Неизвестная земля
Книга 1

(ред: публикуется без корректуры) 

Начало
Глава 6.
Рассказ о доверии.

    Роза без горя жила у Влада. Целыми днями она сидела на пороге своей пристройки, для чего нараспашку открывала  дверь и, взяв в руки кусок  какой-нибудь ткани, начинала шить – обыкновенно это была наволочка к ее подушке, пододеяльник или скатерть на стол. Частенько теперь она делала это не одна, но в компании с Машей, временными прерывая свое занятие – чтобы сбегать на речку и набрать себе воды, выстирать свое платье или покупаться (если поблизости никого не было). Любила Роза ходить и на луг, в поле, вместе со своей неизменной спутницей Машей – там они собирали целые охапки цветов, из которых потом плели прелестные веночки; эти веночки она с Машей потом пускала по воде. Любила так же же она хаживать в лес – за ягодами и грибами, или просто для того, чтобы послушать пение птиц, подышать насыщенным лесным воздухом и поболтать со своей юной подругой.  Но, любя гулять и общаться с Машей, еще больше Роза любила каждый вечер выходить за забор, садиться одна на берегу реки и смотреть, как заходит солнце. И ничто не могло помешать ей осуществить это наблюдение, разве что плохая погода и дождь. И Роза приходила (неизменно одна), садилась на траву и следила за солнечным диском – как медленно оно садится там, вдали, где кончается река. О чем тогда думала она – никто не знал, но думала она явно о хорошем, ибо глаза ее в тот момент светились счастливым огнем, а сама она улыбалась – свободно и легко.
Роза жила без печали, пока не стала замечать: Олег. Главный помощник Влада, он далеко не равнодушен к ней. Розу это не удивило – на нее все смотрели, но этот ее и не удивил, он ее испугал.  Она не любила его - с той самой минуты, как впервые повстречала его тогда, у реки, когда Влад и Дроздов улыбались ей, а этот, кривя губы, все глядел на ее медальон и чему-то усмехался. Еще тогда ей не понравилась его ухмылка, его усмешка и подлые глаза. Пожив же здесь, у Влада,  узнав его поближе, она и вовсе старалась избегать его – грубый, сильный, мрачный, в нем не было ничего хорошего. Все от него слышали только грубые, почти злые, слова, никто не видал от него приветливо взгляда. С рабами он обращается жестоко, он чересчур придирчив и строг к ним, с помощниками же и Владом – теми, кто мог бы стать ему друзьями – вел себя высокомерно и зло. И Роза смело могла бы утверждать, что ни среди невольников, ни среди невольниц, ни тем более Влада или помощников ни нашлось бы никого, кого бы Олег назвал бы своим другом. И уж точно никто из них не назвал бы своим другом его.
    Он – зло, грубое зло, и теперь это зло  заинтересовалось ею.  Сначала Роза решила, что с ним будет тоже, что и с остальными – погоняется-погоняется за ней, да и отстанет. Поймет, что не для него она, что не любит она его. Но нет, не вышло. Олег оказался  упрям и настойчив. Сначала он просто ограничивался пристальными взглядами, которые он бросал на нее всякий раз, стоило только ей выйти из своей пристройки. Взгляды, полные любви и нежности – они только пугали ее, и всякий раз, замечая, что он смотрит на нее, она спешила скрыться где-нибудь, или начинала заниматься чем-нибудь, стараясь не замечать его. Потом, видя, что Роза остается равнодушна к взглядам, Олег перешел к словам и действиям. Когда как-то Роза вышла, неся тяжелую корзину, полную белья, к реке, чтобы перестирать его и развесить сушиться на длинных веревках, Олег, проходящий мимо, остановился.
    - Может быть, тебе нужна помощь? – улыбнулся он,  с любовью взглянув ей в глаза и протянул руки, чтобы взять корзину.
Роза остановилась. Взгляд помощника, его любовный взгляд был тяжелым, хищным, как и та страсть, что обуревала его. Этот  взгляд не понравился Розе.
    - От тебя – никогда, - заявила она, и, развернувшись, зашагала прочь.
    А Олег усмехнулся. До чего же мерзкой показался он ей в этот момент! Поганая, веселая насмешка – Роза надеялась, что ей никогда больше не доведется ее услышать. Как не доведется ей больше столкнуться с его помощью. Но на следующее утро, вернувшись с реки после умывания, она нашла в своей каморке  чудесные наряды и украшения.   В обед  - сладости, экзотические фрукты. Невольницы разразились восторженными охами и ахами, они весело смеялись, а ей было не смешно, а мерзко и боязно. В янтарных отблесках колье она видела сумасшедший злорадный огонь глаз, а сласти и экзотические фрукты напоминали ей приманку, которую охотник бросает, чтобы подманить дичь. Но не затем дичь подманивают, чтобы одарить ее любовью! Для охотника  дичь – трофей, добыча. И ее убивают. Она же не хотела ни становиться трофеем, ни становиться добычей. Она собрала все подарки и кучей сложила на веранде. Ответом же стала усмешка надсмотрщика -  еще одно доказательство тому, что она не ошиблась в нем. Чудовище, монстр – Роза боялась его особенно сильно после подобной выходки, однако старалась не выказать своего страха. Она сумеет от него защититься в случае чего, и до этих пор ей не стоит ронять себя в присутствии друзей. Причем таких друзей, которые нападения этой личности на нее уж конечно, никогда не допустят. Да, обитатели домика все видели и не могли не понять, что происходит, а что они думали?
    - А ведь он любит тебя, - сказал ей Влад, когда она, по своему  обыкновению, сидела на пороге своей пристройки и перебирала фасоль, а Олег стоял неподалеку и, усердно забивая гвозди в забор, не переставал бросать в ее сторону исполненные страстью взгляды.
    - Да? – Роза оторвалась от работы.
    Влад покосился на Олега – тот с такой яростью вбивал в доски гвозди, что те входили в крепкое дерево словно в масло.
    - Он мучается, - заметил он.
    - Ничем не могу помочь, - пожала плечами она и возвратилась к своей фасоли.
    - Но он любит тебя!
    Роза подняла голову и серьезно посмотрела на Влада.
    - Я вижу, что мучается, но я его не люблю, и мне жаль, что он этого не понимает.
    - Совсем не любишь?
    Она  покачала головой:
    - И никогда не смогу полюбить.
   Он вздохнул и на какое-то время повисла тишина.
    - Я знаю Олега давно, - помолчав, продолжил Влад, глядя в сторону помощника, - он многих любил, но все его увлечения были мимолетны, а с тех пор, как он встретил тебя…
    - Можешь не рассказывать мне его историю, - прервала его она и вздохнула, а потом поняла на Влада свои серьезные глаза: - Пойми, мне даже слышать о нем противно.
    - Но ты даже не попыталась узнать его поближе!
    - Скажи, а разве для того, чтобы узнать, что огонь жжется, обязательно для этого совать в него руку?
