Сплетая судьбу из случайных событий
"Роковые страсти". Глава 34
Предыдущая глава
Глава тридцать четвертая
Она опоздала на час и пятнадцать минут. В самый последний момент Марсель прислал см-с, где назначил место встречи не в «Кусочке счастья», а в ресторане «Башня», о котором Чаровница даже и не слышала. Она рассердилась на подобную несерьезность Марселя, и решила его наказать, хотя нашла место встречи достаточно быстро.
Она поставила машину недалеко от ресторана, но упрямо просидела в ней почти час, сомневаясь и ругая себя. Потом посмотрела на себя в зеркало заднего вида, снова поразилась неожиданно проявившейся маминой красоте, накрасила поярче губы Любочкиной помадой, провела еще пару раз по ресницам любочкиной тушью, и, закрыв машину, прошла по маленькой улочке, ведущей к входу в «Башню».
Ресторан был расположен в старой водонапорной башне, на каждом этаже было по две-три комнаты, где находилось по паре столиков, в достаточной отдаленности друг от друга, благодаря искусной планировке, представляющей помещение неровной, с выступами и углублениями, пещерой.
То есть, если человек устраивал интимный секретный ужин - это было самое подходяще место.
Высокий стройный метрдотель встретил Чаровницу, спросил, заказан ли столик или ее ждут? Услышав утвердительный ответ, метрдотель попросил ее написать имя-фамилию, протянув ей небольшую белую доску с грифелем. Она подчинилась. Метрдотель, без единого слова, взял у Чаровницы из рук доску и грифель, мазнув взглядом по грифельной надписи на белой доске, углубился в компьютер, стоящий здесь же, у стойки на входе.
Найдя, вероятно, то, что искал, метрдотель, тут же, неизвестно откуда взявшейся губкой, вытер написанное Чаровницей и радостно улыбнулся ей, словно, сверившись с компьютером, вдруг признал в ней хорошую знакомую.
После этого, подойдя к лифту, матовую металлическую дверь которого Чаровница почему-то приняла за холодильник, метрдотель нажал кнопку вызова, двери растворились, и метрдотель гостеприимно протянул руку, приглашая Чаровницу войти в кабинку, в то время, как его взгляд уже был направлен к двери, в которую входила другая пара.
И, судя по его радостной улыбке, эти клиенты не нуждались в доске и грифеле. Чаровница неожиданно почувствовала себя униженной, опустила глаза, подняла их, встретив свое отражение в зеркале лифта, пока уже другой, такой же высокий и молчаливый мужчина, нажимал нужную кнопку и докладывал по внутренней связи, чтобы Чаровницу встретили на нужном этаже.
Чаровница фыркнула, повеселев, от этих мер безопасности - ее забавляла серьезность обслуживающего персонала ресторана - словно Чаровница прибыла не на фривольный ужин с Марселем Эвнэ, а на секретный объект военной базы.
Чаровница еще раз рассмотрела себя в зеркале и осталась довольна. Глаза ее возбужденно блестели, на щеках алел юный румянец - она всегда румянилась, когда волновалась, ее это огорчало в юности, но с возрастом ее румяные щеки побледнели и выдавали себя только в минуты волнения, как сейчас. Она призналась себе, что к тридцати восьми годам это удивительное свойство - румяниться от возбуждения - придавало ее бледной коже живость и молодило. Чаровница порадовалась, что позаимствовала у подруги Любочки тушь и помаду - обычно она не использовала косметику и даже не носила ее с собой, но это был особый случай.
***
Лифт мелодично звякнул, сообщая о прибытии, двери неслышно раскрылись и... Чаровница увидела стоящего перед ней Марселя Эвнэ: он улыбался, протягивая навстречу руки:
- Наконец-то, Чаровница, наконец-то!
"Да, на удрученного горем вдовца он никак не походит".
Чаровница шагнула прямо в его объятия, а Марсель сжал ее так сильно, что у Чаровницы перехватило дыхание, и желание снова обожгло ее, а груди напряглись под блузкой.
