Неизвестная земля
Книга 1
(ред: публикуется без корректуры)
Начало
Глава 10
Наблюдения Богдана.
Влад встал рано утром. Спустившись вниз, в гостиную, где Олег уже бранил принесшую ему якобы слишком холодный чай девушку Фросю, он поприветствовал главного помощника, а сам едва заметно кивнул перепуганной служанке. Та, улыбнувшись, тут же поспешила скрыться с глаз, а Влад, выглянув из окна и не найдя чёрноволосой смуглянки на привычном месте – на пороге своей пристройки, сказал:
- Что-то Розы не видно.
- Вот дьявол! – Олег вскочил с дивана.
- Что такое? - удивился он.
- Ну и пусть, - злорадно ухмыльнулся надсмотрщик, - вперёд будет ей наука...
- Да что такое-то? Ты можешь толком объяснить? Что-то с Розой? Где она?
- Да я её в бараке вчера запер, - хмыкнул надсмотрщик.
- С Самсоном, что ли? – улыбнулся Влад, но, увидев злорадную ухмылку Олега, сразу сообразил, что нет. И быстро спросил: – С кем?
- Да с ним, новеньким, Богданом.
- Что?! – Влад аж вскочил. – Да ты хоть понимаешь, что ты натворил?
- А что, пускай позабавятся.
Олег цинично сплюнул в камин - Влада аж затрясло от такой мерзости.
- Она ещё с ним? - отрывисто спросил он.
- А что такое? - улыбнулся надсмотрщик.
- Олег, ты... - он не договорил, метнулся в барак.
Он буквально влетел туда, рывком отварил дверь, а они - сидели. Рядышком, на ворохе соломы и мило беседовали. Увидев же его, замолчали, а Роза обернулась, глянула на него, да так, что он закусил губу. Ну за что ему это что, за что? Её-то Олег сюда закрыл, а виноватым теперь он оказался. ну ещё бы, он же - хозяин, значит, за всё, что здесь творится отвечает, в том числе и за действия надсмотрщика. А сам Олег, отметил с досадой про себя Влад, так и не появился. Опять ему всё разгребать. Хорошо хоть друг рядом - подошёл Дрозд, стоит за спиной - всё не так боязно...
- Выходи, - как можно вежливее и осторожнее сказал он, и тут же посторонился.
Поджав губы, Роза поднялась с соломы и взглянула на невольника: Богдансидел у дальней стенки своей камеры, с интересом наблюдая за всем происходящим. Когда же Роза посмотрела на него, он улыбнулся и чёрноокая красавица, к удивлению Влада – тоже. Казалось, она хотела сказать что-то Богдану, возможно, попрощаться – но не сделала этого. Мгновение - и она стремительно выскользнула из камеры, а Влад закрыл дверь на замок.
- Зря он это сделал, - весело сказал Дроздов, глядя как Игорь запрягает кобылу. – Этого Роза ему не простит.
- А Богдан её и вправду не трогал? - спросил Влад: после той сцены он поскорей убрался из барака, предоставив другу самому выяснять все детали ночных событий. Теперь же он жаждал узнать, что Дроздову удалось выяснить.
- Судя по всему по тому, что мне тут успел наболтать Игорь – нет. С его слов все выглядело так: наш сумасброд, как всегда, надрался, а потом задумал подъехать к чёрноокой красавице. И совсем не с цветами, как ты понимаешь, и явно не для того, чтобы предложить чайку испить. Ну а дальше, слово за слово, Роза психанула и ушла – в барак, разумеется, так как он её там подкараулил. А потом чурбак не нашел ничего лучшего, как предложить: выбирай-ка, красавица, между мной и Богданом. Ну а Розу ты знаешь – она и выбрала, и пошла. Только не к Олегу – бедняжка, представляю его рожу в этот момент! - а к Богдану. Ну а далее Олег наш удалился, а Роза осталась у Богдана, запертая. Вот только Богдан этот оказался далеко не дурак и не такая сволочь, и если верить Игорю, двое человечков живенько нашли общий язык. И разговаривали почти всю ночь, задремав лишь к утру.
- А ты уверен, что твой Игорь не наврал? – улыбнулся Влад.