     Влад улыбнулся, но все же сказал:
    - А все-таки я тебя не понимаю, ведь Олег…
    - Не понимаешь? Тогда, пожалуйста, будь так добр, объясни, отчего это ты не женишься на Катерине? Она вроде не уродина и не дура, и старухой ее не назовешь – ей вчера только двадцать исполнилось. Да и к тебе, как я знаю, - Роза лукаво улыбнулась и покосилась глазом на Катю – невольница стояла неподалеку, розовощекая, полная и, поглядывая на Влада, чему-то улыбалась и смеялась, - она не равнодушна.
    Влад улыбнулся.
    - Ну тут дело другое... и потом, у меня уже есть жена...
    - Пока еще только невеста, - поправила Роза.
    - Ну так она все равно лучше…. И потом, сравнила Катю и Анну!
    - Значит, на Кате ты бы не хотел жениться?
    - Ясное дело, нет! Она не в моем вкусе.
    - Тогда отчего ты лезешь ко мне со своим Олегом, если видишь прекрасно, что мне до него нет дела, как и тебе до Кати?
    - Да жалко мне его.
    Жалко! Роза улыбнулась. Бедняге Владу было жалко всегда тех, кто страдает, причем, похоже, без разницы, кто окажется этим страдающим – дитя, жестокий убийца или  травинка, которую выдернули из земли и оставили сохнуть под солнцем. Он пожалеет всех троих. Хотя к дитя, конечно, жалости будет испытывать больше. Добродушный! Вот за что он ей так нравился  –  именно из-за доброты и жалости ко всему и всем.  Что же касается Олега, то как она и предполагала, свою попытку одарить ее чем-нибудь он больше не повторял. Он даже не пытался расположить ее к себе нежными речами (что к лучшему, думала она – ее сотрясало от ужаса и омерзения, когда она пыталась представить его, произносящего нежные слова). Только вот жечь ее взглядом и усмехаться надсмотрщик не перестал, и потому Роза продолжала бояться – пока однажды аечером в воротах показался незнакомец. Смуглый, с пышными черными курчавыми волосами – ну прямо как шерсть молодого барашка, с черными сверкающими глазами, гладковыбритым лицом с короткой черной полоской над верхней губой – усами, и маленькими золотыми серьгами в ушах. В черных сапогах, в красной рубахе на пуговицах, в черных штанах с пряжкою и черной жилеткой. А у пояса – охотничий нож. Цыган.

    - Ты кто такой? – дорогу цыгану перегородил Дроздов.
    Широко улыбаясь, он взглянул в лицо смуглого черноволосого мужчины – нет, не из своих. Значит, новый раб! Дроздов улыбнулся еще шире, а цыган спокойно пустился в обход. Тогда Дроздов опустил руку ему на плечо, думая остановить. В мгновение ока цыган схватил его за эту руку и, вцепившись в нее как клещами, перехватил другой и перебросил Дроздова через себя  той же легкостью, как мы кидаем подушку. Вскрикнув от неожиданности и удивления, Дроздов рухнул на спину, а цыган, как ни в чем не бывало спокойно зашагал далее. Разозленный, Дроздов вскочил на ноги.
    - Ах ты..! – он кинулся за чужаком, но тот, услышав позади себя топот, неожиданно обернулся и нанес Дроздову сокрушительный удар в живот.
    Беззвучно охнув, Дроздов согнулся у того на руке и повис, как полотенце. Цыган убрал руку и он рухнул на землю и  минуты три был не в состоянии даже подняться. А между тем на цыгана с обеих сторон кинулись Роков и Татищев - еще два помощника. Цыган обернулся в сторону Рокова  и был тут же схвачен Татищевым, но не тут-то было. Схватив того одной рукой за рубашку, а другой – за руку, он с легкостью поднял его в воздух, а потом, развернувшись, со всей силы ударил ногами своего пленника по лицу бегущего Рокова. Последний от удара рухнул вниз, но едва он успел упасть, как на него обрушилось тело – это незнакомец кинул на него Татищева. В это время Дроздов отправился от удара и, вскочив на ноги, выхватил из-за пояса револьвер, думая пулей успокоить цыгана, но только он успел выхватить оружие из кобуры, как цыган развернулся, прыжком подскочил к нему, выбил из рук оружие и сжал его за кисть. Дроздов истошно заорал и от адской боли упал на колени.  Слева бежал Осипов. Отпустив кисть Дроздова, цыган схватил помощника за грудки и отшвырнул в сторону поднимающихся на ноги Татищева и Рокова. Секунда – и все трое валяются в пыли, кучей распластавшись друг на друге. А цыган  уже обернулся и, ловко увернувшись в сторону от Осипова, схватил его за руку, перехватил другой за ремень и со всей силы ударил сначала о забор, а потом – о землю. Повалив Осипова, цыган придавил его спиной к земле и начал душить, а тот извивался, молотил его руками, но вырваться не мог.
Из дома, привлеченный шумом, выбежал Олег...
    - Отец! – громкий крик заставил всех обернуться.
    На пороге своей пристройки стояла Роза. Дроздов непонимающе захлопал глазами, да и все остальные вытаращили глаза от удивления.  
    - Роза, - смуглое лицо цыгана просияло, его руки разжались, выпустив шею Осипова, а сам он, отойдя от помощника, крупными шагами пошел на встречу Розе, и через секунду та прижалась к его груди.
    - Отец!..- еще нежнее и радостней прошептала Роза.
    Дроздов, успевший встать на ноги, смотрел на них как громом пораженный. Отец? Этот цыган – ее отец? А Роза – его дочь? Цыганка? Не меньшее удивление испытывали и остальные.
    - Рада меня видеть? – между тем спросил, улыбаясь и показывая крупные белые зубы, цыган.
    Роза улыбнулась ему в ответ и они, обнявшись, вдвоем зашагали прочь к полному недоумению окружающих.

    - Так кто это был? – спросил, отряхиваясь и еще не успевший придти в себя после побоища, Дроздов.
    - Хмель, - мрачно буркнул выглянувший из-за угла Олег.
    - Хмель? Это что, имя?
    - Он цыган, - пожал плечами Влад.
    - И ее отец, - с улыбкой вставил Роков.
    - Верно, - кивнул Влад. – У цыган и не такие имена можно встретить.
    И он повернулся к Олегу:
    - Ты знаешь его имя. Откуда?
    Но вместо ответа Олег почему-то криво усмехнулся и ушел.
    - Ну что, ответили тебе? – улыбнулся Дроздов. – Ладно, черт с ним. Какое нам дело, откуда он знает его имя? Может, встречались когда, он ему на ухо и прошептал.
    - Ага, - хохотнул Роков. – По взаимной дружбе.