Чаровница почувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой - когда она почти упала на финише, и Марсель подхватил ее, не дав удариться о бетонную дорожку и сжал в своих объятиях - так же сильно, как сейчас.
Но она не помнила, чтобы тогда ее так пронзительно обожгло желание от соприкосновения с его телом.
Это безумство длилось, наверное, доли секунды, а Чаровнице показалось - вечность.
Марсель ослабил хватку, взял за руку, как ребенка, повел к их столику, который находился в самом углу слабо подсвеченной каменной ниши, с неровным, бугорчато-угловатым потолком, плавно скатывающимся к полу, без углов и акцентов на стены.
Откуда шел свет - было непонятно, словно воздух светился сиренево-золотистым: замечательный свет для романтического свидания - лица делались бледными и без морщин, а глаза - темными и выразительными.
- Ты выбрал такое удивительное место для нашей встречи! - воскликнула Чаровница, не в силах сдержать свой восторг, стараясь забыть о своем недовольстве и часовом выжидании в машине.
На столе, в высоких тонких бокалах пузырилось шампанское, бокалы запотели. Салфетки топорщились от крахмала, словно они были не из ткани, а из ватмана, скатерть отблескивала в мягком свете.
В центре стола находилась большая, круглая, как отпиленный кусок полена, свеча, в ней, внутри, стояла еще одна свеча; мягкое, цвета топленого молока, свечение вызывало немедленный порыв - прижать руки и погреть их в этой молочной нежности, что Чаровница и сделала. От свечей шло легкое, почти человеческое тепло, словно дотрагиваешься до мягкого тела.
Марсель восхищенно смотрел на Чаровницу, переводя взгляд с лица на грудь и обратно. Она почувствовала мгновенную неловкость, опустила глаза, вцепившись руками в свечной воск - у нее было чувство, что Марсель сейчас залезет под стол, чтобы рассмотреть получше ее ноги, и то, что скрывалось под юбкой.
Но Марсель только улыбался. Он оторвал ее руки от свечи, повернул ладонями вверх и осторожно прикоснулся к ним губами.
Чаровницу передернула от нежности. С нею творилось что-то невероятное, она чувствовала себя мотыльком, без возраста, места нахождения и обязанностей, все было забыто: она видела только глаза Марселя, его костюм, кипенно-белую рубашку, фосфоресцирующую в странном свете; в разрезе от двух верхних расстегнутых пуговиц виднелась темная, загорелая кожа.
Ах, как он был хорош! И этот конский хвост, всегдашняя его прическа, которая так ей нравилась. Он остался ей верен, несмотря на годы. В юности это было модно - многие сверстники носили длинные волосы, завязывали их в хвостик. Но теперь это было редкостью и, в основном, среди людей искусства.
Наконец, они устали «глазеть» друг на друга и заговорили:
- Ты удивительно похорошела за те годы, что мы не виделись. Как же я рад тебя видеть. Я так боялся, что ты не придешь.
- Ну, я же ответила тебе см-с-кой.
- Да, напоследок, когда я уже и не надеялся.
Она улыбнулась, недоверчиво качая головой и сказала совсем другое:
- Ты сегодня выглядишь намного лучше.
Марсель довольно потер руки:
- А я себя и чувствую намного лучше. Особенно теперь, когда я вижу тебя. И пускай меня заочно уже признали виновным, все газеты, по крайней мере, об этом написали, я чувствую себя просто счастливчиком в эту минуту, с тобой, здесь. А ты... Ты - настоящая королева, кто поверит что ты работаешь в полиции?
Чаровница загадочно сжала губы и прищурила глаза:
- Может, я и сейчас на работе, только - это секрет, - улыбнулась она, польщенная его похвалой, и подняла прохладный бокал:
- За встречу !
Марсель охотно подчинился.
Шампанское было не очень сладким, не очень кислым - как раз, в меру, холодное, шипучее - наслаждение, одним словом. Оно быстро ударило в голову голодной Чаровнице, та почувствовала хмельной покой и расслабленность. Она знала, что сейчас - при свечах, в чужой одежде, макияже и салонной прическе, она - просто красавица, и все в этом мире ей подвластно.
