Неизвестная земля
Книга 1

(ред: публикуется без корректуры) 

    Начало

  Глава 13
  Тайна для двоих (продолжение 2)

    Он едва смог дождаться ее в этот вечер, он места себе не находил, шагая из угла в угол, по тысячи раз усаживаясь и  снова соскакивая в нетерпении с кровати. Но Маша пришла как обычно – в девять, и ни минутой раньше. И была по-прежнему спокойна, тиха и робка. Поставив в центре комнаты ведро с совком и метлою, она обмакнула в воду тряпочку, отжала и прошла мимо него – к столу, чтобы протереть пыль. Улыбаясь, Дроздов немедленно соскочил с кровати и когда невольница, по-прежнему не обращающая на него внимания, нагнулась, чтобы смахнуть грязь, он подошел к ней сзади и, обхватив за талию, нежно поцеловал в шею. Покраснев, Маша спешно выпрямилась, удивленно взглянула на него.

    - Что это вы, Петр Сергеевич? – вопросила она. Прохладно и серьезно, совсем не так, как ожидал от нее Дроздов. Но между тем он не мог не заметить дрожи, с какой были произнесены эти слова, и легкого румянца, окрасившего ей щеки.
    - Не знаю, - нежно ответил он, отступая. - Я думал, что сегодня,  у реки, мы поняли друг друга. Разве нет? Или я ошибся, Машенька? Ты не любишь меня? – и он строго взглянул ей в глаза.
    Она промолчала, нервно сжала тряпочку – с нее потекла вода.
    - Ответь! – отчаянно вскричал Дроздов, и она вздрогнула, пронзенная этими словами. - Ты не любишь меня? Неужели ты любишь этого Игоря? Машенька!
    Ее губки мелко задрожали, она побледнела, отвернулась.
    - Нет, я… - она не договорила. Слезы потекли по ее лицу, слезы любви  и мучения.
    Дроздов стремительно подошел  к ней, нежно обнял сзади, а затем повернул к себе, взглянул в ее личико – оно было полно слез.
    - Я… я люблю вас, Петр Сергеевич, - прошептала, рыдая, Маша.  – Но…
    - Что «но», Машенька? Я люблю тебя, милая…- Дроздов сам едва не плакал от счастья. Улыбаясь, он осыпал ее поцелуями, одновременно смахивая слезы с ее щек.
    - Нам нельзя быть вместе, вы же знаете это... пустите, Петр Сергеевич, - и она, высвободившись из его объятий, медленно направилась к двери.
    - Машенька! – Дроздов догнал ее в два счета. – Так неужели это что-то меняет? Неужели ты уйдешь от меня? Только из-за того, что кучка каких-то дураков решила, будто нам нельзя быть вместе? Машенька! Я люблю тебя, слышишь, крепко люблю! Неужели ты не видишь этого, неужели еще не поняла? Ты для меня все, Машенька, я не смогу…
    - Не надо, Петр Сергеевич, - сдавленным голоском шептала Маша, отстраняя его руки, отворачиваясь от его поцелуев, которыми он осыпал ее. – Я… я тоже люблю вас…. Я полюбила вас с первого дня, - она сорвалась, слова посыпались градом. – С первой минуты, как вы появились – никто более не существовал для меня. Я любила вас и днем, и ночью,  даже когда вы спали, даже когда ездили… в город, я все равно любила вас. Любила таким, какой вы есть, и полюбила еще сильней, когда узнала вас поближе. Вы самый лучший, самый замечательный.... я никогда вас не забуду и всегда буду любить только вас…. Но нам нельзя быть вместе, и  вы прекрасно это знаете… прощайте, Петр Сергеевич! - и, разрыдавшись, она вырвалась и стремительно выбежала вон.
    - Машенька! – крикнул Дроздов, бросаясь вслед, но было уже поздно.