    И мечтательно добавил:
    - А давайте заставим его поработать на нас, а? нет, ну вы сами подумайте – такой экземпляр! Гора мускулов вкупе с колоритной внешностью. Представляете, если его у нас увидят? Да все от зависти полопаются, увидав у нас на службе такого красавчика.
    Влад с улыбкой покачал головой.
    - Вряд ли он даст себя поработить, - молвил он.
    - Да уж, - согласился Дроздов, - этот – вряд ли. У него во взоре такое написано! Гордый, прямо как наша Роза... слушайте, а она ж вся в него! не знаю как силой, но взгляд – такой же, только у него суровее и сильнее... нет, ну вы гляньте, как они там расселись!
    Дроздов покосился в сторону речки, где Роза и Хмель, рассевшись около пристройки, глядели на черное небо и задушевно болтали.
    Роза очень обрадовалась приходу отца, а еще больше – его реакции на то, что она теперь живет здесь. С той самой поры, как она покинула табор, она старалась не думать о том, нравится или Хмелю ее поступок или нет – она знала, что нет. Да и сейчас она понимала, что цыган не одобряет ее выходку – Хмель бы с радостью забрал ее обратно в табор, даже обругал за побег из него и был бы прав. Во-первых, потому, что он любит ее и как всякий любящий отец, не желает расставаться с дочерью.  Во-вторых, потому что законами табора не приветствуется уход из него, и уж тем более – уход к не цыганам.  Но почему же он этого не сделал? Наверное, потому, рассуждала Роза, что она – не цыганка. Будь она настоящей цыганкой, табор бы возмутился, он никогда бы ей этого не простил, а полукровке – пожалуйста, пусть катится к этим белым людям. Цыгане закрыли глаза на то, что она ушла от них, и потому ее отец не сердится на нее. Что ж, она понимала такую позицию отца и не могла сердиться на него, тем более, что в самом таборе ей не было очень-то сладко, ведь там ее не любили. Полукровка, да еще из другого табора и обворожительно красивая – более, чем достаточно причин для того, чтобы вызвать зависть у женской половины цыган. И не меньше – у мужской, которым она в любви отказала – как Миро, например…
    Миро. Роза думала, что Хмель, едва лишь первые волнения встречи улягутся, заговорит о нем- как-никак, она ведь должна была выйти за него замуж, а отец молчал и ни слова не говорил о сыне вожака. Неужели его совсем не интересует, почему она не вышла за него замуж? Не интересует даже, собирается ли она выходить замуж за него или какого-либо другого цыгана или вообще найдет супруга среди белых людей? Гордость не позволяла Розе самой выведать это у него, а сам он молчал, но при этом и сказать, что отцу совершенно все равно, что касается ее любовных дел – она не могла. Потому что первое, на что обратил внимание цыган, так это на то, что Олег не равнодушен к его дочери. И что та, в свою очередь, его всячески избегает.
    - Он тебе не нравится, да? – спросил он как-то у нее.
    - Да, - созналась Роза.
    Хмель уперся взглядом в маячившую фигуру Олега.
    - Ты правильно делаешь, что избегаешь его. Держись от него подальше и впредь.
    Она вздохнула.
    - Я не люблю его, отец, а он не понимает этого.
    Цыган нахмурился и быстро посмотрел на нее. Увидев его взгляд, она поспешила добавить:
    - Но ты не беспокойся, я смогу за себя постоять. Кроме того, днем он не осмелиться напасть, здесь Влад, да и остальные возмутятся. Все-таки большинство живущих здесь – порядочные люди, а ночью меня оберегает крепкая дверь и мощный засов.
    Хмель не ответил, достал трубку, закурил. Курил он медленно и долго, а потом, встав, сказал:
    - А ты все-таки будь осторожна. И знай: если что, я всегда приду к тебе на помощь.
    Этим же вечером он подошел к Владу, который, сидя на веранде, задушевно болтал с Дроздовым за столиком.
    - Кто это? – без всякого предисловия спросил Хмель, кивнув на стоящего неподалеку главного помощника, контролирующего, как Игорь запрягает коня в телегу.
    - Олег, старший помощник.
    - Я бы денег заплатил, лишь бы он ко мне на милю не приближался, а ты ему платишь, чтоб он у тебя жил, - сказал  цыган, не переставая следить за Олегом. – Решил запустить волка в хлев?
    - Он хороший работник, - пожал плечами Влад.
    - На безрыбье и рак рыба, да?
    Влад усмехнулся, хотя когда он взглянул в серьезные глаза цыгана, улыбка у него пропала.
    - Ну, знаешь, рыба не рыба, а все-таки лучше, чем ничего. А почему он тебе так не нравится?
    - Хотя бы поэтому, - ответил Хмель, кивнув головой на Олега.
    Влад с Дроздовым устремил свой взгляд на главного  надсмотрщика. Стоя в центре двора, он бранил Игоря, грязно ругаясь – у бедняги никак не удавалось поддеть дугой  ременное «ушко» на хомуте, хотя он старался изо всех сил. Между тем у Олега кончилось терпения и запас брани,  разгневанный задержкой, он схватил плеть и при очередной неудаче паренька так сильно огрел его ею, что невольник взвыл от боли, а главный помощник, выругавшись, тут же пригрозил прибить его еще сильнее, если через пять минут все не будет в порядке. После чего  пошел в дом – пообедать перед отъездом.
    - Очень хороший работник, - с неприязнью продолжал Хмель. – А методы воспитания просто замечательные. В следующий раз заключишь контракт с дьяволом? Его возьмешь себе в надсмотрщики?
    - Это случайность, - тут же встал на защиту Олега Влад.
    - Я так и понял, - и Хмель, подойдя к товарищам, взял из руки Дроздова яблоко, которое тот уже поднес ко рту, чтобы откусить, и направился к обиженному Игорю.
     Вручив не помнившему себя от изумления и радости  юноше яблоко, он знаком велел ему отойти и сам взялся запрягать кобылу.  
    - А он ничего, - усмехнувшись, заметил Дроздов, наблюдая за действиями цыгана. – И ведет себя так спокойно, будто у себя дома находится. Прямо как Роза...яблоко у меня забрал...  глянь, Олег шагает. Интересно, что-то будет?
