odri (Дания)

Чужих людей соединенность...
ЖИЗНЬ И УЧЕБА ЗА РУБЕЖОМ

      Это был последний день семестра, ленивый и неторопливый. Было непонятно, почему мы не можем просто пойти домой, а вместо этого отсиживаем часы по расписанию, проводя их в бездарной болтовне с преподавателями. После французского начался датский. 
      Наша юная учительница Мария (мои одногруппницы Настя и Ольга "окрестили" ее так: «Просто Мария»), вошла в класс - с ясной, как всегда, улыбкой. Маленькая, ладно сложенная, чуть полноватенькая, сдобная и аппетитная как булочка, про таких говорят - "крепко сбитая". На ее чистом белом лице всегда играла улыбка, на лоб постоянно падала черная челка, которую Мария пыталась поднять вверх и уложить на голове, это ей удавалось ровно на одно секунду: ее рука опускалась вниз, а с ней тут же и челка. Она снова поднимала маленькую руку вверх и легким движением забрасывала челку. Мне хотелось дать ей заколку и прекратить это отвлекающее движение, но это раздражало только меня, а никак не Марию. 
      Мы сразу подружились с нею. Она внимательно слушала мой трудный датский, только поправляя, а потом, ставя всегда высокую отметку, на мой взгляд, совершенно незаслуженную, говорила: 
      - Я так понимаю, тебя, все твои трудности. Моя мама - испанка, живет здесь 35 лет, и до сих пор не может освоить этот язык. 
      На что я всегда отвечала: 
      - Спасибо, Мария, за такой неутешительный прогноз. 
      Она была мила, но навязчива в своей помощи. Ей было не лень посылать наши работы на е-мэйл, со своими поправками и пояснениями, как и что надо исправить. Она, в отличие от других преподавателей, которые тут же начинали скучать, слыша наш акцент, заставляла нас говорить как можно больше, предпочитая спрашивать китаянок Лизу и Ми, у которых датский, может и был, но знали об этом только они сами, так как понять их обеих было практически невозможно. Мария оставалась с ними после уроков, объясняя и заставляя их говорить медленно и внятно. Она не укладывалась в программу, так как слишком много внимания уделяла проблемам интеграции, развязывая на уроках настоящие политические дискуссии. 
      Мы были ею довольны ровно до тех пор, пока она не стала вносить в наши ряды смуту, призывая кому-то из нас взять к себе на очередной проект Лизу - очень неуживчивую, упрямую, необразованную, но дико амбициозную. В группе ее откровенно не любили за пробойную силу и наглость: она просто измором брала преподавателей, убеждая поставить ей более высокие отметки. В проектах, которые делались не в одиночку, а совместно с одним- двумя соучениками, работать с Лизой было невозможно: она не понимала, что такое разделение труда и пыталась поправлять все части проекта, кроме своей собственной. 
      При этом она всегда была дружелюбна, улыбчива, постоянно чего-то жевала, а на переменах спала, положив голову на руки на стол. Мы знали, что она живет с матерью и 17 летним сыном-балбесом, как она его называла. Она работала в выходные в супермаркете на кассе, в класс она притаскивала всегда новые заявления на работу и просила всех подряд их проверить и исправить перед отправкой. 
      Она всегда хотела спать, могла спать даже стоя, вид у нее был очень замученный. 
      - Кто будет работать вместе с Лизой ? - в который раз спрашивала Мария. Мы сидели, потупив глаза. 
      - Ты должна взять Лизу к себе, ведь ты же работаешь с Ми, - обратилась Мария ко мне. - Советский Союз и Китай - замечательные друзья, разве нет? 
      - Не знаю, - пробурчала я, понимая, что мне не отвертеться. 
      Я, действительно, прекрасно сработалась вдвоем с Ми - тихой китайской красавицей с загадочной судьбой, с потрясной скульптурной фигурой и грустным взглядом. Мы с ней понимали друг друга без слов, проекты делили без обид и споров, я всегда отвечала за содержание, а она, что было очень важно, за форму. Она вытворяла чудеса на компьютере, и наши проекты всегда были в необычных цветах, с анимацией, броскими яркими заголовками текста, составленного мною. Мы вполне справлялись вдвоем и деликатно обходили просьбы одногруппников соединиться с теми или другими. В других группах вечно шли какие-то разборки, обиды, они опаздывали по срокам со сдачей. Лиза играла в этих интригах не последнюю роль… 
      Этот проект мы сдали, со скрипом, перессорившись с Лизой и почти потеряв все свои наработки и материалы. Но на Марию сердиться было невозможно... 
