...Снова живы...

Сними одежды, обними,
Мы вместе, мы чужие,
Любовь, как данность ты прими,
Мы вместе, значит снова живы.
И снова из-под ног земля,
И мир – тумана вата.
Мы в курсе, что вот так – нельзя,
Что в счастье оба виноваты.
Скрываем взгляды от друзей,
И речи часто лживы,
Мы – обреченности музей,
Но вместе! Значит, снова живы…
///
По воздуху легонько семеня,
Душа смеется: «Убиенна!»
Невыносима легкость бытия,
Вокруг свободы гулкой стены
&&&

Коронованная каторжанка,
Ноги в цепи, в волосах диадема,
Усть-Урюпинская парижанка,
Шампанское вышло, оставив мне пену.
&&&
Иммунитет к ранениям души,
Спокойный взгляд из-под ресниц,
И доброе подмять и заглушить,
Ответы на вопросы – супер – блиц.
Я заучила правильные фразы,
И правильной походкой по дороге,
По пошлой аморальной грязи,
Сама! Без разрешений и подмоги.
Инерция у тела и зрачков
Размерена и, в общем, неизменна,
Стабильность вдохов и толчков
И равнодушие по венам.
Все вражеские средства поврежденья
Бессмысленны. Введен бессмертный «god».
При нападеньи бью на пораженье,
«Kill all» и исключительно «Head shot».
&&&


И поцелуи мягко заскользили,
Расширились зрачки и задрожали пальцы,
Застыла кровь в упругих жилах,
Начало упоительного танца.
Не поддаются больше описанью
Распутство губ, неудержимость страсти,
И все! И дальше без сознанья!
Не нужно больше припадать и красться,
Без пряток, и желанье в полный рост,
Жар тел, распущенность, безумство, ураган.
Последний раз как будто привелось
В кошмарно – сладостный капкан.
Как молнии разряд – прикосновенья,
Агония, развратность, даже паранойя,
На век растянуто мгновенье,
И за окном февраль, как август знойный,
Прильнуть, отпрянуть, вновь в объятья жара.
Взорваться искрами из адова костра,
На души – ядовитым варом,
И вместо крови – отравляющий нитрат.
Полет над куполами и простудой,
Эмоции, как волки, первобытно взвыли,
Как каббала, как нигилизм, как Вуду,
Я помню, поцелуи заскользили
&&&
Я останусь на губах
Теплым ветром.
Я как нежность,
я как страх.
Я как мёд согретый.
Я иголочками света
Распахну твои глаза,
Я как песня - недопета,
А ведь было, что сказать.
Стану эхом, отраженьем,
Переливом синевы.
Боя нет, но пораженье,
Боль была, но без любви.
&&&
Смеется, будто ревность или блажь,
Нахмурил брови, будто виновата,
А мне мои года сейчас не дашь,
И, кажется, что жизнь глядит на запад.
По лбу прошла старушечья морщина,
На коже гарь отжитых лет,
Ты был, ты пел, ты мой мужчина-
Ты там, где больше меня нет.
&&&

А мне смеяться нет причины,
Я, той ногой, что с легкой хромотой,
Стою в известной всем пучине,
И мне, увы, не быть уже святой.
Всё знаю, хватит лицедейства,
Давно отжил свое безумный скоморох,
Я в старости уже, довольно детства,
При памяти бы был последний вдох.
&&&
У камина, который погас
И не греет второе столетье,
Мы сидим, и в последний раз
Завывают в трубе тихо ведьмы.
Мы сидим, замерзаем, молчим,
И, наверное, даже тоскуем,
Мы больны, и нет смысла лечить
Нам болезнь роковую такую.
Метастазы по клеткам ушли,
И теперь уже рыбия кровь.
Мы лекарства с тобой не нашли
От болезни такой «нелюбовь».
И нет смысла – ладони к ладоням,
И зрачки чтоб врастали в зрачки,
Мы не плачем и даже не стонем,
Нам уже не помогут врачи.
Нам вакцины, что трупу припарки,
Мы сошли с тех отмеченных трасс,
Где порою нам было так жарко,
И камин так некстати погас.
&&&
Так ждать звонка, чтоб скулы занемели.
Чтоб пальцы белые до хруста,
А за окном опять метели,
И в ресторанах снова пусто.
Так ждать, чтоб сердце озверело,
Чтоб дрожь, и не спасал камин,
И снова ведьмы за трубой запели,
И в доме тишь и плачущая стынь.
Так ждать звонка, чтоб губы в нитку,
Чтоб задыхаться, но кричать,
И в этой боли первобытной,
Звонить и в трубку промолчать.
&&&
А кто-то целует пальцы,
Карету к крыльцу подает,
И королем, и веселым паяцем
Себя, не скупясь, отдает.
На письма ставит виньетки,
И долго не спит без меня,
И ждет по полночи в беседке,
Любя, уважая, ценя.
Как трепетно гладит локон,
Когда за окно вдаль смотрю.
Из света и боли он соткан.
Он знал, что давно не люблю…
&&&

Мы выйдем с тобой на дороги,
И будет в карманах звенеть
Тех дней нам отмеренных Богом,
Потертая скудная медь.
На небе завьется барашком
Дыхание добрых людей,
Звонкие верткие пташки
Нам станут внезапно родней.
И белым клубочком две цели
Вдруг кинутся вон из-под ног.
По-разному жить мы хотели,
И каждый по-своему мог…
&&&

И было вовсе не весело,
И пиво лилось рекой,
И пили, и пели там песни мы,
Друг друга касались рукой,
И встречи совсем не хотелось,
И ждали иных перемен.
Мы трепетали и грелись
Среди арендуемых стен.
И губы дрожали, и стены,
И плакал поломанный кран,
И мчалось безумье по венам…
Я новый плацдарм для ран…
&&&
Лавки деревянные,
лето на закат.
Помню окаянного,
только он не рад.
Слезы над тетрадкою
и стихи легки.
Посмотрел украдкою
в линии руки.
Брови сдвинул, хмурится.
Больше не нужна.
По холодным улицам
тороплюсь одна.
Свой рюкзак из прошлого
все тащу с собой.
Бросить бы за рощею
бывшую любовь…
Да вросли мне в плечи
лямки от вчера.
Дотяну до вечера.
Жизнь-то не игра.
И сажусь усталая…
Лавки, холода.
Раньше вместе тлели мы…
не зажглись – беда…
&&&

Непокорная, некрещеная,
Безумцами обольщенная,
Отстрадавшая, голодавшая.
Бескорыстная, больно павшая,
Обделенная, но богатая.
Без вины виноватая.
Молодая, померкшая.
Убиенная, но воскресшая.
И скорее, что даже не та,
Но родная. Моя. Мечта.
&&&