- Сомневаюсь. Такую историю сочинить – у него бы просто мозгов не хватило, - усмехнулся Дроздов. – К тому же его камеру как раз напротив Богдановой, а сам наш Игорек, как ты знаешь, личность весьма прелюбопытная. Редко упустит возможность что-то подслушать и подглядеть. Ну а даже если он и соврал, спросить-то всё равно больше не у кого.
- Да, - усмехнулся Влад, - сама Роза нам вряд ли поведает, да и Богдан этот... кстати, а чего в его камере столько соломы валяется?
- А это Богдан свой тюфяк распорол. Там же он одноместный, ну а с Розой вместе их двое стало, вот и вышло, что не годится он. Игорь говорит, что Богдан сначала его Розе целиком хотел отдать, чтобы она на нем поспала, ну а Роза не согласилась с ним, не захотела, чтобы он на каменном полу ночевал, вот и придумала, как им вместе ночь скоротать и не замерзнуть.
- И заодно… - улыбаясь, хотел закончить за друга Влад, но Дроздов засмеялся и отрицательно покачал головой.
- Нет, у них ничего не было. Ну ты же знаешь нашу Розу – чтобы она с кем-то… да и потом, Игорь тоже говорит, что не видел, чтобы она с ним спала.
- А он, выходит, стоял и наблюдал за ними всю ночь?
- Выходит, что так. Ну ты же знаешь Игоря – любопытный и наглый, как черт, никогда не упустит узнать, чем другие занимаются.
Влад усмехнулся:
- Ладно, пошли.
- Куда?
- За Богданом, куда ж еще? - И Влад направился в барак.
Дроздов, усмехнувшись, сделал знак Рокову и Татищеву и последовал следом за другом. Вскоре трое помощников и Влад оказались перед знакомой камерой, где мирно лежал Богдан. Он был удивлен их приходу, и недоволен, так как вид троих помощников с хозяином во главе не сулил ничего хорошего, ведь не для того ж они все сюда явились, чтобы поесть ему принести.
- На выход, - приказал ему Влад.
Розу привлекли громкие голоса, шум и залпы смеха. Чтобы это ещё могло быть? Она наспех оделась и выглянула на улицу.
По двору носился, из последних сил отбиваясь, весь в путах, новый невольник. Богдан. Тот самый, в чьей камере она сегодня заночевала и которого покинула не больше часа назад. Однако не успела она удивиться, как раба повалили. Весь взмокший, со скрученными руками, он, поваленный на землю двумя навалившимися на него помощниками, и здесь отчаянно сопротивлялся, царапаясь, пихаясь, колотя руками и ногами и катаясь по земле, стремясь подмять под себя помощников. А те, тоже порядком утомленные, прижимали его к земле. Кругом же стояли невольницы и, смеясь, переговариваясь, глядели на буйство новенького. С не меньшим интересом за Богданом наблюдали невольники – оставив работу, они следили битвой, следил и стоящий на веранде Влад.
Силы были не равны, Роза заметила это сразу. Богдан и так был связан по рукам, да и что мог сделать один против четверых? Навалившись на него всем телом, помощники выждали, пока он окончательно выбьется из сил. Тогда они, сильно прижав его к земле, спутали ему ноги, скрутили и без того скрученные руки и, вставив меж зубов палку с веревочками на концах, связали концы у него на затылке – «удила». Олег с торжествующим, важным видом неспеша подошел к нему и ткнул его в лицо носком сапога.
- Ну что, допрыгался? – издевательски спросил он под улыбки и всеобщий смех.
Богдан промолчал.
- Похоже, - смеясь, сказал Дроздов, - твой подопечный не отличается ни особой покладистостью, ни говорливостью.
- Ничего, - зло бросил Олег, - живо заговорит. Постоит у столба денька два и умолять станет, чтобы работу дали.