Но хотелось быть собой, пусть, на короткий миг, но собой:
- Марсель, - сказала Чаровница мягким голосом, - пока мы не выпили слишком много и не потеряли контроль над собой, нам надо поговорить и кое-что выяснить.
Она медленно положила руки на стол, накрыв одной другую, словно сидела за партой в классе, и затихла, ожидая его ответа.
Марсель удивленно поднял свои правильные четкие брови.
«Я помню, у него в школе были такие густые лохматые брови, выщипывает он их, что ли?» - некстати подумала Чаровница, снова разглядывая Марселя.
Шампанское подействовало именно так, как должно - лишило скованности и неловкости, но сознание Чаровницы было ясным, предметы виделись четко, как брови Марселя.
Она ждала ответа, следя за сменой выражений на его лице.
Пауза затягивалась. Сидеть наклонившись, с руками, положенными как у школьницы, на парту, стало неудобно, Чаровница снова откинулась на спинку кресла, перекинула ногу на ногу. Ей неожиданно и сильно захотелось закурить, хотя это была давно оставленная привычка, и, кроме того, в ресторанах курение было запрещено.
Наконец, Марсель тяжело вздохнул и сказал:
- Ох, ну, я конечно, не ожидал, ты меня разочаровываешь, Чаровница. Я так хотел забыть ужас этих дней, хоть, на один короткий вечер, а ты... Эх... Это, действительно, так необходимо?
Он смотрел на нее просительно-вопросительно.
Она виновато пожала плечами:
- Да, Марсель, к сожалению. Я должна тебе сказать, что Инвар Хорош рассказал нам, что он видел, как ты уезжал со двора, около восьми, что совпадает с твоими словами, а, вот, потом, Инвар не видел и не слышал, как ты вернулся, хотя ты мне сказал, что вернулся через полчаса, поставил машину на место. Кроме того, наши службы проверили запись видеонаблюдения на заправке за тот день – в воскресение – нет там тебя, ни на одном кадре.
Он слушал ее, не перебивая, не меняясь в лице - на нем, по-прежнему, блуждала легкая довольная улыбка, глаза Марселя теперь сосредоточенно изучали бокал с шампанским, ножку которого он перебирал пальцами, словно ссучивал волокно в нить.
- Это правда, - тихо начал он. - Я вернулся намного позже, Инвар не мог меня видеть потому, что, к этому моменту, он сам давно ушел. Это был час ночи или что-то около.
Я был в мотеле для дальнобойщиков, недалеко от нас, на главной дороге, знаешь его?
Чаровница отрицательно помотала головой, не перебивая Марселя.
- Я здорово выпил, - продолжал он, но сел за руль и поехал домой. Как ты понимаешь, езда в нетрезвом виде - лишение прав и дальнейшие последствия - я не решился это рассказать полиции.
- Черт, побери тебя, Марсель, - почти закричала Чаровница, почувствовав возмущение его обманом, но и резкое, почти эйфорическое, облегчение одновременно:
«Я была права, он - невиновен. Но... Марсель вернулся в час ночи, а Жанна была убита между двумя и пятью часами утра... снова нет алиби на часы убийства...»
- Я же тебя просила не рассказывать мне сказок! - Чаровница стукнула по столу ладонью так сильно, что "плошка" подсвечника подпрыгнула.
- Я знаю, - сказал Марсель еще тише, чем раньше.
- И что? Это, то, что ты мне сейчас рассказываешь, это - правда? Кто-то может подтвердить твои слова? Ты кого-нибудь видел? Запомнил?
- Не-не знаю, - Марсель прозвучал почти потерянно. - Там было несколько человек - мотель стоит на трассе, там всегда кто-то есть, даже ночью, но не уверен, что кто-то особо отметил меня, обратил внимание.
Марсель был искренне огорчен и потерян.
Чаровница посмотрела на него: он был ей близок и понятен, мальчишка с соседней парты, словно и не было двадцати лет разлуки и неизвестности.
- Ну, что мне с тобой делать? - сказала она, как говорила сыновьям, приходившим из школы в разорванной одежде или потерявшим, в очередной раз, мешок со сменной обувью.
