Рыжая пижма, синий василёк. Часть 11.

Рыжая пижма, синий василёк
Повесть о школе, о девочке Тосе, о родителях и бабушках с дедушками :)
Жанр - приключения

Начало

Часть одиннадцатая
(публикуется без корректуры)

  Мамы, как всегда, не было. Она работала «без проходных».
  - Бабушка, у меня к тебе серьезный разговор, - Тоська решила не тянуть.
  «Лучше правду!»
  - Это у меня к тебе, голубушка, серьезный! Время половина восьмого. Что за новая мода? Звонила Строевым – того тоже дома нет. В чем дело?
  - Я как раз об этом, - Тоська вздохнула, принесла из прихожей тубус.
  - Тащишь в дом всякую ерунду! – завелась Елена Павловна.
  - Это не ерунда.
  - Что за разговор, наконец?!
  - Сейчас, - Тоська сунула руку за васильками. – Минуточку…

  «Сейчас тебе откроется, горькая правда, бабуля! Но лучше – её».

  - Чем это… пахнет? – принюхалась бабушка.
  - Рыбой! Ой, забыла! – два свежевыловленных подлещика парились в полиэтиленовом мешке. Она плюхнула их на стол. Елена Павловна, молча, переводила взгляд со старого тубуса на желтопузых лещей и обратно, не в силах соединить два совершенно разнородных явления. Факт только, что они обнаружились в квартире вместе с внученькой.
  Она посмотрела на Тоську.
  - Димка поймал, - опередила её вопрос Антонина. – Со Стасиком. Они с моторки ловили…
  - С какой «моторки»? - Елена Павловна охнула и потянулась за корвалолом.
  - Бабуля, миленькая, рыба – в конце! Я тебе с самого начала расскажу! – и она бросилась в горький омут.

  - …Значит, ты ввязалась в это… безобразие из-за меня? – бабушка водила пальцами по пластиковой поверхности, на ней были царапины и неглубокие борозды от ножа. Столу было сто лет в обед. «Он еще деда помнит!» - заявляла всякий раз бабушка в ответ на мамины поползновения выкинуть его, куда подальше. – Как ты могла! В голове не укладывается. Разве я всерьез? Ну, посетуешь, иной раз на нашу тесноту, подосадуешь, что дедушка не дожил – все бы у нас было: и дача, и двухкомнатная… может быть, но ведь больше для… порядка! Чтоб душу облегчить! Никак не в качестве… руководства к действию. Ох, даже не знаю…
  «Не простит, - Тоська понурилась. – У мамы с бабушкой, которые от роду не брали чужого, дочь и внучка – воровка. Тоська – Облигация. Шастает по балконам, следит за старушками – травницами и вламывается в дома. Позор».
  - Я ведь у бабы Зины лечилась! Теперь не знаю, как ей в глаза глядеть – хотела еще раз обратиться. Ох, Господи…
  «Её сдадут в детдом, в детскую комнату милиции – и правильно сделают! Кому нужна законченная вруша? Лучше бы выпороли…».
  Наверное, им придется уехать из города.
  Елена Павловна встала и ушла в комнату.
  Тоська уронила голову на «дедушкин стол», заплакала: не простит!
  И дедушка бы не простил! Может быть, мама?..
  - А что твою Самохину, так просто взяли – и выставили? – вернулась бабушка.
  - Угу.
  - И что сказали?
  - «Марш отсюда», - про связанные руки она умолчала. Зачем  выставлять Самохину большей злодейкой, чем она сама? Обе побывали в тереме» без приглашения.
  - Значит, куклу Зося раскрашивала? – Елена Павловна поставила на щербатый стол барыню в кокошнике.
  - Угу…
  - Ну-ка, рисунок покажи.
  Васильковое море легло на стол рядом с барыней.
  - Светлый человечек, - бабушка вытерла слезу. – Талантливый. Вот что я надумала, - она опять погладила поверхность, - В церковь мы сходим. Свечки поставим. Папе её – за упокой. Ей – за здравие. Молебен закажем. Я  не большой знаток в церковных-то делах, но – чувствую – туда нам дорога…

