Сплетая судьбу из случайных событий. Женская дружба.

Сплетая судьбу из случайных событий. На Сицилию со своим самоваром.
 
Сплетая судьбу из случайных событий. Незваное дитя. 

Сплетая судьбу из случайных событий. Лика и Берн.

«Милые бранятся - только тешатся».

«Как мы не открыли итальянский ресторан».

"Чужих людей соединенность"...

Две реальные истории супружества, где жены старше своих мужей на 12 и 20 лет. Ответ на письмо «leebrasss: Если он младше...»

История Альбины. (Правдивая история с вымышленными именами про мужа-иранца и жизнь с ним в Дании).

Вечное, нескучное. А любите ли вы Вуди Аллена, как я его люблю?

История одного виртуального знакомства.

Мне повезло: я живу в стране, где люди озабочены своим здоровьем.