    А было вот что. Олег рассвирепел, увидав цыгана, выполняющему работу за раба, в то время как последний с улыбкой лакомиться яблоком, отдыхая в сторонке.  Глаза помощника вспыхнули злым огнем. Как он смеет вмешиваться в его дела! Выхватив из-за пояса плеть, он направился к Хмелю, желая проучить его. Подойдя, он занес руку с зажатым орудием, но опустить не успел – Хмель знаком велев Игорю присмотреть за кобылой, извернулся и, перехватив занесенную руку своей левой рукой, правой схватил помощника за ремень и перекинул через себя. И, повернувшись к опешившему Игорю, снова принялся запрягать лошадь. Словно ничего и не случилось. Из груди поверженного Олега вырвалось яростное рычание. Взбешенный тем, что его повалили вот так запросто на глазах у Влада и этого никчемного раба, он вскочил и, выхватив у стоящего неподалеку Осипова (своего не оказалось) нож, кинулся на обидчика. Хмель, не говоря ни слова, спокойно обернулся, снова предоставив кобылу в распоряженье Игорю, и встал лицом к Олегу, спокойный и невозмутимый. Но когда тот подбежал к нему, занес нож, чтобы ударить его в живот, Хмель преобразился. Глаза его гневно сверкнули, он подскочил к помощнику, одним ударом вышиб у того нож, и они сцепились и покатились по пыльной земле к превеликому удовольствию Игорю, который с горящими от восторга глазами глядел за сценой сражения. Да, такое не каждый день увидишь – Олег валяется на земле! Даже Дроздов и Влад заинтересовались – прекратили беседу и устремили свои взоры на дерущихся, а из дома высыпали женщины и окружили бойцов. Даже невольники-мужчины, запертые в бараке, высунули свои головы из камер, чтобы поглазеть на бой, а некоторые даже подбадривали драчунов.

    - Так его, цыган! Дай ему хорошенько!
    - Ну, Олег, не подкачай! Что тебе, цыгана не осилить?
    - Да в глаза целься, кретин! Под дых дай!
    - Осторожней, сзади!
    И так далее и тому подобное, причем не смотря на то, что у обоих дерущихся были свои болельщики, все-таки львиная доля приходилась на Хмеля. Только те не ведали о том -  они катались по земле, и Олег все пытался дотянуться до горла Хмеля, чтобы придушить его, но Хмель был чертовски силен и Олег, поняв, что это невозможно, пошел в обход. Увидав, что его нож, выбитый цыганом, валяется в метре от них, Олег стал изо всех сил тянуться к нему, пихая, толкая, молотя цыгана, вынуждая его откатиться к ножу. Долгое время ему ничего не удавалось, но вот хмель оказался над ним и Олег, вцепившись в цыгана, хрипло рассмеялся и сделал рывок, перекатился с ним, подмяв его под себя, а потом потянулся рукой к ножу и, схватив его, занес руку. Но Хмель успел перехватить ее. И тут же Олег был отброшен в сторону, и прежде чем он успел встать, Хмель подскочил к нему, выбил нож – тот упал рядом,  схватил его самого, поднял над головой и отбросил в сторону, а потом метнул в него нож. Нож вонзился в дюйме от его головы, в забор, к которому он прислонился, отчего одна половина пряди волос Олега осталась под ножом, а вторая, отсеченная – над ним.   Сделав это, цыган развернулся и зашагал прочь. Но главный надсмотрщик, видимо,  не желал признавать поражение. Злобно сверкнув глазами, он вытащил нож из забора и метнул его в цыгана, прямо в спину. Девушки испуганно завизжали, даже Дроздов вскочил, но напрасно – Хмель обернулся и поймал нож налету, за лезвие, не порезав себе даже пальцы. Глянув на Олега, он спокойно заткнул пойманный нож себе за пояс и зашагал к Розе. Спокойно, словно ничего и не было, мимо удивленных, восторженно, зачарованно на него смотрящих женщин и девушек.
    Поверженный в очередной раз Олег не желал мириться с позором,  этот урок его ничему не научил, а лишь подхлестнул его полыхающую и без того злобу, оскорбленное самолюбие. Он вскочил на ноги, схватил стоящие близ забора  вилы и побежал вслед за цыганом. Теперь-то ему конец. Вилы длинные, зубья острые, их четыре. Цыган будет убит.  Женщины ахнули снова. Хмель услышал их крики и обернулся. И вовремя – острые зубья вил прорвали ему рубашку, оцарапав бок, а Олег уже намеревался повернуть их, чтобы всадить вилы ему в живот. Нечеловеческая ловкость и быстрота движений спасла цыгана от неминуемой гибели. Извернувшись всем телом, сделав круг, точно танцор в балете, он сжал пальцы в кулак и нанес им удар – прямо в челюсть Олегу, одновременно свободной рукой перехватив вилы. Олег упал, они сцепились, и через две минуты помощник был отброшен в сторону, снова к забору. Из его носа хлестала кровь, губа была рассечена, на лбу сидела здоровенная шишка и, судя по всему, с минуты на минуту возле левого глаза должен был показаться фингал. Олег тяжело дышал – точно бык после неравно боя с тореадором.
По  ватаге женщин, прошелся приглушенный восхищенный гул и все их взоры тут же обратились к победителю. Хмель стоял на ногах. Ни синяков, ни ссадин – ничто не испортило его прекрасное лицо и тело, лишь рубашка была порвана у локтя да у бока, и жилетка со штанами запылились. Хмель молча подошел к Олегу – тот, не сознавая, прижался к забору. Он боялся цыгана. Его ноздри свирепо раздувались, а глаза зло блестели тусклым хищным огнем. Хмель подошел к нему вплотную, молча и сурово посмотрел на него своими черными глазами. Постояв, цыган вынул заткнутый за свой пояс нож побежденного, кинул его на землю. Упав, нож ручкой зарылся в песок,  а Олег – ухмыльнулся. Погано так, почти с торжеством. Чему усмехнулся-то, если проиграл?! Влад не понимал, Дроздов – тоже. Остальные помощники, невольницы и невольники, что столпились неподалеку – тем более. Но это было и ни к чему – это было забыто, а вот о том, как происходил бой –об этом и в дечичьей, и в гостиной, и во дворе говорили до самой поздней ночи. Зато наутро – как отрезало.