Тут он сделал знак, и Роза увидела, как усталого, скрученного по рукам и ногам пленника, потащили два помощника – мимо нее, мимо барака - и привязали к железному столбу, врытому в землю – неподалеку от её пристройки. И, посмеявшись над ним, они удалились, даже не потрудившись вынуть сухую палку у него изо рта. Следом за помощниками в дом ушли Влад, Дроздов и Олег. Девушки же, напротив, решили воспользоваться случаем и подошли к беспомощной жертве. Они разглядывали Богдана и, держась на значительном расстоянии, делали в его адрес различные насмешливые замечания, задавали вопросы, а он? Связанный, беспомощный, с палкой во рту, он лишь смотрел на них – с какой-то грустью, а когда одна из молодых невольниц, самая дерзкая и решительная, ради смеха взяла с земли прутик и стала щекотать ему лицо, пользуясь его беспомощностью, он лишь закрыл глаза, и горькая улыбка показалась на его губах. А потом и она исчезла. Невольницы же, потолпившись и посмеявшись, скоро утратили к нему интерес и разошлись каждый по своим делам. А Богдан остался прикованным к столбу.
Олег сдержал свое слово – Богдан стоял у столба целый день, на протяжении которого ему не дали ни глотка воды и ни кусочка хлеба. Невольницы, не раз проходившие мимо, лишь с любопытством глазели на него, посмеивались и пускали шуточки в его адрес, смеясь над его упрямостью и уговаривая подчиниться. И ни одна из них даже не подумала подать ему воды или еды. Они лишь дразнили и смеялись над ним – только и всего. То же самое и помощники – время от времени они наведывались к нему, но лишь затем, чтобы добродушно посмеяться, подтрунить над беззащитной жертвой, пощекотать её прутиком и осведомиться, не поумнела ли она. Но Богдан терпеливо сносил эти выходки и ни разу не попытался выказать хоть чем-нибудь свое раскаяние или запросить прощения. А между тем наступил обед, солнце распалилось, появились мухи. Будучи в одних штанах, привязанный к столбу и не имеющий возможности даже пальцем пошевелить, Богдан лишь мотал головой и подергивал мускулами всякий раз, когда какая-нибудь муха приземлялась на него и принималась расхаживать по его потной коже. Несчастный пленник не мог даже отогнать насекомых, когда те стали впиваться в его тело и набиваться в нос, нахально лазая по всему лицу. Всё, что он мог сделать – эту изо всех сил выдохнуть через ноздри воздух, чтобы хоть как-то спугнуть насекомых. Но это, конечно, не спасало.
Так прошел день. Богдан изрядно проголодался и явно хотел пить – Роза видела это по его усталым, жаждущим глазам, они цеплялись за каждое ведро воды, которое на коромысле мимо него проносили невольницы. Но ни одна не остановилась и даже не отогнала мух с его лица, и ни один глоток не был дан пленнику. А между тем наступил вечер. Роза, сидя на пороге, отложила свое шитье – весь день у неё не шёл из ума Богдан. Она глянула в его сторону – он по-прежнему сидел у столба. Мухи исчезли, но зато явился враг куда хуже – пищащие, беспощадные комары. Они набросились на Богдана, и тот безуспешно пытался прогнать их, отчаянно вертя головой и дергаясь всем телом. Роза вздохнула. Невольник отбивался недолго. Истомлённый жаждой и голодом, с затекшими от неудобной позы и перетянутыми верёвками руками и ногами, он устал отбиваться и вскоре затих, закрыл глаза. По счастью, комары скоро исчезли и она, поглядев ещё немного, легла спать. Проснувшись утром, она, выйдя во двор, первым делом увидела его. Богдан осматривал двор, шаря взором по всему вокруг. И неожиданно его взор пал на неё. Он с интересом посмотрел на неё, а потом дружески улыбнулся ей. А Роза улыбнулась ему. И потом пошла по делам. Она проходила весь день, ей было весело и легко, однако временами что-то мешало этому веселью, мешало наслаждаться покоем и свободой. И этим что-то был он, Богдан. Роза не раз вспоминала его: как увидела в первый раз – отчаянно отбивавшегося от наседавших помощников, как сидели они в его камере и как не тронул он её. Ах, как долго они беседовали и каким интересным собеседником оказался этот Богдан, явившийся из какого-то Петербурга!
А теперь он там, у столба. Роза пыталась выкинуть его из головы. Пыталась, и не могла. День клонился к концу. Справа доносился веселый смех – то девушки-невольницы возвращались домой, неся охапки цветов. Беспечные, весёлые, довольные – им точно было не до Богдана. Роза видела, как они прошли через калитку мимо него, и как удалились к себе. Роза пошла следом.