    Напрасно потом он искал встречи с ней. По-прежнему убирая его комнаты, Маша делала все, чтобы не попасться ему на глаза. Чтобы прибраться, Маша являлась во время ужина, когда он ел, сидя в столовой вместе со всеми, и спешно выполнив свою работу, покидала его комнату. Днем же он опять не мог встретиться с ней – будучи вечно начеку, Маша всякий раз, заметив его приближение, спешно скрывалась либо в девичьей, либо стремилась выйти на люди, и снова Дроздов не мог поговорить с нею. Дроздов потерял всякий покой. Он не мог ни есть, ни спать, ни работать нормально. Всюду, где бы он не находился, чем бы ни был занят – всегда и везде ему мерещилось личико Маши, ее чудный голосок – и всякий раз он тревожно оборачивался, но видел только пустоту. Он стал нервным, рассеянным, побледнел, потерял интерес к привычным своим увлечениям и было это так заметно, что даже Роков не удержался. За обедом в пятницу, когда Дроздов, после многократных его вопросов не ответил ни на один, а затем, вместо того, чтобы нанизать на вилку котлету, подцепил салфетку и ее уже приготовился отправить в рот, помощник не утерпел  и ударил его по руке.
    - Что? – удивленно спросил Дроздов, роняя прибор.
    - Да ничего. Странный ты какой-то в последнее время, вот что.
    - Я?
    - Ты. Ты на себя посмотри – сам не свой. Рассеянный стал какой-то, побелел весь, что ни спросишь – молчание,  почти ничего не ешь, вытворяешь черт знает что. Сейчас вот, к примеру, чуть салфетку не заглотал… и что за бес в вас с Машкой вселился? что-то вы с ней последнее время совсем сдали, та вот тоже…
    - Маша? – чуть не вскрикнул Дроздов, вскакивая с места. – С ней что-то случилось? Ну?!.. Ну отвечай же!
    - Да успокойся ты… бешеный. То говоришь тебе – не слышишь, то слово скажешь – убить готов… да отпусти ты меня!.. ничего с ней не случилось, просто такая же, как ты, ненормальная. Худая стала, почти прозрачная, что ни спросишь – пугается, оборачивается по сто раз на дню, будто боится чего-то, и краснеет, если о тебе заговоришь… слушай, - сказал он вдруг, прищурив глаза,  - а вы с ней, часом, не..?
    - Чего… мы? – побледнев, выдавил Дроздов, и  тут же покраснел.
    - Не, ну точно тронулся… не разом, говорю, заболели с ней? А ты чего подумал?
    - Я?.. – Дроздов облегченно выдохнул, натянуто улыбнулся. – Ничего… так, померещилось…
    - Лечиться надо, - строго заметил Роков, - коль мерещиться.
    - Вылечусь, - неожиданно свободно улыбнулся Дроздов, приободрившись. – Сегодня же начну.  Кстати, так что у нас там с финансами?
    Он вернулся к жизни. Невинный вопрос Рокова вырвал его из тоски, вернув к реальности. Нет, надо действовать, иначе он вправду загнется к чертям. И Машу сгубит, потеряет ее навсегда. Маша, Машенька, как же она страдала без него! Он видел это по ее личику, по ее взглядам, по всему, что она делала и говорила, но так же хорошо он видел и понимал, что она скорее умрет, согласившись выйти за Игоря, чем признается всем, что любит помощника. Но что же делать?
    - Машка! – резкий крик Дашки поздним вечером испугал Машу.  
    