- Просто поверь мне. - Марсель наклонился к Чаровнице, взял ее за руку, потянул к себе. Она не подчинилась, осталась на месте, но руку не отняла.
Заиграла тихая музыка, хриплый женский голос запел «If you go away».
Темные глаза Марселя тонули в ее глазах, сливая их желания и настроение в одно. Чаровнице нравилось смотреть на него, она вбирала глазами изменения этого лица, помнившегося ей мальчишеским, а теперь ставшим неотразимым мужественным лицом красавца, конечно, же, знающего себе цену.
И Чаровница гордилась собой, тем, что это она с ним сейчас, это она – та, в ком он нуждается, эта она держит контроль над ним и его судьбой.
Она понимала, что происходящее сейчас - это неправильно. Неправильно - еще было мягко сказано, в голове у нее вертелись гораздо более точные и тяжелые определения своего поведения, например, «злоупотребление служебным положением» или «должностное преступление», или, еще хуже: «вступление в связь с подозреваемым»...
Но... невидимый официант плеснул еще шампанского в бокалы, появился в холодном блеске металла столик с несколькими блюдами, покрытыми блестящими крышками.
Чаровница опять вспомнила, что забыла поесть, желудок заныл от обилия шампанского и отсутствия еды.
Ей не хотелось длить разговоры с Марселем о преступлении, произошедшем в его доме, о его, возможном участии в нем. Это ушло пока, дальше-дальше, туда, за стены волшебной пещеры, за завесу музыки, мерцающего света и возбуждающих запахов неведомой еды.
Крышки открывались, тарелки ставились на стол: крабовый суп, тарталетки с черной икрой, обложенные дольками лимона и шариками льда; говядина с соусом из трюфелей, салат из листьев трех цветов, с кукурузой, свеклой, морковью и запеченным на сухарике с козьим сыром, который тут же, при них, зажег официант.
Официанты были одеты в черное, все, как один, юноши-брюнеты, с очень смуглой кожей, они сливались с окружающим фоном и казались загадочными фигурами театра теней, двигающимися непрерывно, от стола к столу, и неслышно.
- Зачем столько еды? - поразилась Чаровница наивно и искренне.
Марсель рассмеялся:
- Тебе вовсе необязательно есть все, ты можешь выбрать, что хочешь, или попробовать понемногу от каждого блюда - здесь так принято, подается все сразу, а под крышками тепло сохраняется достаточно долго.
***
За неспешной едой, белым, потом красным вином, воспоминаниями о детстве и расспросами об одноклассниках, Чаровница наслаждалась трапезой и обществом Марселя.
Она запоздало вспомнила, что телефон так и остался заряжаться в машине, что она так и не позвонила Филиппу и не предупредила его о внеплановом дежурстве.
Он, наверное, будет беспокоиться. Да какая разница, хоть и будет. Чаровнице это было совершенно неважно. Все, что не касалось ее и Марселя, было сейчас неважно.
Чем более раскрепощался Марсель, тем более напоминал он ей того юношу, которого она знала в детстве - умницу, спортсмена, всегда несколько отстраненного от их общей школярской суеты и криков, со своей особой манерой ироничного восприятия и комментирования мира.
Многие не понимали его иронии и считали надуманным и высокомерным, но Чаровница была среди того меньшинства, кто ценил нестандартный ум Марселя, его наблюдательные замечания много читающего и умеющего анализировать человека.
Ей нравилось, что в нем не было снобизма, тщеславия и хвастовства мальчика из хорошей семьи - тем, что семья - хорошая. Он был спокойно уверен в себе, без мании величия, и никогда не унижал других сверстников, хвастаясь богатством семьи.
В те немногие месяцы, когда Марсель появлялся в школе, он добирался до нее на рейсовом автобусе, вместе с младшими сестрой и братом.
- Ты помнишь мою маму? – вторгся в ее мысли голос Марселя.
- Да, - улыбнулась Чаровница. – И очень хорошо помню, словно это было вчера.
Глаза Марселя подернулись влагой:
- Расскажи, - попросил он.
