В.М.Таевский
гвардии капитан в отставке

СКВОЗЬ ШКВАЛ БОЕВ
(записки фронтовика)

 Глава 2. Бои в Карпатах (продолжение)

Предыдущая                   

ШТУРМ ВЫСОТЫ 560

Наша 317 штурмовая рота в полном и обновленном составе поступила в распоряжение 70-й гвардейской стрелковой дивизии. Командира дивизии – дважды героя Советского Союза, генерал-майора Гусева И.А. – мы застали, к нашему удивлению, на КП командира батальона, в боевых порядках которого нам предстояло действовать.

Естественно, самого комбата мы на постоянном КП не застали. Кто воевал, знает, что на фронте существовало неписаное правило. Оно заключалось в том, что в случае неудачных боевых действий того или иного подразделения вышестоящий командир следует в нижестоящее подразделение: командарм – на КП командира дивизии, комдив – на КП командира батальона, а последний – непосредственно в боевые порядки роты.

Одному только «Аллаху» известно было, каким путем узнавали все-таки о подобном перемещении в каждом конкретном случае. При этом соответствующих нижестоящих командиров как ветром сдувало по направлению приведенной мною лестницы передвижения и руководства боевыми операциями.

И надо сказать справедливости ради, что подобная методика воздействия на психологию подчиненных командиров взбадривала и давала соответствующие результаты, особенно в тех случаях, когда, оценив сложившуюся обстановку, вышестоящий командир принимает на месте конкретные меры по оказанию необходимой помощи и поддержки со стороны соответствующих специальных огневых подразделений (артиллерии, авиации и т.д.).

Обнаружив комдива на КП батальона, мы, будучи уже обстрелянными и приобретшими соответствующий опыт, сразу же догадались, зачем нас приписали к данному батальону. Видимо, объект для действий нашей роты являлся весьма серьезным препятствием на пути продвижения дивизии. Поэтому не случайно командарм выделил в распоряжение дивизии полнокровную, хорошо вооруженную отдельную ударную часть в лице нашей роты.

В своих предположениях мы не ошиблись. Сразу же после нашего прибытия в распоряжение КП батальона генерал вышел из блиндажа и стал нас приветствовать. Он тщательно расспросил нас о боевых традициях нашей роты, о местах, где мы воевали и о результатах этих боев. Некоторых спрашивал: «откуда родом?». И очень был рад, что в составе роты много сибиряков, москвичей и ленинградцев.

После этих расспросов он показал рукой на высоту, находящуюся по другую сторону распадка, и приказал с ходу взять ее и закрепиться. При этом напомнил, что на склоне перед высотой, которую он  назвал «высота 560», находятся боевые порядки батальона, который уже 3-й день не может взять эту высоту. Пожелав нам успеха и пообещав всех особо отличившихся представить к наградам, комдив направился в сопровождении многочисленных офицеров в другие подразделения дивизии, где, по-видимому, дела обстояли так же неблагополучно.

Получив приказ, мы развернули роту в боевой порядок и стали двигаться по склону высоты 560 к исходному рубежу для атаки. Но атака в этот вечер не состоялась, так как артиллеристы, находясь с 65-мм орудиями на противоположном склоне высоты, где был расположен прежний постоянный КП командира батальона, не были предупреждены о наших действиях и, вместо того, чтобы поддержать нас огнем своих орудий, сделали несколько залпов прямой наводкой по нашим боевым порядкам. К счастью, мы успели невероятным броском достичь траншей, где были расположены бойцы и офицеры поддерживаемого нами батальона.

Разыскав блиндаж нового КП батальона, расположенного непосредственно в траншеях на склоне горы, которую нам предписали взять, мы удивились царившему там оживлению. Оказывается, к комбату прибыли для оказания помощи и непосредственной корректировки огня приданных батальону артиллерийских, минометных и авиачастей ряд крупных  военачальников полка и дивизии в сопровождении своих адъютантов и ординарцев.

Все они расположились вокруг блиндажа. Парторг батальона совместно с комсоргом на импровизированном полевом столике выпускали очередной номер «боевого листка». Сопровождавший меня мой ординарец Вася Цуркин остался также вне блиндажа, а я с командиром роты и его ординарцем зашел в блиндаж для представления и с целью договориться о дальней наших действиях по занятию злополучной высоты.

В это время из блиндажа вышел заместитель комбата по строевой части, чтобы умыться и привести себя в порядок. Мы четко слышали его голос: «…что-то сегодня немец утихомирился, сделал, видимо, для себя и для нас выходной день…». И как бы в отместку за это со стороны противника начался минометный обстрел, и одна из  первых мин угодила прямо в вершину дерева, стоящего в пяти метрах от блиндажа напротив двери, обращенной в наш тыл. За блиндажом послышались крики и стоны из ряда прибывших на КП военачальников и их сопровождающих. Все, кто был в блиндаже, стремительно из него выскочили для оказания помощи и отправки раненых в тыл.