    Выпустив из рук метлу, она испуганно выглянула из столовой, где мела пол.  – Забыла совсем. Тебе  Дроздов приказал сегодня в десять на реку придти. Там, знаешь, у большого камня. Ну что вылупилась? Откуда мне знать, чего ему от тебя надо?  Он просил корзинку с собой захватить – значит, либо ягоды собирать, либо они с Роковым опять до утра рыбу ловить будут, а тебя собирать ее снаряжают. Ну, что смотришь? Бери корзину и шагай к реке, да смотри, пошевеливайся!
    Она не смела ослушаться. Дроздов был помощником, а все невольницы, не зависимо от своего возраста, обязаны были беспрекословно подчиняться ему – и Маша, взяв корзину и накинув на голову платочек, бросив последний взгляд на уютную гостиную, вышла во двор. Было темно, ужасно темно, и она едва разбирала дорогу, шагая по узенькой тропке. Большой камень у реки – ей знакомо было это место. О, сколько раз она виделась с Дроздовым у него, сколько счастливых минут провели они у здесь, душевно болтая, а теперь… она перешла реку, зашла в лесок и вскоре очутилась около большого, похожего на седло, серого замшелого камня. Обошла камень вокруг, тревожно оглядываясь, ища глазами помощников. Никого, только речка шумит неподалеку. Все еще оглядываясь, она прошла далее в надежде, что помощники, наверное, ожидают ее чуть впереди, и вышла на  небольшую проплешину в лесу – возле самой речки. Маленькая опрятная полянка, зажатая меж ольшаника и зарослей ивы. Слева шумела река. И так хорошо было на этой полянке, так тихо, спокойно и красиво, что Маша невольно позабыла обо всем -  и вздрогнула от неожиданности, когда услышала шорох. Обернулась.
    Дроздов. Он стоял ласково смотрел на нее. Один. Маша метнулась глазками в одну, другую сторону – где же Роков? Где второй помощник? Они же собирались ловить с ним рыбу… или не собирались… у нее захватило дыхание от последней своей мысли. А Дроздов молчал, не произносил ни слова, чем еще больше подтверждал ее опасения. Растерянная, она повернулась и робко подняла на него свои серые глазки. Дроздов улыбался, глядя на нее.
    - Роков не придет, Машенька.
    - Нет? – прошептала она и замолкла, смутившись чего-то.
    Улыбнувшись, Дроздов подошел, обнял ее.
    - Сегодня чудесная ночь, Машенька. Ты не находишь?
    И он в восхищении огляделся, жадно вдохнул ночной воздух. А затем взглянул на нее и улыбнулся.  
    - Да, Петр Сергеевич, сегодня  здесь очень красиво.
    - В таком случае, может быть, мы пройдемся?
    Она ничего не ответила, а он, улыбаясь, повел ее по тропинке.  Они шли не спеша, любуясь красотой ночи. Время от времени Дроздов обращал ее внимание на эту красоту, указывая то на причудливое деревце, то на пушистые облака над ее головой, а она улыбалась, что-то отвечала ему, и оба смеялись порой. А потом Дроздов замолчал. Она так же не произносила ни слова и молча следовала за ним – пока они вновь не оказались на той самой полянке.
    - Ой, мы опять вернулись сюда, - улыбнулась Маша.
    - Верно, - улыбнулся Дроздов. – Шли отсюда, а пришли снова сюда. Смешно, правда, Машенька? – и он взглянул на нее.
    Увидав его взгляд, Маша, веселая и улыбающаяся, вдруг снова чего-то смутилась.  Она отошла от своего спутника, осмотрелась. Тишина, темнота, и он, стоящий позади…
    -А… а что мы будем делать дальше, Петр Сергеевич?
    - Не знаю. Все зависит от того, зачем мы пришли сюда.