      Она входила в класс и с ней входила радость жизни, неважно, какая при этом погода была за окном. Она рассказывала нам обо всем, думая, что мы - друзья: о детях и бессонных ночах, о муже-художнике, мечтающем уехать в Гренландию, об испанской родне, живущей в Андалузии… 
      А Вебеке, одна из нас, вела досье Марининых просчетов… и докладывала администрации, но никто об этом тогда не знал… 
Урок не начинался... 
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
      Столы в классе стояли буквой "П". Я села рядышком с Ольгой. Мне с ней интересно, она жадна до жизни, разных приключений и трудностей, поэтому у нее всегда есть что рассказать. И у нее постоянная потребность поделиться своими новостями, неважно с кем, лишь бы был слушатель. Постоянно ругая саму себя : то за непоправленный на ухоженных ногтях лак, то за крохотное, одной ей заметное пятнышко на джинсах, то за опоздание на урок из- за лишних 10 минут сна. На самом деле, она в моих глазах была просто героиней, так как тащила на себе бесконечный воз забот : ее две погодки - дочки-латинос, яркие чернокудрые и черноглазые красотки 6-ти и 7-ми лет, со смуглой кожей и настороженным взглядом, никак не походившие на свою белокурую и белокожую сероглазую маму, требовали постоянных и неустанных забот и внимания; ее любимый друг Рикардо, с которым она жила второй год не оставлял ее мыслей ни на миг, ни на минуту. Она звонила ему каждый перерыв в занятиях, на уроках отсылала и получала смс, при этом она обычно сидела на первой парте и с быстротой поролоновой губки впитывала всю информацию, получаемую от преподавателей. Она вела красивые и подробные конспекты, переписывая темы из учебника на переменках, так как дома у нее попросту не оставалось на это времени. 
      - Я, как та стрекоза, - весело смеялась Ольга, - лето красное пропела. Хорошо хоть оглянуться успела, что уже тридцатник скоро, а еще ни образования, ни профессии. 
      Она смотрела на меня. Она знала, что я ей отвечу, и ей это было необходимо слышать снова и снова: это была ее поддержка и стимул, и я повторяла : 
      - Оль, ну, ты зато сделала самое главное: родила двух девочек, и с ними ты никогда не пропадешь, а получить профессию и поработать ты сможешь, когда они подрастут. Как здорово, и ты - молода, и девочки - взрослые, подружки и помощницы. 
      В этот раз мы обсуждали предстоящую поездку Рикардо в Перу, на национальный праздник Bсех Cвятых, куда он обязательно прилетал ежегодно, в течение всех 16 лет, которые жил в Дании. Ольгу он с собой не брал, и все разговоры на эту темy отметал, как не имеющие отношения к вопросу. 
      Перескакивая с одного на другое, так как мы видимся только в колледже и общаемся на переменках, да и то, когда мы только вдвоем, Ольга пытается мне рассказать сразу и обо всем, что невозможно, так как жизнь ее изобилует совершенно странными и нелогичными ситуациями, не дающими ей передохнуть ни на минуту. И каждая из них вызывает у меня кучу вопросов, поэтому обсуждение других остается до следующего раза. А в следующий раз - у нее снова ворох новых неразрешимых в одиночку вопросов, которые надо неотложно обсудить. 
      Обычно нас четверо: но Насти и Инги сегодня нет, поэтому мы с Ольгой снова и снова возвращаемся к ее проблеме, рассматривая и анализируя ее с точки зрения моего жизненного опыта, который на 20 лет больше, и с точки зрения ее молодости, а, точнее, ее гибкости и приспособляемости к современным реалиям. 
      - Оленька, друг мой, ну, как тебя угораздило так вляпаться? Ну, тебе ведь не нужно резиденство, ты живешь здесь без этих забот, которые смешивают чувства многих других с безысходностью зависимости от мужских причуд и перемен настроения. 
      - Ну, не знаю… 
      Ее яркие глаза становятся еще ярче и больше от набежавшей вдруг на них влаги: 
      - Ты понимаешь, он на 20 лет старше, он помог маме квартиру купить, мне казалось, с ним так надежно будет, я в первый раз в жизни почувствовала спокойствие. 