Два дня сказались на пленнике. Богдан утратил интерес к окружающему и, уронив голову на грудь, тихо сидел чуть дыша. Деревянная палка по-прежнему была во рту, вся изгрызенная – очевидно, он не раз пытался перегрызть её, чтобы вырваться. Или чтобы хоть чем-то занять свой мозг - чтобы тот не думал о животе, отчаянно взывавший о пище и воде. Но он ничего не получил. Губы Богдана потрескались от жажды и жары, запястья рук, связанные и скованные, были в засохшей крови – очевидно, узник бился в своих путах, пытаясь вырваться, но тщетно.
Он хотел пить. Он умирал от жажды – Роза поняла это сразу. Но он никогда не смириться с участью раба – это поняла она ещё быстрее и лучше. И он умрет здесь, умрет от жажды и голода, но умрет непокоренным.
Роза стремительно подошла к невольнику и развязала веревки «удил», вытащила изо рта сухую палку. Но Богдан даже не пошевелился, даже не открыл глаз – очевидно, ему было уже всё равно. Отшвырнув проклятые «удила», Роза метнулась к себе и вернулась с корцом холодной воды и поднесла его к губам пленника, приподняв тому голову.
- Это вода. Пейте.
Богдан открыл покрасневшие, измученные глаза и посмотрел на неё.
- Пейте, - повторила она.
Он попытался улыбнуться – вышло плохо, но он припал к воде.
Богдан пил жадно, большими глотками и скоро осушил корец. Роза принесла ещё воды. И этот корец он выпил. Только на третьем он утолил свою жажду. Роза сходила за хлебом и протянула ему горбушку – Богдан вцепился в неё. И улыбнулся ей – благодарно и счастливо.
- Ешьте, - она улыбнулась тоже.
- Эй! – возглас изумления и возмущения заставил Розу обернуться и отойти от Богдана.
В нескольких метрах стояли Влад, Дроздов и Роков.
- Ему не полагается еды! – воскликнул возмущенно Роков и, подбежав, вырвал изо рта Богдана кусок хлеба, который тот не успел проглотить.
- Да, - поддержал помощника Влад, впрочем, не так недовольно, - ему не полагается еды, или ты не слышала? Зачем ты его кормишь?
И они с Дроздовым улыбнулись, но Роза вспыхнула, сразу заставив их смахнуть улыбки с лиц.
- Что ж, и не кормите, можете даже не поить, - резко заявила она. - Только я не желаю видеть, как вы убиваете человека. Можете пытать его где угодно, но только не здесь, вам ясно? Я не желаю видеть, как он страдает.
- Страдает? – Дроздов явно заколебался, проникнувшись состраданием к узнику. – Но Олег сказал, что он сломается на третий день и будет покорный, как...
- На третий день вы найдете его труп, - еще резче заявила Роза.
Влад с Дроздовым какое-то время ещё улыбались, но, видя, что она не шутит, разом посерьёзнели, улыбки исчезли с их лиц.
- Труп? – удивленно и тревожно спросил Влад, косясь на Богдана.
- Вы привыкли, что всякий ломается, стоит только его немного постращать, - недовольно пояснила Роза, тоже глядя на Богдана. – Но этот не таков, если вы ещё не поняли этого. Вы не заставите его подчиниться побоями и голодом, вы только убьете его. Даже уговоры не помогут.
- Тогда что ты предлагаешь нам делать?
- Я ничего не предлагаю! – жестко отрезала она. – Я просто заявляю, что не желаю видеть, как вы мучаете невинного человека. Разве он виноват, что не желает подчиняться кучке глупых людей, которые судят обо всём по себе и думают, что в этом мире всего можно добиться насилием и соблазнами?
И, круто развернувшись, она быстро отправилась к себе и с силой захлопнула дверь.
- Вот-те на, - удивленно пробормотал Дроздов. А потом, помолчав и поглядев на Богдана, спросил: - Так что с ним будем делать?
Был погожий теплый денек. Как обычно, Богдан вместе с остальными невольниками находился во дворе. И всё благодаря Розе – сразу после её выступления его отвязали и возвратили к себе в камеру, насыпав в миску двойную порцию еды и воды, и с тех пор его просто каждый день выводили на малый двор и приковывали на метровой цепи к столбу. Делать его ничего не заставляли, утром покормят – и до конца дня он торчит там. В обед ему приносили еду, а так он занимался тем, что следил за происходящим вокруг. Вот и сейчас Богдан сидел, прислонившись спиной к столбу, подставляя лицо теплому солнышку. Сзади мелькнули тени – он обернулся. К нему шли Влад, Дроздов и Роков, еще помощник.