    От ответа у нее перехватило дыхание и на мгновение закружилась голова. Сзади зашуршала листва. Она стремительно обернулась, и почти в тоже мгновение почувствовала жаркое прикосновение его губ к своей шее. Инстинктивно рванулась в сторону, но гибкие руки нежно обвили ее за талию. Осыпаемая поцелуями, она хотела отцепить их, когда они обхватили ее плечи, и уже схватила его за ладони, но в последний миг заглянула ему в глаза… медленно разжались стиснутые пальчики, выпуская его ладони. Вся трепеща, она подняла на Дроздова свои серые глазки. А помощник, улыбнувшись, ласково провел рукой по ее голове и припал к ее губам, параллельно с этим незаметно забирая из ее рук ивовую корзину. Еще мгновение и корзина, явно лишняя этой ночью, опускается в мягкую траву, но не проходит и минуты, как на нее роняется девичья косынка. За нею следует новенькая куртка, мелькает в воздухе рубашка, затем вторая, но женская уже… и ласковой красавице-луне не остается ничего иного, как прячась в облаках, зажмурить свои очи.
    Маша проснулась на следующее утро, разбуженная пением птиц и ярким лучикам солнца, проглядывавшим из-за густой листвы – счастливая, с прелестной улыбкой на губах. Но стоило ей только проснуться, как непривычная обстановка тут же  бросилась ей в глаза. Зеленая трава, деревья и кусты справа и слева, легкий ветерок, а главное… она лежала рядом с Дроздовым. В отличие от нее он еще спал, прикрытый свой же рубашкой. Штаны, часы, сапоги и все остальное валялось около него или под ним – как, впрочем, и ее одежда; то, что съехало с нее, когда она привстала, и что она приняла за сорочку, оказалось всего лишь курткой помощника, которой было укрыто ее голое тело – еще одно напоминание того, что было между ними этой ночью. Где-то неподалеку запел петух, зазвенели девичьи голоса и смех помощников.  О Боже! Уже утро! И все стали! Весь дом встал, а она здесь! А если они обнаружат, что ее нет? если узнают, что она всю ночь отсутствовала или, еще хуже, придут сюда, и увидят ее здесь, нагую, с Дроздовым, а если сам Дроздов вдруг рассмеется и скажет, что случившееся было лишь очередным его развлечением...
     Ей стало дурно, она едва не потеряла сознание. Вся дрожа, она вскочила, начала хватать одежду, поминутно оглядываясь, прислушиваясь к каждому шороху, каждому звуку. Она одевалась так спешно и так  громко при этом дышала, что не могла не разбудить Дроздова. Улыбнувшись, он потянулся и, все еще сонный, приоткрыл глаза. Спросонок ничего не понимая, он секунду смотрел на Машу, которая, не замечая его, торопливо застегивала пуговички на своей рубашке. А затем улыбнулся. В этот самый миг Маша взглянула на него…. и покраснела, спешно схватилась за расстегнутую рубашку, стиснула концы. И, не сводя с него полных страха и стыда глаз, медленно попятилась от него.

    - Нет, Машенька, - поспешно сказал он, привставая и ласково улыбаясь, - не…
    То была ошибка. И без того напуганная, смущенная, от его слов Маша перепугалась еще больше. Нагнувшись, она подхватила свою косынку и, развернувшись, кинулась к дому.
    - Постой! Машенька!
    Улыбаясь, он вскочил, но тут же обнаружил, что в костюме Адама. Чертыхаясь и смеясь одновременно, он спешно напялил на себя штаны, накинул рубашку, прыгнул в сапоги и, подхватив свою шляпу, понесся вслед за любимой.
    - Машенька! Погоди, Машенька!
    Он здорово провозился с одеждой, и именно это не давало ему нагнать ее. Он видел лишь ее силуэт, мелькавший меж листвы, но он был проворен, он лучше знал эти места, и главное, он во что бы то ни стало хотел догнать любимую. И он уже схватил ее за руку, как  вдруг из-за кустов вышли, болтая,  Роков с Татищевым. Дроздов замер, уставившись на нежданных свидетелей, а Маша, воспользовавшись его замешательством, резко вырвала руку и побежала прочь. Раздосадованный, Дроздов, позабыв обо всем, кинулся было за ею, но был перехвачен сияющим Роковым.
    - Эй! эй! эй! Притормози, приятель! Куда это ты так понесся за девкой?  Забыл, что тебе Влад говорил про здешних красоток? Смотреть – смотри, а лапать – ни-ни!.. Ого, да ты, никак, за Машкой погнался? – и помощник громко расхохотался. – Ну ты даешь! Что ж такое тебе от девке надо, что ты за ней носишься как полоумный? Неужто решил приударить?
    - Ну еще бы, она же у нас красавица! – давясь от смеха, добавил Татищев
    - Писаная! – вякнул Роков и оба приятеля расхохотались.
    - Хватит! – резко оборвал их Дроздов и улыбнулся. – Во-первых, я никого и никогда не лапаю, это Игорь лапает, и меня с ним путать не надо. Во-вторых,  не за кем я не гоняюсь. Я просто шел из лесу и увидел Машу,  хотел сказать ей, чтобы она попить мне принесла, но она испугалась и побежала. Теперь все ясно?
    - Ясно, - разочарованно протянул Роков. – Ловил рыбку всю ночь, и ни черта не поймал, как всегда – слышал от Дашки, что ты ловить собирался, - пояснил он, поймав его взгляд. – А потом пошел домой, и на пути подвернулась эта девка. Кстати, а чего это она тут делала?
    - Ну а мне откуда знать? – улыбнулся Дроздов. – Вот если б ты меня не задержал, я бы догнал ее и спросил, а заодно и воды попросил. У тебя, кстати, водички не найдется?
    - Нет, а чего это… - Роков только сейчас заметил, в каком состоянии его одежда. – А чего это у тебя с одеждой?
    