      Она тяжело вздохнула…. 
      Дальнейшее я знаю. Прожив с Доном 7 лет, устав от побоев и измен, Ольга, с помощью друзей мужа, перебралась с дочками в кризисный центр: 
      - Это было ужасно. Он приходил через двое суток, за которые я не смыкала глаз, обзванивая родных и друзей, госпитали и кабаки. А он возвращался всегда злой, сразу начинались скандалы. Один раз я, защищаясь, опрокинула на него сковородку с котлетами, которые жарила в этот момент, он гонялся за мной с ножом, я убежала на улицу. Я тогда была беременна младшенькой, думала, рожу, пока с 4-го этажа сбегала, держу живот рукой и молю: боженька, сохрани нас с девочками. 
      - А где была старшая? 
      - Как где? Я ее держала второй рукой. - Она искренне удивляется моей бестолковости. 
      - И что? 
      - А ничего. Ты что думаешь, он такой простой был? Только садист и алкоголик ? В том-то и дело, что нет. Он открыл на меня две фирмы, мы занимались перевозками газет, бизнес шел очень хорошо, собирались покупать дом в пригороде, откладывали на пенсию большие суммы. 
      - Оль... 
      - Ах, - она досадливо морщилась, - тебе этого не понять. Я была бедная девочка из Прибалтики, которая видела всю эту заграничную жизнь с самого детства. Я так мечтала выйти из черного лимузина, в роскошной длинной шубе, выставить так ножку: беленькая кожа в чулочке матово сверкнет, ах... 
      Она мечтательно заломила руки: 
      - Я была молодая, думала, пройдет у него все, он ревновал меня дико и ко всем, хотя я повода не давала. 
      Она полезла в сумку и достала фото. На фото был запечатлен настоящий уголовник: лысый крупный череп, высокий лоб, на меня настороженно смотрели черные огромные глаза - такие же, как у Олиных дочек. Длинный с горбинкой нос, большой чувственный рот - он был, несомненно, красив как мужчина, но выражение лица его, жестокое и надменное, заставляло сердце биться сильнее, а кожу покрываться мурашками. 
      - Это твой Дон? - вопрос был, конечно, глупый. Но меня пронзило воспоминание: я сразу вспомнила, откуда мне знакомо Олино лицо - у меня хорошая зрительная память, в отличие от всех других видов памяти. Я никогда не забуду лицо, но не смогу вспомнить, где я его видела, и буду мучиться долго и бесплодно. 
      А тут у меня в мозгу всплыла картинка, может быть, 3-4-хлетней давности: вечер, мы высыпаем из подворотни, ведущей с языковых курсов на улицу. Прямо на тротуаре припаркован черный "бандитский " лимузин, шофер смотрит неподвижно в одну точку в направлении дороги, а у двери нервно ходит высокий бритый мужчина в щегольском белом костюме, руки засунуты в карманы. Впереди от толпы отделяется субтильная фигурка высокой девочки с беленьким длинным конским хвостом, в джинсиках, пояс которых спущен по моде низко на попу, лицо виновато, она подходит к мужчине, тот берет ее под локоть, прижимает к себе, ее голова оказывается у него под подбородком, продолжая ее держать, он осматривает улицу, скользит взглядом по нам, не отворачиваясь, рукой нащупывает дверь, открывает, и все также, не отворачиваясь, задом, "втягивает"себя и спутницу в недра автомобиля. Она оказывается у дверного окна. Ее лицо выражает раздражение и страх, мужчина машет водителю, и они отъезжают... 
      Это была Ольга со своим Доном... 
      - Оль, ну, а девочки-то как же? 
      - Ах, - она махнула рукой, - ну, тебя, ты совершенно не понимаешь романтичности молодой девочки в 20 лет, у ног которой вдруг оказался весь мир. 
      Я перевожу взгляд на стену, где на плечиках или за воротник, повешены наши нехитрые плащики, курточки и пальтишки: на их фоне Ольгина норковая шуба, длинная, в пол, серебристая, переливающаяся в свете неоновых ламп, смотрится вызывающе роскошно и нелепо. 
      "Это - зависть", - диагностирую я себя… 
      В кризисном центре Ольгу разыскал дальний родственник Дона Рикардо. 
      - Ты знаешь, от него было невозможно отбиться. Он был как шторм, как огромный напор и сила, у меня не было никакого интереса с ним связываться, ты ж понимаешь. У Дона такие связи, тем более, они из одной семьи, и у них не принято обижать родственника женитьбой, пусть даже и на бывшей жене. 