  Назавтра после уроков бабушка повязала Тоське платочек в ягодку, взяла, как маленькую, за руку и повела в Спасо-Преображенский собор. Тоська шла с надеждой, что душу «отпустит», с неё скатятся «два великана» и не будут больше «давить».
  На переменке Димка спросил у неё: «Ну, как?» «Потом расскажу», - вздохнула она. «Лупили?» Она махнула рукой: «Лучше бы». Самохиной в школе не было. Даже сплетница – «стоглазка» Крылова, не знала, где она. «К тётке на дачу поехала, - объявила новое доверенное лицо Верки Самохиной Таня Феофанова. – Сказала, на фига мне ваши экскурсии! Табель я и в сентябре получу». «Ну, и дура, - меланхолично заметил Зайченков. – Нельзя отрываться от коллектива». Тем и закончилось: больше о красивой Самохиной не вспоминали – уехала и уехала. Всё равно год к концу.
  В Спасо-Преображенском было темно, прохладно.
  Печальные тётеньки на иконах прижимали к себе непослушных младенцев. Седобородые старцы в золотых и белых одеждах смотрели строго и взыскательно.
  «Не простят!» - мелькнуло у Тоськи.
  Сухонькие и полные, медлительные и шустрые – самые разные по виду старушки прикладывались к образам, мелко крестились, писали записочки и складывали их в чаши. «Думай о хорошем», - шепнула ей Елена Павловна, и она вспомнила о васильках, потом о маме, которой они так и не сказали о происшествии. «Провинилась? – ласково спросил похожий на Добрыню Никитича батюшка и погладил её по голове. – Ну, рассказывай». «Сильно», - чуть слышно шепнула Тоська. Рассказ произвел впечатление. «Добрыня» опечалился, вздохнул: «Соблазны!» - покачал головой. «Молитвы знаешь?» «Нет». Крест носишь?» «Нет». Батюшка расстроился еще больше: «Как же?» - и посмотрел на бабушку. Та потупилась. Велев носить и молиться, он перекрестил обеих и сказал: «Идите с Богом!» Тоська, осмелев, подняла голову: «А… прощение?»  «Он и простит, - широко улыбнулся «Добрыня». – Вы теперь с ним».

  Солнце светило по-прежнему, по-прежнему шныряли по дорогам автомобили, ругались у овощных ларьков торговки, орали привязанные к коляскам малыши и матерились проходящие подростки. Ничто не изменилось, и «два великана», как лежали на сердце, так и продолжали лежать.
  - В воскресенье еще сходим, - оповестила Елена Павловна. – Что мы, как нехристи, от храма отбились? Все дела да дела, о душе некогда подумать.
  - В воскресенье я к Зосе хотела…
  - Вместе съездим. Успеем и туда, и сюда… Велики ли концы?
  - Димку возьмем?
  - Куда без него?
  - Только не показывай вида, что жалеешь.
  - Ученого учить – только портить. Или я не знаю? – с интонацией «Добрыни Никитича» спросила бабушка. – А маме придется сказать. Думала поберечь её, но батюшка велел признаться. Его правда. Не то так и будет висеть на шее… камнем.
  «И у неё «камень»! Сколько их!.. И все из-за неё».

  За ужином, рассматривая Зосины картины, Елена Павловна сказала:
  - Говоришь, ты первая, кому она рисунок подарила?
  - Угу, - Тоська облизнула молочные «усы».
  - Значит, кроме тебя, и Игоря Денисовича их никто не видел? Не считая родственников, конечно, да Тамары Павловны со Стасиком?
  - Наверное…
  Бабушка задумалась:
  - Подойди-ка ты завтра к Наталье Владимировне. У вас в пятницу выпуск. Устройте выставку.
  Тоська открыла рот.
  - Она… не из нашего класса. Она вообще в другой школе учится – в Гвардейском поселке, экстерном.
  - Ну, и что? Квартира-то у них – тут. Если бы не пятый этаж, она училась бы в вашей! Рисунок, покажи. Скажи: «Есть такая девочка…»
  - Я знаю! – загорелась Тоська и выхватила васильки. – Я подойду! Мы с Димкой…
  - Вот-вот. И Строева возьми. Он парень рассудительный. Если потребуется, я и сама поговорю. Но думаю, Наталья Владимировна согласится. Она женщина добрая, хотя отсутствие собственных детей, - бабушка села на любимого конька, - сказывается!
  Ночью, когда в форточку прокрался туман, и белая пелена, повисшая над городом, набухла дождем, мама присела на край её кресла, поправила одеяло, погладила плечи, голову. «Рассказала! – в полусне подумала Тоська, почувствовав на губах соленый мамин поцелуй. – Плачет! Жалеет меня…»

  «Рассудительный» тоже загорелся:
  - На первой перемене подойдем, - он подтолкнул очки. – Как раз литература по расписанию.
  - Давай.
  - Что у вас? – весело поинтересовалась Наталья Владимировна. Лицо её сияло улыбкой: учебный год кончился! Её пугали, что она не справится, а она взяла и справилась! И с шестым, со «страшным» пятым «Б»! Со всеми! – Целая делегация. Оценки выставлены, учтите. У тебя, Игначева, четверка по русскому. А могла быть пятерка. Поняла?
  Тоська кивнула.
  - Гуськов! Не болтайся по классу. Выйди, пусть проветрится! Слушаю вас.
  - Есть такая девочка, - серьезно начала Антонина, - её зовут Зося…
  Димка развинтил тубус.
  - Ой! – всплеснула над «васильками» наманикюренными ручками Наталья Владимировна. – Какая прелесть! А знаете, вполне профессиональная работа! Тонкая, изящная! Болеет…
  Она опечалилась и даже схватилась за розовые щечки.
  - Не хочет, чтоб жалели!
  - Ей операция предстоит…
  - Будет выставка! – тряхнула волосами Наталья Владимировна. – А жалеть иногда надо, - она по-девчоночьи улыбнулась.
  Тоська подумала и согласилась:
  - Вообще-то, да.
  После ночного маминого поцелуя она немного изменила своё мнение: можно жалеть, но так, чтобы никто-никто не видел!..