    - А, это? – спокойно заметил Дроздов и застегнул рубашку, одернул. – Снасти собирал, чуть не сварился при этом. Распекло, как в бане, пришлось раздеться, как видишь. Но только я рубашку на плечо и боевой походкой к дому, как на встречу эта малютка, - Дроздов усмехнулся. – Пришлось спешно прикрываться. Правда, старания оказались напрасны – я рта открыть не успел, как…
    - Машка драпанула!- Роков расхохотался. -  Представляю, что она о тебе подумала! Решила, небось, что совратить ее хочешь!..  
     - Да, - хохотал Татищев, - нашел, тоже, перед кем покрасоваться! Она ж не наши бабы! Погоди, теперь  месяц от тебя шарахаться будет!
    - Долго водички придется ждать! – и помощники, помирая со смеху, похлопали его по плечу и пошли своей дорогой.
Дроздов проводил их взглядом, дождался, пока скроются, а затем улыбнулся от всей души...

    Стоя в центре комнаты, Дроздов улыбался – словно все это произошло с ним сейчас. Машенька! С того момента, как он потерял ее там, на тропинке, из-за нежданного появления Рокова и Татищева, и сегодняшнего дня, прошло трое суток. Три дня! Целая вечность! И за все это время Дроздов ни разу не видел и не говорил со своей любимой - смущенная, счастливая и испуганная одновременно, Маша не знала, что и думать теперь и как быть, и отчаянно скрывалась от него все это время. Что Дроздов не делал, чтобы свидеться с ней! Все напрасно! Она даже прекратила убирать его комнату, а на его приказы явиться к нему – в комнату ли, в сарай или лес - никак не реагировала и нигде не появлялась. Вплоть до сегодняшнего приезда врача, благодаря которому все и разрешилось так замечательно. Машенька! Она любит его! И сегодня он снова заключил ее в свои объятья, слышал ее милый голосок, целовал…
    Улыбаясь, Дроздов покачал головой и только сейчас заметил, что в его комнате темно, как в чернильнице – потому как за окном, поди, уж давно вечер, почти ночь, а он до сих пор даже лучинки не зажег. Улыбаясь, Дроздов по такому случаю полез в тумбочку и, достав толстую высокую свечу, вставил ее в подсвечник, зажег. Но тут в его веселых глазах мелькнула плутоватая искорка, а по губам пробежала загадочная улыбка. Быстро загасив свечу, он упрятал ее подальше в тумбочку, а сам полез под кровать и, пошарив в куче скопившегося под ней хлама, выудил на свет крошечный огарок – не больше грецкого ореха. Вставив в подсвечник, он зажег его, а потом, снова улыбнувшись чему-то, разделся и забрался в кровать, что возле стены стояла. Прикрывшись одеялом, он перевернулся на живот так что нос зарылся в пуховую подушку, и стал ждать.
    Минута прошла в гробовой тишине. Потекла вторая, а на третьей Дроздов уж забоялся, что всего его ожидания и приготовления окажутся напрасными, но вот в коридоре раздались привычные тихие шаги и в дверь робко постучали. Напустив на себя самый болезненный вид, Дроздов несчастно простонал:
    - Войдите!
    Дверь отварилась и в комнату вошла Маша. В правой руке у нее было  жестяное ведро, из которого торчал железный совок и потрепанная жиденькая метла.  Поставив ведро в пороге, она вооружилась метлой и стала усердно подметать, тщательно выскребая пыль и сор из углов и щелей. Однако по прошествии минуты она вдруг заметила, что помощник на кровати лежит молча и почему-то на животе, с шумом выдыхая воздух – будто стонет. Это насторожило ее. Промедлив, она отложила в сторонку метлу и, подойдя к кровати, робко, тревожно спросила:
    - Что с вами, Петр Сергеевич? вам нехорошо?
    - Да вот, - с натугой и сдавленной болью в голосе ответил больной, - живот что-то разболелся.
    - Как же ж так? Бедный Петр Сергеевич!.. давайте я сейчас вниз сбегаю, к Розе – она вам мигом какое-нибудь лекарство подберет.
    - Стой, стой! – довольно здоровым голосом для больного животом воскликнул Дроздов, и прытко подскочил на кровати. – Не надо таблеток.
    Маша обернулась, тревога за любимого сменилась улыбкой.
    - Ах, Петр Сергеевич, какой же вы все-таки нехороший! Ведь ничего-то у вас не болит! Вам бы только пошутить да меня напугать. И не стыдно вам!
    И девушка отвернулась.
    - Ну, Машенька, - улыбаясь, нежно проговорил Дроздов, беря невольницу за кисть, - не обижайся. Я же нарочно, и к тому же мне действительно плохо.