      Я с сомнением смотрю на нее. Я уже знаю, что Рикардо победил в неравной борьбе за Ольгину независимость. 
      Ольга с девочками жила в кризисном центре около года, пока длился разбор ее дела, попытки мужа надавить на нее и вернуть, потом развод, и, наконец, она встала на очередь на социальное жилье и из кризисного центра переехала с девочками к Рикардо. 
      Он окружил их заботой и любовью, но жениться не хотел. У него была транспортная фирма, все доходы он инвестировал в бизнес, кроме того, он же не мог огорчить родственника. Жена ведь его, Дона, хоть и бывшая, дети ЕГО, так что если Рикардо женится на Ольге, будет нанесена смертельная обида не только Дону, но всему их роду - а это человек 500, как минимум. 
      - Они там всей деревней друг другу родственники, и здесь ценят свое перуанское братство, - объясняет она. 
      Ольга, попереживав и поплакав вначале, здраво рассудила, что надо выбирать из двух зол меньшее и срочно получать образование, пока есть, кому кормить. Кроме того, ей самой было невыгодно выходить замуж, так как в процессе развода с Доном выяснилось, что на ней висит около миллиона крон долга - заемы на фирмы, оформленные Доном на нее: 
      - Ну, дура была, подписывала, что давал Дон. Думала, ему же не 20 лет, знает же что делает, двое детей, все-таки. 
      - Да, он знал, но не рассчитывал, что ты его бросишь. 
      - Не знаю, на что он рассчитывал, а только мне их не выплатить за всю жизнь, так как там еще и проценты растут. А выйди я сейчас замуж, все долги автоматически перейдут на моего нового мужа, я уже узнавала у адвоката. 
      Ей эта тема неприятна, но она продолжает, словно пытается оправдать саму себя и то, что произошло: 
      - Одна беременность, вторая следом, ну, думаю, все, жизнь - удалась! Муж носил меня на руках: представь, у него 4-й брак и первые дети, а ему - под полтинник. Купил мне сразу эту шубу, - она махнула рукой в сторону вешалки, и джип - Лендровер. Счастья было!! 
      Но девчонки оказались такие болезненные, не представляешь. Ни бабушек, ни нянек. Нет, были няньки, но Дон с ними тут же начал шашни крутить, я их выгоняла через неделю, так как ни одна не могла ему отказать, и я их заставала прямо в нашей постели: то он бумажник забыл, вернулся, то папку с бумагами - каждый раз находилось оправдание его внезапной страсти, а я его страсть удовлетворить в то время не могла: девчонки родились крупные, я, сама видишь, не богатырь, зашита вся была, у меня швы расходились несколько раз от тяжестей, мне было больно заниматься сексом. А он же - знойный латинский парень, ты ж понимаешь. - Она снова весело смеется: 
      - Он изменял мне постоянно, его подружки не стеснялись звонить мне и спрашивать, когда он вернется... 
      До поступления в колледж Ольга уже перепробовала массу разных работ. Учеба ей была недоступна, так как надо было думать о хлебе насущном при ненадежном муже. У Ольги, не смотря на всю ее хрупкость и замашки принцессы, была совершенно здоровая мужская страсть: она любила машины и водила бесстрашно все виды их: от тракторов и десятитонных грузовиков до воздушных и красивейших спортивных моделей. Датский у нее был прекрасный, обаяние и красота при ней. От предложений работы у Ольги не было отбоя, как и от поклонников, ее, работу, предлагавших. Она развозила газеты, поднимаясь в 4 часа утра, а также ковры и коробки с одеждой, укладывая девочек по вечерам и запирая их в квартире одних. Она возила все, что возится: еду, трубы, доски - заказы приходили к ней по мобильному телефону, как счастливая соломинка от Бога, не дающая отчаяться. Она не давала объявления, боясь разориться с налогами и платежами по долгам, но звонки шли каждый день, каждый день она работала по 3-4 часа, обычно ночами, уложив детей.

      Тогда она уже привыкла, что муж ее не ответственен и спонтанен, что он не брезгует наркотиками и "групповушкой". Для нее было главным - не попасться ему под ”горячую руку”, когда он возвращался домой, уложить его спать и выскользнуть неслышно, пока девочки спали.