  - Хорошо бы в рамочки вставить, - Наталья Владимировна потеребила крошечный носик. – Не успеем. Ах, что же вы раньше?!
  - Мы не знали…
  - Ребята, выставка – дело серьезное. Сначала отбираются работы, готовятся рамы, подрамники. Потом искусствовед вместе с автором и работниками музея развешивает картины в зависимости от освещения. Когда я проходила практику.… Впрочем, это неважно! Вот что я думаю: мы приклеим их скотчем!.. Есть такой – беленький – он не испортит…
  - Я тоже хотел предложить, - по-взрослому ответил Димка. – Доску развернем…
  - Сначала свернем! - Тоська подскочила к классной доске. – Приклеим рисунки, спрячем ото всех, а, как ребята войдут, развернем!
  - О чем секретничаете? – Крылова откусила булочку.
  - Всему своё время, - подмигнула ей Наталья Владимировна. – Надо пригласить виновницу торжества, - повернулась она к Антонине. – Сделаете?

  У них хватило ума посоветоваться с Еленой Павловной.
  - Не думаю, что поездка в город и демонстрация рисунков перед незнакомыми ребятами, поможет подготовке к операции, - сказала бабушка. - Вот уж, что травмирует по-настоящему, так эта поездка. Какой-нибудь… Гуськов отпустит глупую шуточку, девчонки начнут перешептываться, и вся работа Тамары Павловны пойдет насмарку. Зося разволнуется, расстроится. Но пригласить надо. Тамара Павловна подскажет, как лучше. Обратитесь сначала к ней.
  - Поехали-поехали! – заторопилась Тоська. – А то до вечера не успеем!..
  - Шестичасовым – назад! Я буду встречать! – Елена Павловна собралась, было, вместе с ними: как же дети одни? Потом, скрепя сердце, согласилась: «Вы уже знатные лягушки-путешественники – езжайте! Только осторожнее!». Собрала гостинцы: мешок круглых плюшек по особому рецепту, на которые была мастерица. Внутри каждой – тертая клюква с сахаром. Вкуснотища! «А то, что вы с пустыми руками? - спросила бабушка. – Нехорошо. Жаль, я в пятницу работаю! Непременно пришла бы на выставку!» «Бабуля, - надо еще Зосю уговорить. Вдруг откажется?» «Кто-то говорил на меня: «Копуша», - возник из прихожей Строев, она замахала на него: «Да иду! Видишь, плюшки заворачиваю?» «А это вам на дорожку», - вручила им по пышной «вкуснотище» Елена Павловна, и они побежали.
  - У Крыловой губа не дура…
  - Каждый день надоест! Представь себе: каждый день по… килограмму мороженого? Неделю поешь, а на другую – вообще затошнит.
  - Я бы не отказался!..
  - Ну, не знаю!
  Они болтали ни о чем: в автобусе, на остановке, когда шли от шоссе до развилки и дальше – к пляжу и «терему», а на уме было одно: согласится, нет Зося? Состоится выставка?

  - Какие к нам гости! – крикнула им в спину Тамара Павловна. – Давно не виделись. Ну, как лещи? Не подгорели?
  - Эй! Привет! – засияла, замахала обеими руками светловолосая девочка в кресле.
  Они так спешили, что, срезав угол, не оглянулись на «великанов», от которых ехали Тамара Павловна с Зосей: они гуляли.
  - А мы мимо шпарим! Здравствуйте!
  - Привет!
  - Не подгорели! Бабушка сказала: «Отменные!»
  Тамара Павловна внимательно посмотрела на Тоську: «Призналась?»
  Она кивнула: «Угу».
  В ногах у Зоси лежал плед, на нем коричневый блокнот, Тоська видела его на этажерке, и несколько связанных резинкою карандашей.
  - У меня – этюды! Жуков рисую, гляньте.
  - Господи! – жуков Антонина боялась. Носатые, рогатые, с длинными усами, с короткими, с кривыми лапками, прямыми - они смотрелись, как настоящие. Одни возились в траве, другие – в песке и мелких камешках…
  - Перенесу на лист – раскрашу, тогда законченных покажу!
  - Классные!
  - Еще задумала серию: «Ягоды», - шепнула она. - Что будет созревать, то и нарисую! – и засмеялась.
  - Можно еще «Животные и… птицы»!
  - У нас только белочка за домом и ежики, - задумалась Зося.
  - А дятел на сосне? Овсянки?
  - Верно! – обрадовалась художница. – Я попробую. Но животных  трудно.
  - Получится! Нарисуешь, и – на выставку! – бахнул Строев, поправив злополучные очки. Тоська толкнула его в бок.
  - Нам и без выставок неплохо, - Тамара Павловна открыла калитку.
  - Заманчиво, - Зося вздохнула. – Тут я сама, тётя Тамара.
  Она поехала вдоль цветочных грядок.
  - А Слава, где? – Димка решил исправиться.
  - На работе, вечером приедет. Он на 21-м километре обходчиком. Заходите, полдничать будем!
  Антонина сказала про себя: «Все-таки на 21-м», -  открыла дверь в сенцы. Запах душистых трав снова ударил в голову. Он и сегодня был горьким. Чем так пахнет? Полынью? Зверобоем? Ломкие «веники» на стенах – молчали.
  - А у нас вот что, - выложила она на столик плюшки. – Бабушка испекла. С клюквой.
  - Вот и славно. Сейчас мы его… раскочегарим, - весело шуршащие шишки заполнили самовар.
  - Маловато будет.
  - Растапливай, пойду еще принесу.
  - Я помогу! - Тоська метнулась за Тамарой Павловной и, сбиваясь и перескакивая с пятого на десятое, рассказала о планируемой в последний день учебы выставке. Массажистка посуровела: «О поездке не может быть и речи. Стрессы нам не нужны, так что не заикайся. А вот работы показать – пожалуйста. Но я не решаю: как она скажет, так и будет».