    Девушка тотчас обернулась.
    - Плохо? – нотка беспокойства снова зазвучала в ее голосе.
    - Мне плохо без тебя, - ласково улыбнулся Дроздов и устремил на девушку свой полыхающий взгляд, полный любви и нежности.
    - И охота вам всякие глупости говорить, Петр Сергеевич, - смущено пробормотала Маша, стыдливо отводя в сторону взор. – Я-то думала у вас серьезное что, а вам все шутить угодно…
    - Да какие же это шутки, Машенька? - Дроздов придвинулся к краю кровати, обнял девушку за талию. – Разве такими вещами шутят?
    Она повернулась и мягко взглянула на него, но тут же смутилась, отвернулась.
    - Вам виднее… пустите, Петр Сергеевич, мне уборку закончить надобно.
    Дроздов улыбнулся, а потом неожиданно лег на спину и, заложив руки за голову, устремил на девушку ласковый взор. Не выдержав молчания и его пристального ласкающего взгляда, Маша тоже улыбнулась.
    - Что вы так смотрите, Петр Сергеевич? в первый раз разве видите?
    - Я наглядеться на тебя не могу, - с улыбкой молвил Дроздов, чем заставил молоденькую девушку покраснеть и взяться за веник.
Около минуты раздавался шум скребущих о деревянный пол прутьев и шаги. Маша тщательно подмела пол по середине и по углам, возле окна и под столом, а когда подошла к кровати, чтобы подмести и там, Дроздов неожиданно лег на бок.
    - У тебя такие нежные руки, Машенька, - ласково обратился он к ней, взяв правой рукой за кисть. – Будь добра, сделай мне массаж.
    - Массаж? – робко и недоуменно переспросила девушка, отпуская веник. – Вот еще за глупости. Да как же я вам буду делать массаж, Петр Сергеевич? я ведь и не умею вовсе, да и времени у меня совсем нет.
    - Машенька, - еще шире и завораживающе улыбнулся Дроздов, - милая, а тут умения-то и не требуется. Только твое желание да ручки твои маленькие, ловкие. Ты сядь на краешек, а я тебя научу.
    Маша, порозовевшая от таких слов, в которых она уловила едва заметный комплимент, хотела уж было согласиться, но в последний миг вдруг опомнилась и улыбка, показавшаяся на ее маленьком ротике, исчезла.
    - Нет, Петр Сергеевич, не просите. Не умею я, да и некогда мне…
    - Машенька, ну разве я так много прошу? Это займет всего каких-то пять минут, и премудрости тут нет никакой. Ну пожалуйста, Машенька, это же не смертельно, это всего лишь массаж – пять минут, ну самое большое шесть – никто и не заметит, как ты вернешься.  
    Он просил так ласково, и так же ласково горел его взор, что Маша, сама втайне мечтавшая задержаться рядом с любимым хоть на несколько минут, поддалась и уселась рядом.
    - Спасибо, - Дроздов благодарно погладил ее по руке и одарил ослепительной улыбкой и ласковым взглядом.
    Он перевернулся на живот, подставив девушке загорелую спину, и стал давать указания:
    - Спусти одеяло до пояса… хорошо, теперь разотри ее сначала, разгладь хорошенько, как рубашку, и пробки поделай…
    - Это как же – пробки, Петр Сергеевич? – улыбаясь, спросила довольная Маша, нежно растирая спину Дроздова.
    - А ты возьми большим и указательным пальцем немного кожи, подними верх и поверни  сторону – это и есть пробки, - улыбаясь, пояснил Дроздов.
    - Ой, так вам же больно будет, Петр Сергеевич!
    Дроздов усмехнулся, подивившись таким наивным, простым словам.