    Влад вышел  на веранду и огляделся. Несколько невольниц – улыбающиеся, веселые, со смехом возвращаются с реки, неся в руках корзины с выстиранным бельем, а их мужья-невольники отдыхают - часть из них спит у себя в камерах, часть расположилась в тени под навесов у забора,  а у веранды… ну конечно, Игорь. Стоит у самой лестницы и весело болтает о чем-то с Дроздовым, который стоит и чистит свой сапог. И Дроздов улыбается и тоже что-то ему отвечает. Влад этому ничуть не удивился. Дроздов и Игорь были друзьями, подружились с первого дня, как Игорь оказался здесь – Дроздов сам же его и купил.  Подружились потому, что оба чем-то были похожи. Оба были просты, добродушны, оба были любители хорошо поесть, а главное – оба были авантюристы в душе, и обоих так и тянуло к приключениям. И именно это качество отличало их от всех. Дроздов не мог найти в  лицах других помощников такой живости, такой простоты и искренности, какая была у него, и уж конечно ни к кому из них он не мог бы обратиться с предложением совершить что-нибудь эдакое. Нет, все помощники здесь были слишком грубоваты, и давно выросли из этих «детских бредней». А Игорь – Игорь был что надо. Да, он был моложе его, он был абсолютно неграмотный и не шибко умен к тому же, да и раб он, но что из этого? Главное, он был искренний и добрый, он был простой – даже слишком простой, и он обожал еду и всякого рода приключения. И так оно и получилось, что всякий раз, отправляясь куда-нибудь, Дроздов всегда ездил только с  Игорем и оба весело болтали всю дорогу, а приезжая на место, Дроздов всегда следил, чтобы его товарищ не  скучал и снабжал его вкусной едой.  Будучи же дома Дроздов  и здесь удовольствием болтал с ним при случае, угощал вкусненьким и заступался за него, если тот, случаясь, попадал в переделки. И оба покрывали друг друга во всех своих похождениях. И хотя Дроздов все равно смотрел на Игоря  со снисхождением, хотя невольник был моложе его чуть не вдвое, и хотя Дроздов  никогда не забывался, помня разницу в положении между собой и молодым парнем, Игорь искренне любил его и гордился своей дружбой с ним. И у них никогда не было секретов друг от друга. Игорь, который в виду своего возраста и беспечного характера не воспринимался ни невольниками, ни помощниками всерьез и оттого не имея средь них близких друзей – с удовольствием поверял Дроздову все свои тайны, делясь горем и радостями. А Дроздов, в свою очередь, рассказывал ему обо всем, что лежало на его душе – то, о чем бы он постыдился бы говорить в кругу помощников и Влада, но о чем совершенно спокойно и даже с удовольствием рассказывал молодому парню. И с ним же выдумывал их очередные проделки: брали громадную сумму у Влада – якобы на мешки с овсом для рабов, а на самом деле тратили только треть из нее – остальное уходило на бордель, в который заезжал Дроздов, проводя там неделю. Владу же задержка объяснялась тем, что Дроздов якобы долго не мог сторговаться. Или укатывали в какой-нибудь город, где Дроздов влюблял в себя одну или сразу нескольких светских красавиц. Денег на это требовалось в три раза больше, чем на бордельных красоток,  но Дроздов всегда возвращался с победой  и с полной телегой еды, что заказывал ему Влад. А то  Дроздов отзывал в сторонку какого-нибудь помощника Влада – Осипова или Рокова, а для большей остроты впечатлений – Олега, - и играл с ними в карты, безбожно мухлюя. А на вырученные деньги тотчас отправлялся опять по дамам и борделям…
    Разные выкидывал он штуки, а   Игорь не меньше Дроздова любил их  - ведь отчасти это было целое приключение – обмануть, утащить, быть в шаге от разоблачения, но все же оторваться на полную катушку и возвратиться чистым как стеклышко. А то, что главная роль в этих забавах отводиться его другу – ну так что из этого? Главное, что он не выдает его Владу – а это ведь не всякий может сделать. Даже тот же невольник Харитон или Орест – разве смог бы Дроздов доверить им свой секрет? Конечно, нет, они бы точно либо осудили его, либо тут же сдали со всеми потрохами, а он, Игорь – нет. Но главное, ведь что и он не в обиде, ведь всякий раз, когда Дроздов ночует в борделе или в постели очередной светской львицы, Игорь коротает ночки в сарае – с целым ворохом всякой вкуснятины, которыми помощник от души снабжает его пред тем, как присоединиться к дамам. А что может быть лучше, чем гора вкусной еды вечером и красочные рассказы друга о его успехах под утро?  Влад знал об их проделках, правда, не догадывался о масштабах, и никогда не говорил с Дроздовым на эту тему. Пусть себе, ведь безгрешных не бывает. А что до дружбы помощника и молодого невольника – тем более. Пусть дружит хоть с чертом, главное, что беды от никому нет. Поэтому всякий раз, когда он видел помощника и невольника болтающими о чем-то, он лишь улыбался.
    Вот и теперь, завидев Дроздова, он свистнул ему. Дроздов обернулся и, как всегда, улыбнулся. Влад подошел к нему.
    - Драим сапожки с утра пораньше? – улыбнулся он.
    - А что, есть работенка поинтересней? – и тут же замолчал, увидав через открытую дверь калитки Хмеля, который сидел на траве и смотрел куда-то вдаль.
    Повернувшись к Владу, Дроздов озорно кивнул и оба приятеля, улыбаясь, направились к цыгану. Они шли тихо, почти неслышно, но как только они оказались в пяти шагах от цыгана, тот неожиданно для них обернулся, схватился за нож.
    - Эй, эй! Мы  всего лишь хотим подойти, - улыбнулся Дроздов.
    - Неслышно подкравшись сзади? – Хмель оглядел их и, убрав руку с рукояти ножа, кивнул на пожню рядом с собой: - Садитесь.
    Улыбаясь, оба приятеля уселись рядом, а цыган снова посмотрел куда-то в сторону. Они проследили за его взглядом – и увидели. Роза. Она ходила вдалеке, вместе с Машей. Они весело болтали о чем-то,  не замечая слежки за собой, и Роза смеялась.
    - Я ухожу на рассвете, - вдруг сказал цыган, по-прежнему глядя на Розу.
    - Да? – весело улыбнулся Дроздов. – Жаль. Я думал, ты еще тут побудешь. Но раз уж ты надумал…
    - И я хочу, чтобы она ушла вместе со мной.
    - Роза? – лицо Дроздова мгновенно преобразилось. И у Влада тоже.
    А Хмель, точно не заметив этого, кивнул:
    - Да. Я хочу, чтобы Роза ушла со мной.
    Друзья тревожно переглянулись, и Влад сказал:
    - Но почему? Ты не доверяешь нам? Не доверяешь мне? Но неужели ты сам не видишь, что ей никто здесь не причиняет зла? И никогда не причинит. И она знает это и доверяет нам, ведь будь это иначе, она никогда не поселилась бы у нас. А ты хочешь забрать ее, забрать против ее воли, когда она так счастлива, когда она привязалась к этому дому, когда она так полюбилась всем... неужели ты не желаешь ей счастья? Неужели не доверяешь мне?
    - Доверяешь! – с какой-то глухой злобой воскликнул Хмель. – Да что ты можешь знать про доверие, что?..
