*Спи, моя радость, усни*. Эпизод второй
Их называли в школе неразлучной четверкой, они были всегда вместе, так считалось, и они с удовольствием поддерживали мнение окружающих, не вдаваясь в подробности своих внутренних отношений и допуская любые домыслы от других.
Они счастливо избегали публичных ссор и недовольства друг другом, все те годы, что учились бок о бок, и, разойдясь после школы в разные стороны, продолжали поддерживать отношения, встречаясь четыре раза в год, по очереди, у каждой из них.
Первое время это было так здорово, Аня ждала этих встреч с нетерпением и радостью.
Но почему-то, с возрастом, когда подобные отношения, казалось, должны цениться и укрепиться в своей счастливой необычной привязанности, на фоне всеобщего разобщения и холодности друг к другу не только друзей, но и членов семей, братьев-сестер, родителей, эти встречи начали тяготить Аню.
После них у Ани появлялся комплекс неполноценности, просыпалось недовольство собой, и что-то еще.
Если бы Аня могла признаться себе, то сказала бы, что это - зависть, но она не решалась, ей больше нравилось оставлять это беспокойство и тоску в душе, не препарируя и не исследуя.
Так и жила, беспокойно отложив неясные мысли и чувства, до поры, но сейчас, когда встреча неминуемо приближалась, страх перед нею, соответственно, тоже рос в размерах.
Вначале приглашающая подруга должна была сервировать для них, пришедших с визитом, кофе.
Попив кофе, они всегда куда-то отправлялись - это тоже организовывалось «принимающей стороной».
Местом посещения могла стать, например, цветочная выставка, новый магазин, с одеждой ли, подарками или украшениями, неважно, важно было получить похвалу от подруг за идею, новые впечатления для обмена, проголодаться, чтобы потом вернуться снова в дом, к одной из них, теперь уже для неторопливой беседы за ужином, изысканным и сытным.
Последний раз их приглашала Лиззи, и она приготовила столько разных кексов и печений для кофе, что Аня сбилась со счета на втором десятке.
Потом они посетили новый магазин сыров, где их, конечно же, не случайно, ждал хозяин, проведший очень интересный экскурс в историю сыроделия, с дегустацией.
И закончился вечер чудесным ужином, при свечах, со сменой четырех блюд, домашним шоколадом на десерт и обилием шампанского в хрустальных, темноватых от давности, и тем бесценных, бокалов.
Аня вдруг ясно поняла, что эти встречи все больше походили на демонстрацию удачливости, успешности и достатка взрослой жизни подруг, и не просто демонстрации, а соревнования, где каждая новая встреча превосходила предыдущую затратами.
Доверительные разговоры у них уже не практиковались, а шли перебивающие друг друга хвастливые рассказы об отдыхе в пятизвездочных отелях, o новых сапогах, об общих приятельницах и знакомых, получивших резко тонкие талии, похудевшие ноги, в соседней Швеции, где пластическая хирургия была намного дешевле, чем в Дании.
Подружек интересовало, придут ли на смену длине «по колено», короткие юбки, как раньше, не повредит ли ботокс лицу?
***
Вот, с последнего и начинались неприятные мысли.
Аня никак не могла забыть один странный разговор, во время их встречи, почти год назад, у Кати: как обычно, они долго вертелись перед зеркалом, сравниваясь друг с другом:
- Лиззи, - спросила вдруг Милана, вглядевшись в отражение подруги, - ты решилась уколоть бутокс?
- Нет, что ты, - залилась румянцем Лиззи, отворачиваясь в сторону, - зачем мне?
При этом были заметны перемены во внешности: у Лиззи отчетливо подтянулись дужками вверх брови; обычно припухшие веки Лиззи были теперь гладкие, туго натянутые, глаза увеличились, казалось, удивленно глядели на мир.
И лоб ее совсем не морщинился, хотя у Лиззи была очень живая мимика. Да, и мимики стало поменьше, лицо Лиззи было спокойным, словно замороженным, а сама она - степенна и непривычно медлительна.
Катя, самая деликатная из них, закрыла спиной зеркало, взяла обеих девушек за руки:
- Ну, Милана, если Лиззи говорит, что ничего не делала, значит, не делала, правда, же, Ань?
Катя просительно смотрела на Аню, глазами говоря: «Ну, поддержи же меня».
Аня поняла взгляд подруги, и тут же добавила:
- Лиззи, Милана, ну, какая разница? Ну, не будем же мы ссориться из-за такой чепухи?
Хотя она кривила душой. Очевидная ложь Лиззи неприятно кольнула Аню.
Милана слегка растерялась:
- А что здесь такого, мы же подруги?
Катя укоризненно посмотрела на Милану:
- Да, дорогая, вот, именно поэтому, мы не будем дергать Лиззи вопросами. Раз сказала, что ничего не делала, значит, не делала. Ты понимаешь меня?
И Катя сделала заметный голосовой нажим на слове «понимаешь».
Милана задумалась, погрустнела, вздохнула, но собралась, поцеловала Лиззи в щеку и сказала:
- Просто я тоже хотела поехать к Нильсу, рассказать не успела, ну, раз это секрет, тогда, простите.