  За чаем Тоське не сиделось.
  Она ёрзала, как на иголках, и вертелась по сторонам.
  - Ты… вы куда-то спешите? - виновато спросила девочка с глазами – озерами.
  - Говори уж.
  - Зось, я показала твои «васильки» Наталье Владимировне, нашей классной! Ой, нет, сначала бабушка придумала, что можно организовать… выставку! Потом я принесла «васильки» в школу. Наталья Владимировна ахнула: «Профессиональные! Талантливо написаны!» Сказала: «У нас завтра последний день. Давайте сделаем выставку!» - и… велела ехать за работами. Вот.
  - Что скажешь? – повернулся к ней Строев.
  Зося растерянно поглядела на Тамару Павловну, на Тосю с Димкой. Лицо её порозовело, и все испугались, что она заплачет.
  - Я сейчас, - сказала она, развернулась на кресле и уехала в комнату.
  - Маме звонить, - покачала головой Тамара Павловна. – Ой, не было бы беды. Зоя против… контактов. Мне и так за вас попало.
  - Почему против?
  - Была у Сонечки подружка, не разлей вода. Днями не расставались. А как случилась авария, она от нее откачнулась да еще сказала, что мама не велит с… такой дружить.
  - Вот гадина!
  - Дима, что ты! Люди все разные. На бедах как раз и проверяются...
  - А почему… «у Сонечки»? – Тоська вытаращила глаза.
  - Она же Соня. «Зося» по-польски.
  - По-польски? – она посмотрела на спящего Алтея: его погибший хозяин, Зосин папа – поляк?
  - Да нет! Её шутку так назвали! - тётя Тамара откусила плюшку. – О, вкусные! Спасибо бабушке. Олег, был жив, смеялся: «Пусть будут все на «З» - Зоя, Зося». Он лесником был. Это его дом. Они тут, как Сонечка родилась, всё время и жили.

  - Разрешила! – Зося распахнула дверь и захлопала в ладоши. Ресницы у неё вздрагивали.
  - Ура!!
  - Идемте отбирать! – они загремели стульями и «делегацией» отправились в комнату.

  - Ничего себе! - восхитился не видевший цветочной «серии» Строев.
  - Выбирайте, кому, какие нравятся! – сказала Зося, когда они разложили цветы на столе и на поплиновом диванчике. - Я потом добавлю свои любимые, если их, конечно, никто не выберет.
  - Мне все нравятся!
  - А мне – эти, - Тоська сложила листочки в стопочку. – Эти и те.
  - Маки возьмите, - принесла вставленный в рамочку под стекло рисунок Тамара Павловна. – У меня над диваном висел. Стасик рамочку сделал.
  - Вот это да! – вертелся во все стороны Строев.
  Маки были огненно-красные, с каплями росы на лепестках, с черными угольными сердцевинками, точеными, похожими на балерин, тычинками и резными светлыми листьями на стеблях.
  - Вот бы все – в рамки…
  - Ничего, мы их скотчем к доске.
  - Не испортятся? – забеспокоилась Тамара Павловна.
  - Нет! Мы так всегда делаем, когда бумагу к доскам прикрепляем. Техническую сторону я беру на себя, - важно сказал Строев.
  Девочки переглянулись, а тётя Тамара хмыкнула:
  - Ну, если…
  - Ой, этот… неудачный, - замахала руками Зося, увидев, что Тоська вытянула из папки самый нижний листок. – Один из первых. Я тогда только училась…
  - Мне нравится…
  Крохотные рыжие «солнышки», собранные в соцветия, тянулись к небу, вокруг волновалась под ветром лесная поляна, вилась повилика, кудрявилась пастушья сумка, змеился по земле ползучий тимьян…
  - Вот здесь не проработано, - Зося показала на уголок размытого, точно дождем или слезами, неба, который и впрямь казался незаконченным, вялым, но оттого живым и настоящим. Над поляной пахло свежестью…
  - И мне, - всунулся между ними Димка. – Я такие где-то видел.
  - Следопыт, - потрепала его по вихрастой голове Тамара Павловна. – Вон они в сенцах висят. Это пижма. Всякую нечисть отгоняет. В доме, бывает, дверь нараспашку, а комары с мухами не летят – боятся. Ну, если шальная какая заскочит…
  - Пустяки, что не проработано! Берите! – Зося решительно протянула «солнышки» Антонине.
  Рисунков набралось порядочно. Они сложили их в отдельную папочку, которая называлась «Для нот». Проверили прочность ручек из шелкового шнура, прикрепленных к обеим сторонам картонок, и, довольные, уселись к плюшкам и остывшему чаю – обсуждать предстоящую выставку. Зося волновалась: понравятся ли её рисунки? Тося уверяла: не могут не понравиться! Сама Наталья Владимировна, которая работала когда-то в музее на практике, сказала, что талантливо! Строев кивал, что непременно понравятся, лопал плюшки и загадочно улыбался.