Чаровница удивилась, но не подала вида. Она пока не достигла своей благородной цели: помочь Марселю найти алиби и освободить от нависшего обвинения в убийстве жены. Но кто знает, какие пути ведут к цели? Иногда самый незначительный и ненужный разговор может дать необходимый посыл и повернуть расследование в нужном направлении.
Поэтому, Чаровница, без лишних слов, начала рассказывать:
- Я помню, как твоя мама появилась возле школы в первый раз - однажды за воротами школы остановился серебряный низкий автомобиль, с откидным верхом, я и названия-то такой машины не знала, и не видела никогда подобной диковины. Мы, девчонки, столпились у входа, разглядывая красавицу в машине - на ней был шифоновый фиолетовый шарф, покрывающий волосы, а тело утопало в пушистом меховом бесформенном - то ли манто, то ли палантине - я и сейчас-то не знаю разницы, а уж тогда-то, и подавно...
Девчонки терялись в догадках, желающих поглазеть - становилось все больше. Но, вот, с группой мальчишек появился ты, Марсель - и все стало ясно. Помнишь, ты подошел к машине и сказал:
- Мама, ну, зачем же ты встала? Тебе же доктор велел лежать? Я бы сам привез Ладу и Крона.
Марсель задумчиво улыбался, ему, явно, доставляли удовольствие воспоминания одноклассницы:
- Нет, не помню, - признался он, - но ты так интересно говоришь, так бы и слушал тебя... И что было потом? – спросил он.
- Потом? – Чаровница пожала плечами. – Ну, что потом? Потом твоя мама улыбнулась, и из меха выскользнула тонкая рука, без единого украшения, кольца или браслета, просто голая рука. Она прижала к себе твою голову, и ты стоял в этой неудобной позе, нагнувшись, пока мама не отпустила тебя.
Чаровница вздохнула:
- Если бы ты знал, как я завидовала тебе в тот момент, как я хотела, чтобы это была моя мама, и это я была обласкана ее улыбкой и нежностью. Я помню, что мама тихо говорила тебе что-то, а ты, не стесняясь, поцеловал ее в щеку, при всех - это было просто потрясение - мы всегда стеснялись прихода родителей в школу, хотели, наоборот, показать, какое-то пренебрежение, браваду, независимость - вот, еще дураки-то были... да... А ты не стеснялся своей мамы, ты бросил сумку с книгами на заднее сидение машины и крикнул:
- Я сейчас! - И исчез в школе. Через пару минут ты появился с охапкой одежды, сумками, а перед тобой бежали Лада и Крон - твои младшие брат и сестра, близнецы...
Марсель поправил ее:
- Нет, они не близнецы, они совсем разные – двойняшки.
- Как они сейчас? – спросила Чаровница
- Отлично, - покивал головой Марсель. – Далеко, к сожалению, от меня, в Австралии, вместе с отцом.
Чаровница подумала, что видимость чужого счастья всегда завидна - она хотела такую же семью, как у Марселя, считала, что, выйдя замуж за Филиппа, она получает нечто подобное.
Но оказалось, что для счастливой семейной жизни недостаточно только выйти замуж за хорошего парня и родить двоих детей, надо что-то еще, то, чего у Чаровницы не было, и без чего ей не нужна была, в данный момент, ее семейная жизнь, ни муж, ни, кажется, даже, ее двое сыновей.
В ее жизни недоставало Марселя.
***
Под белое вино Марсель целовал ее руки, под красное - он гладил ее лицо и целовал ее в щеку, под портвейн, за десертом, Марсель поцеловал ее в губы.
Он встал, после того, как расплатился и направился к выходу, не оглядываясь на Чаровницу, уверенный, что она следует за ним.
И она шла за ним, не понимая в своем хмельном героизме, что она делает, только подчиняясь. Это был Марсель, который управлял ее волей, и ей было все равно, она не ощущала своей ответственности за происходящее, как это было всего пару часов назад.
В такси, по дороге к нему, не в усадьбу, а в его собственную квартиру, они целовались без передышки, жадно, кусая друг друга от страсти и нетерпения.