      ”Лендровер” она поменяла на небольшой крытый грузовичек, я его видела, он до сих пор ей исправно служит и помогает.
      Сколько она зарабатывала - я не уточняла. На жизнь и на решимость уйти от побоев и измен ей, во всяком случае, хватило…
Теперь она сидела на первой парте и наслаждалась покоем и возможностью поучиться без тоскливой мысли, что она завтра будет готовить детям, когда холодильник и кошелек пуст, до детского пособия еще три недели, а когда и с чем вернется муж, неизвестно...
      - Мама Рикардо - традиционная и простая женщина, но она так его любит! К тому же, он высылает деньги всей их перуанской родне: то у соседа коза пала, то племяннику машина нужна, так неужели она теперь не поймет его чувства ко мне?
      - Ну, конечно, поймет! - поддерживаю я ее. - И, вообще, в чем проблема? Ты же разведена с Доном, какая ей-то разница?
      - Нет, нет, ты не понимаешь. Ты представь, как наши бы русские сказали: вот, она жила с одним, теперь живет с другим...
      - Ну, и что? Поговорят, да забудут.
      - Нет, ты себе не представляешь перуанские сплетни. Они же ведь со своими святыми общаются и шаманят. Мне помнится, Рикардо говорил, что его мама тоже шаманит, так она, значит, должна знать о нашем романе.
      Ольгу очень обижал тот факт, что Рикардо живет с ней тайно, не представляя своим друзьям здесь, в городе, и не говоря о ней своей семье в Перу.
      - Не думаю, Оль. Она ему доверяет, на ее глазах его нет, тебя - тем более, так что она спокойна и безмятежна. Но если ты с ним поедешь на праздник в Перу, есть возможность понравиться маме: никаких декольте как ты любишь, никаких твоих красных сапог на шпильках, которыми ты свела с ума всех преподавателей-мужчин в колледже. Сама понимаешь: волосы в пучок сзади на затылке, ногти подстрижешь и покроешь бесцветным лаком, колени закроешь, сама пойми, перуанская деревня - это тебе не столица Дании.
      Я как бы шучу, но мы обе понимаем весь риск задуманного: главное отличие русских женщин от всех прочих западных: мы всегда оправдываем тех, кого любим и виним во всех несчастьях и неувязках только себя.
      Ольга не была исключением....
      Нашу увлеченную дискуссию прервала перемена. Мы и не заметили, как столы составили полукругом, наш один остался у доски, как островок. Что происходит? И как мы могли проболтать 45 минут, и нас никто не остановил? Мы с Ольгой удивленно оглянулись: группа собралась у окна вокруг Марии, которая, всхлипывая и поправляя ежесекундно свою челку, что-то рассказывала.
      В класс заглянул Питер - наш куратор и директор колледжа. Он, как всегда по своей привычке, из-за двери обвел класс взглядом - он привык, что мы тут же, как по команде, бросали свои занятия и следили за ним. В этот раз он показал пальцем на Марию и поманил ее к себе. По классу пронесся горестный вздох, раздались возгласы :
      - Мария, держись!
      - Мария, мы с тобой!
      Лиза, китаянка, подбежала и ней и крепко ее обняла, сунув что-то в сжатую Маринину ладошку:
      - Это тебе наш китайский бог, на удачу.
      Мария вытерла слезы и пошла следом за Питером. Мы с Ольгой виновато молчали. Как мы могли проболтать весь учебный час? Что, собственно, случилось?
      Подошла Лиза. От нее, как всегда, пахнуло старым потом заношенной, давно не стиранной одежды :
      - Вы слышали, что Вибеке написала жалобу в учебный совет на Марию? - Она говорила медленно, проговаривая каждое слово, словно пробуя его, как ее учила Мария.
      - Как? - Мы потрясенно переглянулись.

      Все в группе знали о конфликте Марии и Вибеке. Он начался после первого домашнего задания, за которое Вибеке получила самую низкую отметку в группе. Вибеке возмутилась, что это несправедливо: она, датчанка, не может получить по датскомy языку более низкую оценку, чем мы, иностранцы.
      Мария только вышла из декрета, это была ее первая работа после долгой учебы в университете и последующего рождения сначала одного, а потом и второго ребенка. Мы были ее первыми студентами-учениками. Мы все старались ее поддержать и подбодрить, нам казалось, она - такая же, как все остальные - выкладывается на уроке, отвлекается на посторонние объяснения, если вдруг задан вопрос.