  - Что ты лыбился за столом? - она хотела добавить, «как дурак», но после «Добрыни Никитича» плохие слова вылетали с запинкой, а то и вовсе не вылетали.
  - Не скажу, - он опять ухмыльнулся.
  - Мало того, что ты зануда, Строев, так еще и вредина! – они погрузились в «шестичасовой». – Ну, намекни! Жалко, что ли?
  Димка сказал «хе», причем самым противным голосом, и, уставившись в окно, неприлично громко запел: «Летят перелетные птицы…»
  «Вот рожа!» - выскочило у неё, но не вслух, а «про себя».
  - Ладно-ладно. Я тебе тоже что-то хотела сказать, а теперь – ни за что!
  - «Не нужно мне солнце чужое!..» - фальшивил во все горло Строев. Рот у него был – до ушей.
  - Однако ты, парень, разорался! – удивленно покачал головой военный, севший с ними на остановке, и они расхохотались.
  «Придумал чего-нибудь», - ехала и улыбалась Тоська.
  Она попробовала угадать, чего, но как-то не угадывалось. Кусты, березы за окном, ручьи с речушками казались ей необычайно красивыми, не такими, как прежде. Почему она раньше не замечала, как они хороши? Хотелось вглядываться и в траву, и в коричневые крыши, в арки, зеленые и золоченые шпили, в обрамленные каменными наличниками окна. Здоровский все-таки город! Не зря их Наталья водит на экскурсии!
  - Как думаешь, - она толкнула в бок замолкшего Строева, – не провести нам с Гуськовым… предварительную работу?
  - Надавать?
  - Сразу «надавать»! Пригрозить для начала. Сказать: «Начнешь выделываться – схватишь».
  - Согласен, - кивнул Димка. – Еще с Кругловой бы…
  - Я ей плюшку принесу! – оживилась Тоська. – У нас остались.
  - А Маркелов?
  - Славка, вроде, нормальный мальчишка.
  - «Нормальный», - хмыкнул Строев. – А кто учителей передразнивает?
  За Маркеловым водился грех обезьянничания.
  - В прошлом году Кудимов ногу сломал, помнишь? В школу ещё с костылем приходил? Кто за ним шел и прихрамывал?
  - Вообще-то, да.
  - Придется и с ним предварительную. Выходим.
  - Рано же! – Тоська удивленно посмотрела на Строева: чего он?
  - Тогда ты езжай, а я в «Карусель». Скотчем затарюсь.
  - Покеда!
  Димка напустил на себя прежний загадочный вид и заторопился к выходу. Она обернулась: «Придумал чего-то – и молчит! Ну, партизан. Ну, Строев! Не зря тебя Тамара Павловна в сарае держала!»

  - Слава Богу! – бабушка прогуливалась вдоль остановки, отгоняя веточкой комаров. – Диму-то, где потеряла?
  - Он за скотчем побежал. Смотри! – она подняла кверху папку. – Один даже в рамочке под стеклом!
  - Вот и хорошо. У нас тоже новости: маме отпуск дают! Она уже созвонилась с Надеждой, и вы поедете на две недели в Сестрорецк! Я так рада!
  Тоська почему-то расстроилась. Она с нетерпением ждала этой поездки и маминого отпуска, а услышала – и внутри все опустилось. Настроение испортилось. Что подумает Зося? Что опять её бросили?
  - Ты чего? Из-за девочки? – угадала чуткая бабушка: она видела её насквозь. Иногда она так и говорила: «Ой, не хитри! Я тебя насквозь вижу!» - Отпуск в конце июня. У вас месяц впереди. Наиграетесь, нагуляетесь. Плюшки-то мои понравились?
  - Спрашиваешь! Все сказали: «Отменные!»
  Целый месяц! Ура!
  - Даже Тамара Павловна похвалила! Завтра Круглову буду ими… потчевать. Представляешь, её папа был лесником!
  Елена Павловна задумалась:
  - Он, вроде, в порту работает.
  - Он умер. В аварию попал!..
  - Господи, когда? О ком ты?!
  - О Сонином папе! Какая ты бестолковая. Я же тебе говорила! Её на самом деле Соней зовут, а Зосю – папа придумал, чтобы все были на «З». А не из-за какого-то там колдовства, про которое Вера рассказывала!..
  - Бабушка еще и «бестолковая»! В кучу всё собрала – поди, разберись. Я думала, у Кругловой «лесником»…