    И уже тише и гораздо спокойнее прибавил:
    - Я расскажу тебе кое-что... мы шли табором, шли через лес, хутора и деревни, пока не остановились в одном селе. В нем не было ничего особенного, кроме одного. Елена. Белокожая женщина, умная, красивая, безмерно богатая. Мы встретились с ней  - случайно, и полюбили друг друга. И мы были счастливы, очень счастливы. Но не все были рады нашему счастью. Богатый мужчина с дурным взглядом давно был влюблен в Елену. Но она, еще не будучи знакомой со мной, отвергала его, потому что не любила. Что он только не делал, чтобы завоевать ее сердце – все было напрасно. И теперь он увидал, что она со мной. С цыганом, у которого за душой ни гроша, у которого нет даже крыши над головой. Она заревновал и Елена, зная его немного, испугалась и захотела, чтобы мы поскорей покинули село. Она готова была бросить ради меня даже свое состояние, а оно у нее было немалое. Но стояла осень, и табор не мог покинуть село, потому что близилась зима, а у нас закончился провиант. Мы вынуждены были остаться, и не смогли уйти. А она боялась: мы с ней встречались уже давно, и у нас появилась девочка. Дочь. Роза. Елена знала, что этот человек каким-то образом узнал про малышку, узнал, что она от меня, и теперь боялась, что он захочет как-то навредить ей. Навредить нам.  Она поделилась со мной своими опасениями, и я хотел встретиться этим человеком, чтобы поставить точку в этом деле, но он сам встретился. Не со мной, с ней. Он послал ей письмо с цветами, в котором писал, что  любит ее и не желает ничего, кроме ее счастья, поэтому он не будет мстить и строить козни. Единственное, что он просил – в последний раз увидеться с ней. Наедине, чтобы он мог в последний раз посмотреть на нее одну, чтобы ничто не отвлекало его, чтобы он смог запомнить и сохранить ее в своем сердце. Я умолял ее не ходить, умолял не верить ему, или хотя бы взять меня с собой, но она была непреклонна. Она сказала, что все началось из-за нее и что именно она должна с этим покончить. Она верила ему, она доверяла ему. Она сказала, чтобы я ждал ее в таборе, и что сразу после свиданья она явится ко мне и мы навсегда забудем о его существовании. Мы будем счастливы.  Она доверяла ему. Он сказал, что не причинит ей зла, и она не взяла с собой никакого оружия, только Розу. Ей было тогда всего несколько месяцев, и она не отважилась бросать малышку одну, - цыган неожиданно замолчал.
    Ни Влад, ни Дроздов не нарушили создавшуюся тишину, даже взглядом не подхлестнули цыгана, хотя жаждали узнать конец этой истории. Помолчав, Хмель, продолжая смотреть на веселящуюся у реки Розу, тихо продолжил:
    - И она пошла. Он назначил место встречи в лесу, у оврага, сказав, что село для этого не подходит, что там полно любопытных глаз и лишних ушей, которые будут впиваться в каждое их слово и отчего их встреча будет испорчена. Поэтому в лесу. Был вечер, поздний вечер. Накрапывал дождь. Она держала на руках Розу и с трудом отыскала место. Он был уже там и, улыбаясь, предложил уйти с дождя, - здесь цыган скрипнул зубами, и глаза его сверкнули.
    Влад и Дроздов увидели, как стиснул он рукоять ножа, и как забилась жилка на его лбу. Но все-таки он продолжал, правда, глуше и суровее, чем мгновенье назад:
    - Она доверяла ему, и к тому же его предложение было весьма кстати: Елена уже промокла и боялась, как бы Роза не простудилась. Она согласилась и пошла за ним. Он сделал это нарочно. Нарочно, чтобы я не смог их отыскать, чтобы придя к оврагу, не нашел их, не помешал. Но она этого не знала, она шла за ним. А он все шел и шел, шел и шел… стало уже совсем темно, дождь усилился. Она огляделась. Кругом не было ничего, ни малейшего здания, где можно было бы укрыться от дождя. Только деревья и кусты. А еще  - темнота и дождь. И он. Он улыбался. Тогда она впервые испугалась. Сомнения закрались в ее душу и она робко спросила, где же укрытие. А он молчал, пожирая ее взглядом. Она повторила вопрос и не добилась ответа. Тогда она испугалась сильнее и объявила, что время истекло, и она хочет вернуться. Она попросила отвести ее назад, к оврагу. И тогда он рассмеялся и заговорил с ней. Он говорил, что она полная дура, раз променяла его на какого-то безродного цыгана, что он всю жизнь любил ее, и что она никогда не замечала его. Но теперь уже поздно и теперь она пожалеет об этом. Он заставит ее пожалеть об этом. О том, что выбрала цыгана, что родила дочь… обо всем. Он напал на нее. Она умоляла, она кричала, она звала на помощь, но никто не приходил, - зубы цыгана скрипнули, еще сильнее он сжал рукоять ножа. Помолчав, он заговорил – но уже гораздо глуше, чем ранее. – Потому что я был у оврага, потому что не знал, куда они пошли, и не мог найти из-за дождя – дождь смыл их следы. А он сорвал с нее одежду, он стал бить ее, а она кричала и плакала, она пыталась образумить его, говоря, что еще не поздно остановиться, что она простит его, что ничего не скажет мне, что она понимает… но все было напрасно… я не знаю, как ей удалось вырваться – он ведь был втрое сильнее, а у нее к тому же на руках была Роза, которую она защищала от его ударов. Наверное, из-за дождя. Он сорвал с нее всю одежду и она стала мокрой, скользкой как мыло, и, наверное, поэтому ей удалось выскользнуть из его лап. Вся в крови, нагая, она бросилась бежать, прижимая к себе Розу и зовя на помощь. А он бросился за ней.  Стояла осень, и весь лес был осыпан листвой. От дождя листва взмокла и стала скользкой. Она поскользнулась на ней. Роза отлетела в сторону, прямо в папоротники, где и осталась, крича и плача. А он подошел к Елене. Медленно, смеясь, чтобы изнасиловать. Он очень хотел овладеть ею – хотя бы раз, но чтобы она запомнила его навсегда…
Я спохватился давно, я почуял неладное через полчаса и отправился на поиски. Старый овраг в лесу – я великолепно знал это место. Но их там не было.  Тогда меня охватил страх, я поднял весь табор и мы отправились на поиски. Я не знаю, каким чудом мне удалось отыскать их, но я выбежал именно в это мгновенье. Я был в десятке  метров от них, а где-то позади меня – мои товарищи. И он увидел меня. И расхохотался. Елена все еще лежала у его ног, дрожащая, вся в крови и грязи. Он изо всех сил пнул ее, а потом одним движеньем вспорол ей живот. Кривой нож, который я никогда не забуду, взвился вверх, дымясь, а затем опустился вновь и отсек роскошные черные волосы моей Елены. Он хотел отрезать и медальон, что висел на ее шее, но в последний миг рассмеялся мне в лицо и быстро ушел, остановившись в сотне метрах, помахивая черными волосами. Я бросился к Елене – она хрипела, истекая кровью, и звала свою Розу. А Роза плакала в папоротниках, вся забрызганная ее кровью. Я не знал что делать. Броситься к Розе, броситься за ним или остаться с Еленой. А он стоял и  усмехался, махая своей добычей, пока Елена  хрипела у меня на руках. Без волос, со вспоротым животом и медальоном на шее  - единственное, что осталось на ней.  Потом он скрылся. А я остался с Еленой – под дождем, в грязи, с навзрыд плачущей в папоротниках Розой…