    - Не бойся, - улыбнулся он, когда почувствовал на себе «пробки»- так и должно быть. Это кровь хорошо гоняет.  
    - А у вас что же, с кровью плохо? Так уж тогда не пробки лучше делать,  пиявки приставлять – это вернее будет…
    Дроздов опять усмехнулся.
    - Вам смешно, Петр Сергеевич? отчего же? Может, я не то сказала? Или делаю плохо? – беспокойно спросила Маша, удивленная этими усмешками.
    - Нет, нет, ты все так делаешь, - улыбаясь, ласково молвил Дроздов.
    Еще минуту он наслаждался ее работой, а потом вдруг взял, перевернулся на спину и сел, очутившись нос к носу с юной массажисткой.
    - Ой, - Маша отпрянула. – Что же вы, Петр Сергеевич?
    В этот миг крошечное пламя огрызка свечи запрыгало, задергалось, заизвивалось и замигало. Еще секунда, и пламя погасло. В воздух взвилась тоненькая струйка дыма, сизым столбиком потянулась к потолку и, достигнув его, растворилась в наступившей темноте. Умудренная опытом особа давно бы заподозрила подвох и поспешила бы покинуть комнату, но Маша была слишком юна и слишком наивна, поэтому, вместо того чтобы забеспокоиться, она простодушно сказала:
    - Свеча потухла. Надо новую поставить или лучинкой заменить – лучинка-то дешевле обойдется, а свечу – для нее воск нужен, и отливать ее хлопотно. Принести вам лучинку, Петр Сергеевич?
     И только взглянув в улыбающееся, светящееся любовью, лицо Дроздова, Маша поняла, почему свеча потухла.
    - Нет… не надо, Петр Сергеевич, - пролепетала она, а между тем кровь бросилась ей в лицо, плавным жаром разлившись по телу, ее сердце сладко забилось, а голос стал мягким и нежным. – Вы… вы лучше спать ложитесь, а я  вниз пойду…
    Она хотела встать, но он схватил ее за локоть и она, сев, стыдливо опустила глаза, а когда подняла, в них светилась чистая девичья любовь, такая же нежная и покорная, как она сама. Осторожно обняв ее сзади левой рукой, правой Дроздов стянул с нее простенькую косынку, наклонился, поцеловал в шею. Косынка белой змейкой мелькнула в  воздухе и, извиваясь, плавно опустилась на пол. Дождем осыпали поцелуи девичью шейку, в то время как теплые ласковые руки обхватили изящную талию и, прижимая трепещущее тельце, одновременно скользили по нему. Умелые пальцы нащупали узелок на спине и в считанные секунды развязали его, потянули, и латаный передник последовал вслед за косынкой. А пальцы уже бегали вдоль груди, расстегивая рубашечку…
Маша не противилась, лишь глубоко дышала, чувствуя, как по всему телу разливается тепло, а сердце начинает сладостно стучать. Когда же настал черед юбочки, хлопнула неплотно закрытая дверь. Маша тревожно обернулась.
     Дроздов, следивший за ее взглядом, улыбнулся, встал с постели. Быстро подойдя к двери, закрыл ее изнутри на крючок и обернулся  - полураздетая, Маша с любовью и восхищением смотрела на него, очарованная. Дроздов с улыбкой осмотрел ее сверху вниз, а она, смутившись, покраснела, прижала ручки к голой груди и быстро опустила взор. Но тут же подняла – нерешительный, но полный безграничной любви и счастья. Дроздов улыбнулся, решительным шагом пересек комнату, сел рядом и погладил по щеке юное создание.
     Маша молчала, но Дроздову и нужно было слов, чтобы понять ее – ему все сказали эти теплые серые глазки. Улыбнувшись юной невольнице,  он припал к ее пухленьким алым губкам.

Продолжение