  - Теперь показывай, - они уселись на диване: мама с одной стороны, бабушка – с другой.
  - Это «Маки». Стасик их в рамочку вставил. Одна их первых работ.
  - «Маки», я думаю, лучше разместить в центре.
  - Чем она рисует? – удивилась мама.
  - Акварельными красками! Игорь Денисович сначала говорил: «Оттенки не видишь!» - но она натренировалась.
  - Какая молодец…
  Тосе показалось, мама сказала «молодец» с завистью – самую капельку!
  - Я тоже… шить научусь. И готовить.
  - Глупая, - мама улыбнулась и потрепала её по волосам. - А что ты «фею» свою забросила? Просила: купи, купи…
  И, правда! Сколько было слез в подушку – и что же?
  - Я не забросила, мам!
  Интересное дело: хотелось внешней красоты – как у Веры Самохиной – яркой, броской, с волосами до плеч, с густой челкой, глазами в пол-лица, а пришла – другая! Непонятная, еле видная, как у пастушьей сумки в траве, у повилики, желтого зверобоя на Зосиной поляне.
  «Надо подумать об этом!» - решила Тоська и достала новый лист:
  - Давайте дальше смотреть.
  - Мне пионы нравятся! – вытянула руку с рисунком бабушка. – Каждый лепесток прописан! И ромашки хороши, и лилии.
  - Это тигровые, у Марь Петровны такие на даче.
  - А ландыши-то! Весной пахнут!
  - А мне…
  Мама вытащила из папки самый первый «неудачный» рисунок с маленькими рыжими «солнышками» и ползучим тимьяном, где в уголке плакало небо, а в спутанной траве цвели душица с донником, растопыривал «ладошки» подорожник, и где росла горькая пижма, отгоняющая всякую нечисть.
  Они помолчали.
  - Будто по лугу ходишь…
  - И кажется, скоро дождь!
  - Один из лучших…
  - Я бы его в центр выставки повесила, - сказала мама Ира. –  И слева от него – все полевые цветы, а справа – садовые. И так распределила, чтоб красные цветы шли не подряд, а вразбивку. Правда, мам?
  Бабушка, главный искусствовед, по-царски кивнула:
  - Пожалуй.
  Ах, как хорошо было сидеть рядышком, рассматривать картины, обмениваться впечатлениями! Тоська вертелась во все стороны: то ластилась к маме, то к бабушке, то вскакивала и подносила маки с гладиолусами к стене, спрашивая: «Отсюда, как?» Наконец, она сложила рисунки в папку, выпила молоко и улеглась на узкое, как школьный пенал, кресло. Укрылась шерстяным коричневым пледом, который тоже помнил дедушку, а потому не выбрасывался, вздохнула и посмотрела в окно. По серому застиранному небу плыли грязные облака и грозили дождем. «Что если ребята скажут: «Ерунда! Подумаешь, цветочки!»? Они ведь не знают Зосю. Для них она посторонняя девочка! Даже не из их школы!» - Тоська беспокойно заворочалась.
  Стекло задребезжало. У Толмачевых хлопнула форточка.
  Как глупо, что она шпионила! Перелезала через балкон…
  Зосины мама с бабушкой просто зарабатывают на операцию.
  То есть, совсем  не «просто», конечно…
  И никакие они не колдуньи – самые обыкновенные травницы. Недаром в «тереме» все стены травами увешены.
  «Зачем Самохиной деньги? – она перевернулась на другой бок. – Чтобы уехать от папы?» Она представила, что Веркин папа – её. Вот он приезжает из рейса, вот они идут с ним в лес за грибами или на ту же рыбалку вместе со Строевым. Он бы у неё не пил! Зачем? Им и так было бы весело. Интересно,  чего Строев придумал?»
  Бабуля шикнула: «Что крутишься? Спи».
  И она послушно закрыла глаза.