- Кажется, мы дали тебе порядком времени отдохнуть, - улыбаясь, весело произнес Влад. – Полагаю, тебе пора прекращать дурачиться и начинать работать. Как думаешь? Запряжешь мне сегодня лошадь?
Богдан молча поднял голову, оглядел троицу и отвернулся.
- Нет, значит? – улыбнулся Дроздов и он не успел и глазом моргнуть, как Роков подскочил к Игорю, который сидел неподалеку, схватил его, а Дроздов ударил парня кнутом.
Игорь взвыл белугой. Богдан вскочил и метнул взгляд на Влада – тот улыбнулся ему.
- Дроздов будет сечь его, пока ты не согласишься, и его кровь будет на твоей совести. Хочешь такое?
Богдан перевел взгляд на Игоря – несчастный юноша умоляюще тряс головой и взглядом молил о помощи.
- Ну? – нетерпеливо спросил Влад за его спиной.
Богдан снова глянул на него, а потом – на Дроздова и его жертву. Он медлил: в конце концов, какое ему дело до всех этих людей? Этот Игорь ему не родственник, даже не знакомый, так, раб местный. Глупый и бестолковый болтун и стукач. И ради того, чтобы сохранить его шкуру, он должен подчиниться каким-то ублюдкам?
- На счет «три», - улыбнулся Дроздов, снова занося руку с кнутов - Раз, два…
- Что нужно делать? – глухо проронил Богдан.
Он не знал, что всё увиденное им было прекрасно разыгранной комедией, рассчитанной на него, и что никакой речи о порке не шло - Игорь оказался просто хорошим актером, который за две куриных ножки согласился изобразить из себя страшно напуганного невольника, а чтобы смягчить возможные удары, надел на себя с дюжину толстых рубах, которые ему подарил сам же Дроздов. Ну конечно, не допустит же он, чтобы пострадал его друг, пусть и такой беспутный, как Игорь. Богдан этого не знал, и, не зная этого, поддался своей совести, которая не желала запятнать себя чужой болью. Ему не хотелось, чтобы из-за его упрямства наказали другого. Совесть перевесила эгоизм и с того дня он исправно делал всё, что ему велели. За это Влад даже кормить его стал лучше. Правда, цепи с него он так и не распорядился снять – всю работу Богдан по-прежнему выполнял с оковами на руках и ногах, они были легкие и не мешали ему, но в то же время были достаточно крепкими и препятствовали возможному побегу. За Богданом, к слову, вообще тщательней следили, чем за всеми остальными невольниками, и не разрешали многое, чего дозволялось уже зарекомендовавшим себя рабам. Например, ему никогда не разрешали брать острые предметы для личного использования - для выполнения общих работ – пожалуйста, а так – нет: считалось, что когда он за общими работами, рядом всегда кто-то есть и поэтому Богдан никогда не сможет применить инструменты для побега, а оказавшись наедине, слишком велик соблазн воспользоваться ими для этой цели. В результате даже нож, чтобы пробриться, или ножницы для стрижки ногтей невозможно было взять с полки или попросить у кого-нибудь из невольников – тут же начинали подробные расспросы: зачем нужен, на какое время, почему именно сейчас и так далее. И в результате всё кончалось тем, что Богдан, устав унижаться ответами, уходил без нужной ему вещи.
С другой стороны, он заметил, что все инструменты и орудия здесь в принципе находятся под жёстким контролем: днем невольники могут распоряжаться ими по своему усмотрению как угодно долго, помощники следили только, чтобы один и тот же предмет не был одновременно нужен сразу двум невольникам. В таких случаях разбирались, кому тот же топор важнее и предмет передавался наиболее остро нуждающемуся. Впрочем, эти ситуации разрешали между собой сами невольники, и к помощникам прибегали редко, зато сами помощники, когда им казалось странным, для чего берется предмет, могли поинтересоваться об этом у взявшего. Тоже своеобразный контроль, ненавязчивый. А вот вечером все инструменты, не зависимо от того, кем и на сколько брались, возвращались на место и подсчитывались в сараях помощниками – обычно этим занимались Татищев или Осипов – а потом всё запиралось на замок. Оставлять инструменты у себя или бросать на рабочем месте запрещалось, а за утерю наказывали.