Марсель, подняв ее на руки, не дойдя до спальни, опустил на пол в кухне, одной рукой расстегивая свой пояс и брюки, другой, задирая ее юбку и стягивая почти невидимые трусики. Он делал это резко, но Чаровнице нравилась его мальчишеская поспешность.
Они припали друг к другу, как к источнику, который искали безуспешно много лет, и, наконец, нашли.
Она закрыла глаза и отдалась в его власть, Марсель управлял всем - ее телом, ее руками, он осыпал поцелуями ее руки, лицо, снова руки, снова лицо. И поцелуи его были именно такими, какие она хотела: жаркими, сухими, умелыми.
Он вбивал в нее свою плоть сильно и страстно, настойчиво, но не грубо, нетерпеливо, но нежно: его ягодицы были маленькими и плотными, его грудь - она расстегнула ему рубашку - его грудь, почти без волос, накачанная и мускулистая. Он был хорош, как Давид. И это был ее Давид, он принадлежал ей в данную минуту, только она и он существовали в этом мире...
***
Около трех часов ночи Чаровница очнулась: цифры часов были прямо перед ее лицом - зеленые, безжизненные. Ее затылок был плотно прижат к груди Марселя, и часы смотрели на Чаровницу со стены. Она повернулась, осторожно, чтобы не разбудить своего долгожданного любовника, посмотрела на него:
«Как я теперь буду жить, зная, что он рядом, и мы не вместе? Не хочу Филиппа, не хочу домой, хочу остаться здесь».
Мысли бежали, а тело делало свое дело: потянулось ко лбу Марселя, поцеловало теплую кожу, прошептало: «Спокойной ночи» в его ухо, понимая, что он не слышит, а крепко спит.
Потом верное тело подняло ее на ноги, протянуло руки за одеждой, разбросанной по полу, - раз - нагнулось - юбка, два - блузка, бюстик, три - пиджак, трусики.
Чаровница выскользнула из квартиры через пару минут, застегивая замок на юбке на бегу.
Ее машина стояла очень далеко отсюда, там, где находился ресторан, но она решила, если не поймает такси, то пройдет весь путь пешком - ей хотелось протрезветь и привести в порядок свои мысли. Она понимала, что случилось непоправимое: она вступила в интимную связь с человеком, подозреваемым в убийстве, и сделала это она, находясь при исполнении служебных обязанностей.
Но то, что она получила в этом должностном преступлении, тот, никогда доселе, не испытанный ею накал физического желания и взаимной страсти, ощущение счастья, последовавшее за этим, стоило, как ей казалось, всех последующих разбирательств на службе.
Чаровница знала, что наказание неминуемо и разрушительно, и никакие оправдания ей не помогут - все случилось по ее воле и желанию, таившемуся в ней, как она теперь понимала, всю прошедшую жизнь, и вырвавшемуся из подсознания могучим потоком неуправляемой страсти.
Холодный сырой ночной воздух успокаивал горящую кожу, прояснял ум, возвращал зрению - четкость, а сознанию - горькие предчувствия.
Чаровнице слышались шумы отдаленной полицейской сирены и шлепки последнего катера – она шла вдоль набережной.
Возле темного, давно не работающего, отеля «Городской», на лавочке, сидела пара и целовалась, на соседней лавочке спал мужчина, обнявшись с плотно набитой сумкой.
Чаровнице это казалось забавным, она улыбалась, отогнав дурные мысли и отдавшись во власть только что пережитого счастья.
Дорога к машине заняла больше часа, но Чаровница любила движение и шла с удовольствием, перебирая в памяти детали прошедшего вечера, пытаясь поймать Марселя на фальши, и не могла - он был так же долгожданно рад их встрече, как и она.
Он сливался с нею в одно целое, и когда она стонала, не в силах сдержаться, он просил ее:
- Закричи, пожалуйста, не сдерживай себя.
- Не могу, - хрипела она, переполненная желанием.
Она и правда не могла - привычка скрывать их с Филиппом плотские отношения пришла с появлением детей, и теперь была доведена до автоматизма - она просто не могла кричать, не умела, она сдавленно, почти шепотом, стонала.
Продолжение