  День как назло выдался дождливым. Мелкий дождик сеял сквозь сито, а перед тем, как ей выйти, полил настоящим ливнем.
  На Тоську налетела паника: она замочит рисунки!
  - Что же ты новую кофточку не надела? – мама стояла у зеркала и напевала: «Скоро в отпуск, скоро в отпуск!». У неё был выходной, и нелюбимый Еленой Павловной Алик подъезжал к другим продавщицам.
  Новую кофточку Тоська не надела из-за приметы: наденешь новое – удачи не видать, а ей хотелось, чтобы выставка пришла хорошо. В приметы она не верила, но вдруг?..
  - Я в бодлоне, - она цапнула из «феи» розовый блеск для губ.
  - Может, мне с тобой сходить? – спросила мама.
  Тоська замялась: с мамой она бы вдвойне волновалась.
  - Ладно, ладно! Иди одна. Только папку в мешок положи, чтоб не намокла. И зонт возьми. Ой, какая ты смешная с этими волосами!
  Когда мама увидела их с бабушкой «раскраску», она сначала онемела, а потом захохотала так, что они обе раскрыли рты.
  - Ничего не бойся, зайка, - она прижала её к себе и выпустила. – Иди.

  Ух, какой дождина! Коленки мерзнут! Хорошо, что школа за углом.
  Тоська снова ходила в юбках синей джинсовой с крупными «медными» пуговицами на кармашках и черной - школьной с лаковым ремешком. Веркины штаны она засунула в сумку. Бабушка сказала: «Я их сожгу!». А мама добавила: «С отпускных тебе новые куплю». «Даст он тебе отпускные?» - поинтересовалась бабушка. Мама сразу посерьезнела: «Обещал».
  - Приве-ет, Игначева! – подкараулила её на лестнице Маринка Круглова. – Что вы с Натальей вчера шептались? Секреты какие-то от народа, - она надула губы.
  Тоська похолодела: «Плюшки забыла!»
  Сунулась в пакет: здесь! Ура. Целых две. Мама положила!..
  - Иди сюда.
  Круглова отклеилась от перил.
  - Бабушка вчера пекла. Угощаю.
  - С чем это?
  - С тертой клюквой.
  - Кислые?
  - Скажешь тоже! Они же в сахаре.
  - Бегемот все тащит в рот! – просвистел над ухом Гуськов.
  - Вали отсюда вообще! – Маринка взяла плюшки. – Спасибо. А чего секретничали?
  - Выставку сегодня показываем. Одной… начинающей художницы, сечешь? Только никому пока, поняла?
  - Ага, - кивнула Круглова и побежала к девочкам.

  После первого урока, который и уроком-то было нельзя назвать, потому что все баловались и орали, как сумасшедшие, Наталья Владимировна призвала класс к порядку и объявила:
  - У Тоси и Димы для вас сюрприз. Но вначале я скажу два слова. Тихо, Гуськов!
  Димка показал ему приличный кулак.
  - Всю последнюю неделю мы ходили на экскурсии, знакомились с городом, его достопримечательностями, и я часто слышала от вас: «Надо же! Мы тут живем – и не видели!» Удивительное рядом. Надо только уметь его разглядеть. Иногда это просто здания, красивые фасады, древние замки, как наш Выборгский, или башни, как Круглая и Часовая, или укрепления инженера Тотлебена на Батарейной горе, где теперь качели, и все качаются и не знают, что же здесь было раньше, а иногда – это обычные люди.
  - Как Гуськов! – не удержался Славка Маркелов.
  - А чего я?
  - Тихо вы! – крикнула Маринка Крылова.
  - Да ладно...
  - Мы проходим мимо, не замечая, как прекрасны их лица, как добры они и внимательны, как любят нас, даже если мы приносим им огорчения – я говорю о близких, вы понимаете. И мы совсем не знаем, чем живут незнакомые или малознакомые нам люди, которых мы, тем не менее, каждый день видим во дворе или на улице, в магазине, автобусе, в электричке…
  - «Мы ленивы и нелюбопытны», - вставил «кладезь» Зайченков, и классная умилилась:
  - Совершенно верно, Зайченков! Это слова Пушкина, ребята.
  - А мы думали Зайца!..
  «Это провал! – Тоська закрыла глаза. – Им неинтересно!»
  - Но иногда, - Наталья Владимировна понизила голос, словно собираясь рассказывать сказку, - мы узнаем об этих людях такое, что в корне меняет наше представление не только о них, но и о нас самих! Почему они могут, а мы – нет? Почему они сражаются и не хнычут, не раскисают, не отчаиваются там, где мы опускаем руки? Тося Игначева и Дима Строев познакомились с удивительной девочкой…
  Все, как по команде, обернулись.
  - …внучкой Зинаиды Макаровны Толмачевой, которая живет по соседству – в «ласточкином гнезде». То есть, в доме номер семь, конечно, но это неважно.
  - К ней еще тётки всякие ходят, - закивали одноклассники. – Знаем.
  -Девочку зовут Зося. Она учится не в нашей школе. Она вообще… не ходит в школу и учится на дому, потому что… попала в аварию и теперь лечится и готовится к операции. Но она…
  Наталья Владимировна обвела класс глазами:
  - Сейчас вы выйдете на минутку – Крылова с Кудимовым покараулят у дверей – потом зайдете и увидите, чему она научилась. Будете смотреть, помните: ей столько лет, сколько вам, поняли?
  Феофанова надула щеки:
  - У неё бабка за деньги лечит!
  - Дура, знаешь, сколько сейчас операция стоит? Может, вообще двести тыщ!
  - Выходи, давай!
  - Зачем нам это надо? Выдали бы дневники – и на каникулы-ы!.. Каникулы хочу-у!
  - Симоновой вечно ничего не надо.
  - Ага. Надоела уже со своим «хочу»…