Я тщетно разыскивал среди не задетых осколками и раненых товарищей своего Васю Цуркина, а он как в землю провалился. Мелькнула ужасная мысль, что его разорвало прямым попаданием, но ее пришлось отбросить, так как никаких признаков для такого предположения не было. Куда он девался, мой друг и товарищ Васек, которого я уже успел полюбить за его смелость, находчивость и исполнительность?

Отправив раненых с передовой и находясь в тяжелом моральном состоянии, мы все же договорились с комбатом, что высоту будем брать на рассвете, без всякой артподготовки или даже артналета. Мы исходили из того, что в создавшейся обстановке артиллерийский обстрел высоты лишь мобилизует силы противника и сорвет наши планы по занятию этого важного опорного пункта немцев. Одним словом, мы рассчитывали на внезапность и неожиданность атаки с тем, чтобы ворвавшись в траншеи врага, отомстить за погибших и раненых товарищей.

Гнев наш был велик и беспощаден.

Для подготовки к операции, мы вышли из блиндажа комбата и направились в наши боевые порядки. Следуя друг за другом втроем, нам все время приходилось оглядываться по сторонам и звать Васю Цуркина. В одном месте, в 50 метрах от тропы, проложенной вдоль наших позиций, под скальными обнажениями мы обнаружили небольшую группу солдат, а среди них, как ни в чем не бывало, своего Васька, раскуривающего самокрутку и рассказывающего окружающим любимые побасенки. На мой вопрос, как он здесь оказался в 250 метра от блиндажа командира батальона, мой ординарец ответил:

«Видать, в рубашке я родился, коль скоро близ блиндажа разорвалась мина, поубивав и поранив многих, окружавших стол, где выпускался «боевой листок». Одним словом, «интуиция». Постоял я у стола, поинтересовался, что они там пишут про свои неважные боевые дела. Потом парторг начало о чем-то спорить с комсоргом, в спор ввязались остальные прибывшие на КП, и вот я, не любящий никаких шумов и споров, решил податься к ребятам, где и просидел весь минометный налет, ожидая Вас. Кстати, здесь укрытие понадежнее любого блиндажа»

Вот вам и Вася Цуркин, родом со станции Озерной, что близ Новосибирска, к востоку от него.*)

*) Следы Васи Цуркина сейчас мною потеряны. Он был моим ординарцем и моим другом до конца войны. Последний раз мы с ним встретились после окончания войны в г. Долине Станиславской области, где стоял в начале 1946 года наш 258 Хабаровский стрелковый полк 140-й стрелковой дивизии 38 армии, куда Василий заехал специально погостить и увидеть своего командира. Жил он у меня три дня, а затем отбыл в г. Станислав, где продолжал службу, работая кладовщиком в одном из вещевых складов армии. После этого я его не видел. Но письма моей жене в Иркутск он посылал, спрашивая обо мне вплоть до моей демобилизации из армии, т.е. до 10 сентября 1946 года.

Для обеспечения задуманной операции наши минеры-смельчаки еще ночью незаметно сделали проходы в проволочном заграждении и минном поле гитлеровцев, в которые мы бесшумно ворвались на рассвете и выбили немцев с высоты, успешно завершив поставленную перед нами задачу при минимальных потерях с нашей стороны.

Награждение орденами и медалями особо отличившихся бойцов и командиров за эту операцию не состоялось, так как 70-я гвардейская дивизия в тот же день передислоцировалась, а мы были приданы уже занявшей ее место 81 стрелковой Калинковичской дивизии полковника Матусевича И.И., в составе которой штурмовали уже высоту 710.

Несколько позже выяснилось, что ряду бойцов и офицеров нашей роты приказом по 70-й гвардейской дивизии было присвоено звание гвардейцев. Им удостоили и меня. С изданием данного приказа я стал носить звание гвардии старшего лейтенанта, которое и имел до конца войны.

По этому поводу в приказе указывалось: «Ниже поименованному офицерскому составу, вновь прибывшему в распоряжение 70-й гвардейской Глуховской стрелковой дивизии для прохождения дальнейшей службы и проявившему в боях с немецкими оккупантами отвагу и геройство присвоить звание «ГВАРДИИ»:

13. …старшему лейтенанту Таевскому Владимиру Михайловичу…»                                                         
Командир 70 гвардейской стрелковой глуховской ордена ленина  дважды краснознаменной орденов суворова, кутузова и б.хмельницкого дивизии герой советского союза генерал-майор гусев, начальник штаба дивизии полковник кинсбурский

 Продолжение