      Но Вибеке ее возненавидела. Она была "звездой " группы: когда после первого семестра, группы поделили на датчан и прочих, она написала жалобу Питеру, что происходящее разделение противоречит закону об интеграции: как иностранцы смогут интегрироваться в общество, если их отделить от датчан? Но тогда Питер объяснил ей, что датчане не должны страдать от нашего произношения и каких-то незнаний, они должны идти дальше, так как демократия - это тоже принцип датского общества. Но протест Вебеке объяснялся очень просто: на нашем фоне ей было легче блистать, чем среди "своих". И она блистала: на уроках ее вопросы преподавателям были самыми главными, именно ей уделялось самое большое внимание. Она была справедлива и добра, но... она была Вебеке, единственная и неповторимая. Через нее решались все вопросы с администрацией, она быстренько узнавала о болезнях или отмене занятий, она знала все и обо всех.
      Меня она явно выделяла, так как по возрасту мы с ней были близки - обеим по 50. Она не понимала моего интереса к более молодым одногруппниками. А я не понимала ее странной манеры подшучивать над преподавателями, строить им глазки, даже ласково тереться об их спины или руки. Но это все оборачивалось шуткой и смехом - субординация между учителем и взрослыми учениками в датской учебной системе достаточна условна.
      Я почувствовала на себе взгляд и обернулась: Вебеке упорно смотрела на меня, сидя на подоконнике. Она не улыбалась, как обычно. Губы были плотно сжаты:
      - Вебеке, это правда? - спросила я
      - Что, правда? - Выражение ее лица мгновенно изменилось, она разулыбалась, тут же соскочила с подоконника и подошла ко мне. Ее теплые руки обхватили меня и прижали к себе:
      - Ты почему мне не звонишь? У тебя же есть мой телефон.
      - Мне как-то неудобно, знаешь. - Я высвободилась из ее объятий. Поправила свитер.
      Возникла неловкая пауза, Ольга фыркнула:
      - У нас говорят, что милиционер родился, когда вдруг все замолкают.
Никто не понял ее юмора. Я выжидательно смотрела на Вебеке:
      - Это правда, что ты написала жалобу на Марию?
      Вебеке покраснела. К ней тут же подбежала ее подруга Айша. Айша была из Боснии, очень худая, дикая и необщительная, она привязалась к Вебеке после того, как ее оставили в нашей группе, хотя она упрашивала Питера не разлучать ее с датскими подружками. А подружки на следующий же день забыли об Айше. Вебеке, посмотрев на ее сумрачное лицо день-другой, на третий – бросила свою сумку на стол Айши:
      - Буду с тобой сидеть и дружить, согласна?
      С тех пор Айша ходила за Вебеке, как собачка - вместе везде и всегда.
       - Что якобы вы хотите от Вебеке ? - резко с сильным акцентом спросила Айша.
      - Да ничего мы не хотим, просто спрашиваем.
      - Что вы спрашиваете? Разве вы не знаете, как Мария унижала Вебеке, ставила ей самые низкие оценки, критиковала ее эссе - что Вебеке не умеет выражать свои мысли и советовала ей побольше читать. Да как она смеет?
      Ну, это была старая песня, мы с Ольгой переглянулись и пошли на выход. У дверей на улицу мы столкнулись с Марией: ее обычно белые и бледные щеки лихорадочно горели румянцем, тушь на глазах расплылась, челка занавешивала лоб и половину лица - Мария, кажется, о ней забыла:
- Ой, девочки, как хорошо, что я вас встретила. Вы мне не поможете? Это был мой последний день в вашей группе… Да, и, вообще, в колледже. Мне хотелось бы провести просто беседу с вами напоследок. Я пока сбегаю в булочную, куплю кексы, а вы, пожалуйста, возьмите в столовой кофейники с кофе, я уже попросила их сварить, чашки, блюдца, ну, в общем, сами знаете, что нужно.
      Она вдруг прерывисто, как обиженный ребенок, всхлипнула, на глаза ее навернулись слезы, но она их смахнула, с улыбкой:
      - Я никогда не забуду вашу группу, вы были моими первыми....

      С тех самых пор прошло почти два года. Я не знаю, где сейчас Мария, с Ольгой мы потеряли связь. Но я их помню всегда и благодарна судьбе, что такие замечательные и солнечные люди встретились на моем жизненном пути.

Предыдущие публикации этого автора