Помимо инструментов, здесь следили и за самими невольниками. Богдан, сам пожив здесь, вскоре обнаружил, что не смотря на доверие и дружелюбные отношения, складывающиеся здесь между рабами и господами, последние зорко следили за первыми. На первый взгляд их контроль не ощущался, его даже не замечали – если не всматриваться, казалось, что все здесь делается с шутками, смехом, с удовольствием и легкостью. Невольников выпускают утром из камер, изредка кому-то дают задания, кому-то что-то напоминают, а так каждый мужчина знает, что ему делать: одни шли сразу косить, другие – чинить плетень или прохудившуюся крышу, и только казалось, что помощники не следят за тем, что делает каждый из их рабов. На деле же один из них всегда находился рядом: шла группа мужиков косить – один из помощников непременно шел с ними. Конечно, он потом уходил, но зато неподалеку пололи невольницы и в случае чего, могли оповестить о побеге господ. Да и вообще, бабы здесь были глазастые.
- Они у нас за сторожей, - шутили по этому поводу сами невольники. – Чуть сделаешь в сторону шаг, а уже на весь двор известно.
И это была сущая правда. Богдан не раз пытался тайком уйти в лес, но стоило ему только покинуть двор и пойти «не туда» - пусть даже это касалось обычной прогулки вдоль забора или предлога сходить в кустики – тут же откуда ни возьмись появлялась какая-нибудь любопытная девка, которая во весь голос осведомлялась, куда это он направился. И всё, дальше можно было даже не пытаться улизнуть. На Богдана тут же нацеливался зоркий глаз кого-нибудь из помощников или своих же сокамерников – к его громадному неудовольствию те тоже не давали ему сбежать, как он не уговаривал их.
Таким образом, вырваться из рабства было невозможно, что не прибавляло Богдану радости. Он не хотел здесь жить, не хотел быть рабом, и потому даже не пытался эту самую радость здесь находить. Он не пытался находить удовольствие в хорошо выполненной работе, выполненной раньше в срок. Потому что это была работа раба. Ему приказывали что-то делать – он делал, если работа удавалась - он шел отдыхать, если нет и его ругали – пытался переделать, если били за это - отвечал тем же. Сколько раз Самсон просил его не делать так! Но Богдан был упрям, и если остальные невольники в ответ на битье Олега только потирали ушибленное место или глухо ворчали, он давал сдачи. За что, конечно, получил еще больше. А поскольку он никогда прежде не занимался сельскохозяйственными работами, проколы случались часто и часто он бывал бит, но хозяин оказался не дурак – поняв, что если пустить все на самотек, в один прекрасный миг он лишиться или раба, или главного надсмотрщика, Влад запретил применять к Богдану хлыст, а для снижения количества ошибок к нему самому приставил Самсона в качестве образца для подражания. В итоге Богдан скоро стал не хуже своего учителя орудовать вилами, менять колеса у телеги и знать и делать многое другое, что нужно каждому мужику, работающему на земле. Единственное, что ему никак не давалось – это косьба. Как Богдан не старался, а понять, под каким именно углом нужно держать косу и уж тем более, как её точить – он мог. В итоге, наделав зубьев в одном косовище, потеряв забойник у второго и сломав пополам третье, он был отстранен от непонятной ему косы. Разумеется, под улыбки остальных невольников.