  Класс ворчал, гудел, как пчелиный рой, переговаривался за дверью, хихикал девчоночьими голосами, дрался и норовил прорваться и - заглянуть. Кто-то басил: «Отвали, дай я!» Руки у Тоськи прыгали: «Скорее!» Дотошный Строев разложил на учительском столе инструменты: двое ножниц с наточенными лезвиями и скотч. Наталья Владимировна протёрла мокрой тряпочкой доску, сказала:
  - Не спешите, успеем. Маки и портрет повесим на гвоздики…
  Портрет?! Тоська вытаращила глаза.
  Строев ухмыльнулся, рожа у него сделалась, как недавно – в автобусе:
  - Мне Тамара Павловна фотографию дала. Я бумаги купил, увеличил и в рамку из-под своей карточки вставил. Классно вышло, да?
  Зося сидела перед мольбертом и рисовала: волосы у неё были заправлены за уши, а на глаза – надвинут небольшой козырек. Повсюду вразброс лежали синие, фиолетовые цветы с резными листьями, тонкие волосяные травы, колючки, похожие на чертополох. На столе стояли пластмассовые стаканчики с кистями, карандашами, баночки с красками и развинченные тюбики. На переднем плане лежал старый Алтей и дремал.
  - Здорово! Мог бы и сказать!
  - Секрет!
  - Скоро вы там?! – дверь, не выдержав напора, поехала, и возбужденная толпа ввалилась в помещение.
  Наталья Владимировна приклеила к доске последний рисунок:
  - Рассаживаемся!
  - Ух, ты!
  - Зашибись вообще…
  - Мне не видно!
  - Кому не видно, подходим! – все расселись кружком.
  - Ничего себе, - Маркелов почесал нос. – Это она – сама?
  - Вон же рисует, ослеп?
  Классная кивнула, и Антонина вышла к доске:
  - Художницу зовут Зося. На самом деле Соня, но папа так хотел.
  Строев вытащил фотоаппарат и начал щелкать, как заправский фотограф. От неожиданности Тоська смешалась.
  - Он погиб… в автомобильной аварии, в которой пострадала и Зося, а их мама получила сотрясение. Сначала она не могла сидеть, но мама с бабушкой и… Тамарой Павловной, это очень хорошая массажистка, её лечили, и теперь она может все. Или почти все. Но самое главное – рисовать. Эта серия называется «Цветы», вот. В ней... представлены полевые цветы: ромашка, горицвет и другие, - Тоська показала на одну сторону доски, на другую. - И садовые: нарциссы, крокусы, тюльпаны. Готовится серия «Жуки и насекомые», она пока… в карандаше, за ней – «Животные и птицы»...
  - Мне все равно не видно! – закапризничала Симонова.
  - Можно мы поближе подойдем, Наталья Владимировна?..
  Классная руководительница сделала жест очаровательной ручкой:
  - Подходите! Тося будет экскурсоводом, а вы станете рядом, как настоящие посетители на выставке! Прошу.
  Одноклассники сгрудились у доски.
  - Не думайте, что это легко: взял в руки кисточку – и рисуешь, - выпалила Тоська.
  - Кто спорит! – согласился Зайченков.
  – У Зоси тоже не все получалось, особенно оттенки. Оттенки в акварели – главное! Но она… упорно трудилась. Раскрашивала кукол -  таких, - движением фокусника Антонина вытащила из портфеля барыню в кокошнике, и та заплясала в ребячьих руках.  – Делала эскизы, первые… ученические рисунки, как, например, этот…
  Она показала на желтые «солнышки», мокрое небо и змеиный тимьян. Все закивали: «Ого!» и «Здоровско!». Димка, не переставая, щелкал камерой, снимал сверху, снизу, захватывая в кадр и Тоську, и Наталью Владимировну, и непривычно задумчивого Гуськова.
  - Зося считает его неудачным, а мне он нравится!
  «И мне! И мне!» - закричали экскурсанты.
  Наталья Владимировна присоединилась:
  - Он – живой! И дышит…

  - Кажется, дождь начинается!.. Кажется, дождь начинается…

  За окном полил настоящий ливень.
  Славка Маркелов вскочил на стул, заорал: «Дождь идет, ура!». Класс засмеялся, замахал руками: «Ура!!»
  - Что ж, - улыбнулась строгая Наталья Владимировна, - а теперь – дневники.

  Лужи пенились, пузырились.
  Тоська шлепала по воде. Мокрое лицо её сияло: сегодня вечером они печатают с Димкой карточки – настоящие картинки с выставки! – а в воскресенье едут к Зосе. К терему с розовыми наличниками, «двум великанам» и старому глухому Алтею…

  Осталось два дня – всего ничего! Скоро – воскресенье!

Конец!