Но неловкость висела в воздухе, они уже пили кофе, а Лиззи все еще сидела с пунцовым лицом, избегая взглядов подруг, словно ее уличили в чем-то неприличным, и ей стыдно.
Милана снова попробовала оправдаться, обняв Лиззи и сказав:
- Ты очень помолодела, выглядишь потрясно, поэтому я и спросила, так что это был комплимент.
Катя засмеялась первой, за ней – Аня. Милана и Лиззи, недоуменно посмотрев на подруг, тоже повеселели.
Уколы и омоложения делались по известному адресу, у их же одноклассника, Нильса, который за эти годы, пометавшись между ортопедической и челюстно-лицевой хирургией, получил дополнительное образование в США, поработал там несколько лет, и нашел себя в пластической хирургии.
Нильс вернулся в Данию и открыл свою клинику, по соседству, в Мальме, где были более благоприятные условия для развития его деятельности.
Одноклассникам он присылал, пару раз в год, красочные каталоги с описанием перечня услуг, прикладывая купон на скидку любой из них, и - как демонстрацию правдивости - сравнительные фотографии клиентов - до и после вмешательства чудодейственных препаратов и умелых рук Нильса в их внешность.
Фотография Лиззи там тоже однажды промелькнула. За разрешение опубликовать фото пациент получал дополнительную скидку.
Следом за Лиззи Нильса посетили и Милана, и Катя. Они об этом не говорили, их выдали те же фотографии, в Нильсовом каталоге.
Эта скрытность подруг обижала Аню и рождала сознание своей второсортности. Что есть у них такое, что ей, Ане, знать не надо. Что она, Аня, не достойна этих секретов.
С другой стороны, она понимала, что отрицание очевидного, было, скорее, отголоском детского упрямства, когда ребенок, уличенный родителями, отрицает проступок, чем серьезным предательством давней дружбы.
Это было, как бы, «невинное вранье».
Но это «невинное вранье» подрывало доверие Ани к подругам. А именно доверие было главным поводом для общения: прежде они ничего не скрывали друг от друга.
Аня считала, что обижаться можно и нужно, но только на самых близких людей, а других вокруг нее и не было, ее окружали только близкие люди.
***
Аня складывала в тележку по очереди: пучок укропа, авокадо, пакеты с брюссельской капустой, китайской и брокколи.
Она состроила уморительную рожу Мартину, малыш радостно закатился смехом, показывая ей открытку. Аня порадовалась своей сообразительности, так как, уходя из дому, в спешке, совершенно забыла взять игрушки для Мартина.
В машине валялись старые, но они были мальчугану неинтересны.
«Когда они успевали все приготовить? - думала она о подругах. - Словно у них больше часов в сутках, чем у меня».
Еще полчаса Аня с Мартином провели в магазине, кружась по бесконечным лабиринтам стеллажей, в поисках нужных продуктов.
Мартин устал, начал снова хныкать и протягивать к ней руки, обезболивающий гель, которым Аня мазала десны сына, делал обильным слюноотделение, Аня забыла повязать слюнявчик, и его рубашечка была мокрой от ворота до пояса. Мокрый рот, сопливый нос, слипшиеся от пота волосики, и снова слезы, эти бесконечные слезы.
Аня почувствовала накрывшее ее раздражение, голова гудела от недосыпа, подташнивало. Вдруг хотелось ударить Мартина, бросить тележку и бежать…
Через долю секунды Аня устыдилась своих мыслей, и, подавив покаянный импульс схватить сына в охапку и зацеловать, вместо этого прибавила шаг, почти побежав, толкая тележку впереди себя.
Еще больше половины списка она не охватила. Ее муж, Оле, кажется, тоже решил устроить ее подругам демонстрацию их сытой и успешной жизни.
Через четверть часа Аня, с полной тележкой, стояла в очереди в кассу, моля Бога, чтобы содержимое тележки не превысило 600 крон. Она давно истратила свой кредитный лимит, и это 600 - были последними, доступными ей на сегодня средствами.
Она все не решалась попросить Оле, выступить гарантом увеличения ее кредитных возможностей. И теперь мысленно ругала себя за ненужную скромность.
Мартин сонно склонил голову, тихо устроившись между пачками с шоколадным кремом, пакетом с мукой для торта и пакетом с мукой для выпечки хлеба.
«Умотала ребенка, а ведь не ел ничего с утра. Когда уж эти зубы проклюнутся»?
Аня выкладывала свои покупки на кассовую ленту, недовольная их количеством.
- Восемьсот двадцать крон, - услышала она через пару минут, и все в ней задрожало.
Аня опустила карту в щель аппарата, набрала код, и ждала со страхом, когда появится противный свистящий звук и надпись: «Платеж отклонен, недостаточно средств на счете», но, вместо этого, удивленно прочла:
«Одобрено, заберите карту».
Она мгновенно решила, что это Оле сделал дополнительное «вливание» на ее счет. И на сердце у нее потеплело.
Детское пособие, по общему семейному решению, они не трогали, сохраняя его для будущего Мартина.
Продолжение: «Спи, моя радость, усни». Эпизод третий
"Спи, моя радость, усни". Эпизод 1