Но, как уже было сказано, поскольку ему прекрасно удавалось все остальное, коса не стала для него проблемой, напротив, видя его успехи в других работах, его же сокамерники, Влад и даже помощники хвалили его, однако он сам по-прежнему не радовался своим достижениям и не ценил их похвалы, он считал это издевкой. Не радовался он и угощениям и поблажкам, и никогда не стремился получить их, в отличие от других рабов, мало того, когда Влад или помощники сами пытались наградить его какой-нибудь едой или даже угощали выпивкой, он отказывался и не брал с их рук или стола ни сладкое вино, ни отличные куски говядины, ни печенье. Влад лишь усмехался этому и просил его не дурить, но Богдану было плевать на эти слова. Потому что он не считал себя скотиной, и не мог смириться с такой жизнью. Он, знающий несколько языков, великолепно образованный – и должен гнить здесь, вкалывая как вол, и общаясь только с простоватыми невольниками, не умеющими даже читать, чьи мысли не выходят за рамки еды, девок и своей работы? Богдан проклинал каждый свой день, проведенный на неизвестной земле, но не мог ничего поделать. Всё, на что он был способен – это держаться особняком ото всех рабов. Чтобы не стать такими же, как и они, чтобы не отупеть, общаясь с ними. И держаться подальше от помощников – чтобы не слышать их шуточек, не видеть их улыбок и не поддастся их уговорам – не стать послушной скотиной, не стать такими же, как и остальные рабы.
Но выжить одному, без общения – это невозможно. Богдан вынужден был общаться – хотя бы для того, чтобы хоть как-то питать свой мозг, нуждающийся в новой информации, чтобы не стало застоя. Да и к тому же он был всего лишь человеком, и любопытство не было ему чуждо. И он общался с остальными рабами – но только поверхностно, ни с кем не особо сближаясь и не заводя дружбы, соблюдая нейтралитет. Однако речь его никогда не была ни надменной, ни грубой, ни насмешливой, ни жестокой. Добродушный и миролюбивый по природе, он не выносил грубости и жестокости, а еще больше - несправедливости и издевок, потому все эти качества он старательно искоренял в себе. Благодаря этому остальные невольники зауважали его. А так как Богдан был ещё и интересен им как человек из другого мира, как непохожий на них именно своим вот таким поведением, своими поступками, своими странными речами, напичканными длинными, сухими, непонятными терминами, то невольники допустили его в свой круг – пусть не как близкого друга, но как своего, как товарища.
Но то относительно мужчин-невольников. Что же касается женщин, то здесь была своя особенность. Влад, как и его друзья-помощники, не был за насильственные браки, и, приводя в свой хуторок ту или иную красотку, дожидался, когда та сама выберет приглянувшегося ей парня. Ну а невольники, в свою очередь, всячески старались привлечь к себе внимание – они приносили девушкам цветы с полей, помогали в меру возможности по хозяйству, одаривали ласковыми словами, улыбались, а то и просто напрямую заявляли о своих чувствах. И если молодка находила парня достойным, чтобы тот стал её мужем, она, в свою очередь, начинала ухаживать за ним – стирала и шила невольнику одежду, а так же готовила ему что-нибудь вкусненькое помимо обычной порции, которую тот получал во время завтраков, обедов и ужинов. Далее (если верить рассказам болтливого Игоря) молодых венчали в близлежащей церквушке, и по возвращенью отправляли ночевать на сеновал, а на утро влюблённые официально считались мужем и женой. Впрочем, если судить по рассказам того же Игоря, разницы в жизни молодых до венчанья и посла Богдан особой не видел – девушка продолжала кормить и обстирывать парня, а тот помогал ей по хозяйству, и оба старались одарить друг друга приветливым словом, цветами, а со стороны супруги ещё и еда была. Ну, разве что спали они теперь вместе – в камере парня, однако со временем жена вскоре перебиралась ночевать в девичью.