    Рана Елены была смертельной и это было ясно всем. Я поручил маленькую Розу одной из наших бабок, а сам был все время с ней. А она страдала. Она хрипела, она корчилась от боли и кричала. Сдавленно, так кричала, что я едва находил в себе силы, чтобы не убежать прочь. Чтобы не слышать, не видеть... Я знал, что она все равно умрет. Знал, что рана смертельна и даже наши знахарки ей не помогут…. Я не знаю, кто это сделал. Кто сжалился над ней и надо мной. Поздним вечером меня отозвали зачем-то, а когда я пришел, она была уже мертва. У виска была крошечная дырочка, а рядом валялся револьвер... Я похоронил ее, похоронил в лесу, под елью. А когда пришел на следующий день проведать ее, могила была вскрыта. Песок, камни, крест и венки, – все валялось, разломанное, искореженное, раскиданное на десяток метров вокруг. А на пригорке собаки поедали плоть…что было потом, я плохо помню. Помню море крови и визг. Кажется, я перебил всех собак – не помню. Только было уже поздно – это помню хорошо. Слишком поздно…я рыдал, долго рыдал. Собрался весь табор. Все, что осталось, было сожжено на костре. Повторного захоронения решено было не делать. Из кучки пепла я взял щепотку и поместил в медальон. Тот самый, что был у нее на шее в ту ночь,  который теперь я нашел в грязи и крови, рядом с оскверненным телом. Весь оставшийся пепел развеяли над рекой.  А на другой день нас обвинили в воровстве. Объяснялось все просто: пока я и мужчины табора искали Елену, двое подосланных тем мерзавцем людей подбросили нам несколько картин и чье-то золото. Нас не стали слушать, нас изгнали из селоа. Стояла осень. Дождливая, холодная осень. У нас не было провианта. Табор был обречен. Мы шли через глухие леса к ближайшему селенью, преследуемые собаками, которых на нас натравили. Один за другим мои названные братья и сестры умирали. Одни от усталости, другие от голода, третьи от холода, воспаленья легких. В любое другое время эту болезнь можно было бы легко вылечить, но не осенью, не когда ты все время в пути, без еды. Под конец зимы в живых остались только я, Роза и Розина тетя. Мы прибились к другому табору и с тех пор жили с ним, по его законам. А Роза… я никогда не рассказывал ей о ее матери, о том, как она умерла. Никогда. Все, что она знала о ней – это медальон с частицей праха, медальон, который я повесил ей на шею. И она никогда не расспрашивала меня о своей матери. Она выросла в таборе, уверенная, что родилась именно в нем, выросла и стала такой, какой вы видите ее сейчас. Красивой, веселой, свободолюбивой и умной. Очень похожей на Елену. Очень.
    - А тот мужчина, - тихо спросил Дроздов. – Он…
    - До той ночи я не видел его, знал о нем только по Елениным рассказам, но она рассказывала мало. Он был противен ей даже на словах.  А в ту ночь, ту страшную  ночь я увидел его, но только издали, в темноте… я не помню его лица, не помню ничего. Только его смех и нож. Кривой, дымящийся нож…
    - А его имя, - тихо спросил Влад. – Тебе известно его имя?
    - Его звали Олег.
    - Что? – охнул Дроздов, в ужасе покосившись на их Олега, что стоял справа, вдалеке, и о чем-то спорил с Роковым.
    - Олег Тараканов, - тихо, серьезно сказал Хмель. –  А у вашего Олега...
    - Фамилия Болотов, - облегченно выдохнул Дроздов.

    Но что-то было, было в свинцовом взгляде цыгана и внезапно наступившем молчании. И Влад, промедлив, тихо сказал поэтому:
    - А ты… ты думаешь, что это…
    - Я ничего не думаю, - жестко отрезал Хмель. – Я боюсь об этом думать. Да, его смех, его голос – он ужасен, ровно как и его поступки, и имя совпадает, но с тех пор… с той ночи я ненавижу это имя, и возможно, что мне все только кажется. К тому же разница в фамилии… но он все равно не нравится мне. Совсем не нравится. Он хитрый и злой и он явно что-то скрывают. Но убить… я не могу убить человека только из-за того, что он носит имя Олег и потому что бьет по лицу раба. Потому что мне кажется, что его голос похож, что его глаза что-то скрывают. Что до выяснения правды, то я не могу этого сделать… не могу подойти к нему и спросить, он ли это. Потому что боюсь, что не сдержусь, что даже если опасения напрасны, дело кончиться кровью. И далеко не моей.
Он замолчал. Молчал долго, и все смотрел на Розу. Веселая, счастливая, она не слышала их разговора и смеялась там, у реки, беседуя о чем-то с Машей.  Вот она снова рассмеялась и они направились к ним.
    Роза и Маша оказались напротив них, но Маша в последний момент смутилась, пугливо улыбнулась и побежала прочь. И осталась одна Роза. Веселая, величественная, гордая, улыбающаяся. Как всегда.  Хмель улыбнулся. Впервые за все время, пока они сидели здесь, на берегу. Его глаза из отрешенных, свинцовых, стали мягкими  и добрыми. А Роза, улыбаясь, со свойственной ей грацией подошла к отцу и обхватила руками его шею. Цыган снова улыбнулся, еще сильней заблестели его глаза, еще мягче стали черты его лица. Бережно взял ее за руку и запрокинул голову,  мягко улыбнувшись:
    - Что?
    - Вы о чем-то говорили? О чем?
    Хмель снова улыбнулся.
    - О разном, - и, улыбаясь, потянулся за трубкой, достал табакерку.
    - Ты опять куришь! – недовольно зазвучал ее голосок и Влад увидел, как сдвинулись черные брови и нахмурился прелестный лобик.
    Хмель молча поднял на нее мягкие глаза, но не ответил, открыл табакерку.
    - Курить вредно, - снова сказала она – тем же сердитым тоном.
    Хмель пожал плечами и потянулся пальцами к табаку, но не успел он и коснуться ароматных листьев, как Роза выхватила ее и отскочила в сторону. Улыбаясь, озорно сверкая глазами. Хмель улыбнулся краешком рта, но все же сдвинул брови.
    - Отдай, - строго сказал он.
    - В обмен на трубку.
    Он усмехнулся, но трубку не дал, зато протянул руку:
    - Табакерку.
    Голос был строже, чем в прошлый раз, но она только улыбнулась.
    - Мне не хочется вставать.
    - А мне – отдавать.