Так уж повелось здесь, что мужчины спали отдельно, женщины – отдельно. Объяснение тому находилось простое: если муж с женой постоянно будет вместе спать, то и помещение им для этого нужно оборудовать соответствующее – просторное, светлое, удобное. А попробуй, настрой таких помещений, если семейных пар тут не меньше десятка! На десятерых-то отдельные комнаты строить хлопотно, да и негде, а вот настроить маленьких камер для невольников, и одну большую девичью для невольниц – это пожалуйста. Невольникам в камеры кровати не ставили, камеры и не украшали, а если супруги хотели ночь вместе провести – пожалуйста, размеры позволяли, а что до интерьера, то ночью-то, да во время любви, считалось, что это и ненужно. И всё бы ничего, да только вот загвоздка какая - детей-то супруги не спешили рожать в такой обстановке. Да оно и понятно: всё-таки комфорта порой хочется, а не на тюфяке развлекаться, и уж тем более, в бараке, когда слева, справа – всюду соседи за стенкой, прислушивающиеся к каждому звуку. В итоге невольницы пробирались к мужьям тайком, далеко за полночь, и уходить спешили задолго до рассвета. Но главная причина была даже не в этом, ведь любящие люди всегда найдут место для уединенья, и к тому же, не только ночь в их распоряжении. Нет, не потому не было детей во владеньях Влада – Богдан иную причину отыскал: Олег. Невольницы и невольники не сколько своих друзей по рабской доле опасались, а сколько этого грубого и жестоко надсмотрщика. Ведь соседи по девичьей и бараку что? Ну отпустят пару шуточек, ну улыбнуться пару раз, ну подмигнут там и поинтересуются «а чего это ты, Манька, к Гришке бегала» - так ведь это стерпеть можно, к тому же, не со зла они так говорят, а от души, от сердца чистого. А Олег, если ему удавалось поутру застать какую-нибудь молодку в камере своего мужа, то он или с грубыми смешками отворял камеру и гнал под едкие смешки бедняжку прочь, или же запирал обоих в камере и оставлял там до самого обеда. Специально делал это, гад, чтобы даже те из невольников, кто не знал, что их сосед по камере в эту ночь веселился со своей женой, был в курсе этого. Ну а днём свирепый надсмотрщик и вовсе не давал парам уединиться, утверждая, что днём работать нужно. И беда, если застукает кого вместе! Тут же брань, за хлыст хватается. Понятное дело, что при таких условиях детей никак не заведешь: днём гоняют вечно, боязно, ночью – нужно выждать, пока в бараке все уснут, да ещё уйти поутру незамеченной. Ну а если и удается, то опять же, на нервах всё делается, а когда ты на нервах, то разве дети появятся? Да и не приветствуют их, судя по всему, здесь появление: Богдан то и дело слышал, как Олег, завидев целующуюся парочку, мечтающую о будущем ребенке, гремел: «Детей… я вам покажу, детей! Сосунков наплодите, а потом по три года сиднем сидеть – воспитывать!». Понятное дело, Влад его одёргивал, да и невольницам говорили – мол, не смотрите вы на него, рожайте. Только рожать почему-то никто не спешил, не торопился. Так и жили здесь без детей.
Вот такая картина здесь вырисовывалась. И тут пред Богданом встала проблема одна, о которой он даже и не думал: невольницы. Как он попал сюда, так он сам внимания ни на одну особу женского пола, которая была бы ему по возрасту не обращал. Даже не реагировал на флирт с их стороны. А вот это удивило уже женщин. Невольницы Влада (за исключением Маши, пожалуй) не привыкли к такому – для них это было чуждо, смешно и непонятно. Мужчина, который никогда не посмеется над молодкой, не подарит ей комплимент и останется равнодушен к женскому вниманию – разве это нормально? Тем более, в его возрасте – в представлении невольниц, каждый мужчина должен жениться прежде, чем ему стукнет двадцать пять. А если он до этих пор не успел обзавестись женой, то с ним явно что-то не то: или сам бездельник (поэтому девки не берут замуж), или рожей не вышел (за собой не следит – тоже причина, чтоб отказать кавалеру), или делать ничего не умеет (ещё недостаток), или двух слов связать не может (значит, с общением плохо, а это тоже дурной показатель). Ну а если с парнем что-то не то, то разве можно относится к нему нормально? А Богдан, как прознали невольницы, до сих пор не был женат, из-за чего он в их глазах тут же стал каким-то странным мужиком, от которого нужно держаться подальше. Мало того, что явился невесть откуда, так ещё дожил до таких лет и ни разу не женился! Был бы женат – они его поняли, даже был бы вдовец – и то поняли, а то, что холостяк до сих пор – это позор. Хозяин Богдана, Влад, учёл этот момент и чтобы его раба не считали белой вороной, да и чтобы существование ему скрасить, намекнул как-то раз, не приглянулась ли ему какая-нибудь девка? Может, стоит привести ему на ночь в камеру кого? В ответ Богдан швырнулся в него таким взглядом, что Влад улыбнулся, покачал головой и сказал:
- Как знаешь. Мое дело предложить. Но если надумаешь, ты скажи.
Но Богдан не надумал.
Продолжение