    Хмель усмехнулся и неожиданно вскочил. Даже Дроздов  не ожидал от цыгана такой прыти, и улыбнулся, а Хмель в мгновенье ока поймал дочь. Завязалась короткая борьба, в ходе которой табакерка раз десять переходила из рук в руки. Но вот Роза отскочила, сунула руку в карман – но не нашла то, за  что боролась. Глянула на отца – тот, улыбаясь, крутил в руках табакерку. Влад и Дроздов улыбнулись проигравшей, а та, ничуть не смутившись, улыбнулась в ответ и зашагала к реке. Усмехнувшись, оба приятеля обернулись к цыгану – тот, все еще улыбаясь, вставил трубку в рот и, взяв табакерку левой рукой, правой открыл крышку… Табакерка была пуста. Вскинув голову, цыган увидел у реки Розу.  Улыбаясь, черноокая красавица весело помахала им левой рукой, а потом вытянула над водой правую. Цыган вскочил, а Роза разжала пальцы. Один за другим листики табака посыпались вниз. Ветер подхватил их и швырнул на середину реки, а та, журча, понесла зеленые листья вниз. Улыбнувшись еще раз, Роза повернулась к ним спиной и зашагала к Маше, которая ждала ее неподалеку.
    Улыбаясь, Влад и Дроздов посмотрели на одураченного цыгана.
    - Стащила? – улыбнулся Дроздов.
    Хмель усмехнулся, кивнул, а потом устремил свой взор на дочь.
Роза, смеясь, о чем-то живо беседовала с Машей, совершенно забыв про свою выходку с табаком. Вот она отскочила от своей собеседницы и, озорно коснувшись кончика ее носа цветочком, побежала по траве. Рассмеявшись, юная невольница бросилась вслед за подругой. Смеясь, Роза всякий раз увертываясь от нее – с какой-то особой грацией и изяществом, с легкостью, как умела только она одна. Хмель вздохнул.
    - Я хочу забрать ее с собой.
    Дроздов и Влад, уже успевшие повеселеть, напряглись.
    - Я хочу, - продолжал Хмель, - но это еще не значит, что я это сделаю. Ей нравится здесь и она не хочет покидать ваш дом – это видно. Поэтому я говорю: пусть остается.
    Друзья облегченно вздохнули, улыбнулись и воцарилось молчание. Все трое смотрели на Розу – улыбающуюся, веселую, живо беседующую с тихоней Машей.  Влад первым оторвался от женской фигурки и глянул на цыгана- тот печально смотрел на дочь.
    - Тебе грустно расстаться с ней, - заметил он. – Ты ее любишь и боишься, что ей здесь будет хуже, чем в таборе, где ты всегда будешь рядом и всегда сможешь помочь ей, если что-то случиться. Отчасти я тебя понимаю.
    - Понимаешь? – цыган повернулся к нему.
    - У меня самого дети. Сын, ему четыре года.
    - А браку года нет, - улыбнулся цыган.
    - Ну… - зарделся Влад. – Наши обычаи несколько разнятся…  так вот, у меня есть сын, правда, он живет не со мной, с Анной, в двух десятках километрах отсюда…
    Еще один молниеносный взгляд, не требующий словесных комментариев. Однако Влад и здесь попытался сохранить лицо.
    - Но я часто навещаю его, - быстро добавил он, -  и планирую, что когда-нибудь они переедут сюда. Так вот, это я к чему? К тому, что скажи мне, что он должен немедля переселиться в твой табор, я бы тоже особой радости не испытывал.
    Хмель пристально посмотрел на него, но ничего не сказал.  Потом заговорил.
    - Роза останется у вас. Что касается вашего Олега и моих опасений…  я могу и ошибаться. Он злой и это видно, но он не один такой. По свету бродит много людей, которые носят имя Олег и которые ничуть не лучше его. А может быть даже и хуже. К тому же если я возненавидел имя Олег, это еще не означает, что она должна делать то же самое. Предубеждение к человеку только из-за имени… я не хочу калечить ей жизнь. Не хочу, чтобы она вздрагивала всякий раз, слыша это имя, и всякий раз избегала его обладателя – только потому, что когда-то человек с таким именем убил ее мать. Поэтому я ничего не сказал ей.
    - Мы тоже ничего не скажем.
    - Но у меня будет одно условие.
    - Любое.
    - Вы ее здесь не трогаете. Вы должны поклясться, что никто из вас не прикоснется к ней против ее желания. А если она захочет вернуться в табор – даже если это случиться на следующий же день после моего ухода – вы отпустите ее, и не станете держать силой.
    - Мы клянемся, что не тронем ее. Ни я, ни Дроздов, ни вообще кто-либо из мужчин. И я обещаю, что мы не станем ее держать здесь, если она захочет уйти.
    Хмель кивнул, вновь устремляя взгляд на Розу, и его серьезный, печальный взгляд просветлел при этом. Влад улыбнулся.
    - Красавица.
    - Вся в мать, - с улыбкой кивнул Хмель.
    Затем встал   и зашагал к реке. – Да, чуть не забыл, - воскликнул он, останавливаясь и поворачиваясь лицом к Владу.
    - Как зовут твоего сына?
    - Славик.
    Тряхнув головой, Хмель продолжил спускаться к реке.


    - Иди сюда, я кое-что покажу тебе, - позвал Хмель Розу в субботу, когда та была у себя.
    Она тут же поспешила к отцу и, выбежав из пристройки, увидела отца, на плече которого сидел голубь. Голубь был белый-белый, крупный, с пушистым хвостом-веером,  и все время вертел головкой, разглядывая все и вся, беспрестанно что-то воркуя.
    - Это Ветерок, - пояснил с улыбкой Хмель, протягивая птице указательный палец – голубь немедленно перебрался на него, не перестав ворковать ни на минуту. – Мой верный друг и товарищ.
    Она улыбнулась, а Хмель усадил птицу ей на плечо.
    - Вот, держи. Я ухожу сейчас, а его оставляю тебе.
    - А как же ты?
    - Я? За меня не беспокойся, одиночество мне не повредит. Кроме того, я же буду в таборе, не один, а что до него, - он с улыбкой посмотрел на голубя, - то с ним не на век расстаюсь – ты будешь писать мне, а письма отправлять с ним. Ты не смотри, что он такой маленький. Ветерок ест за четверых, а его силе позавидует даже беркут, хотя по правде эта птица не способна даже мухи обидеть. Но сплетник он ужасный.
    - Сплетник? – Роза снова улыбнулась.
    - Ужасный, - глаза цыгана задорно блестели. - Сама посмотри – он только что уселся к тебе на плечо, и уже что-то воркует – наверняка обсуждает твоя наряд и ворчит на меня, что я его покидаю. Будешь писать мне раз в месяц, и если что случиться.
    Веселая, улыбающаяся красавица изменилась в лице. Улыбка и радостный блеск пропали, она нахмурила брови и бросила едва заметный взгляд в сторону Олега, а затем -  пристально, тревожно посмотрела на цыгана. Она поняла, что беспокоит отца, поняли это и остальные.
    - Если что случиться?
    - Ну вдруг Ветерок заведет себе любовницу.
     Роза прыснула от смеха, а вместе с ней – стоявшие в сторонке бабы и девушки. Даже Дроздов и Влад, стоявшие на веранде, не сдержали улыбок.  
    - Что ты смеешься? - весело блестя глазами, спросил Хмель. – Он страшный бабник. Гордиться, что дружит со мной, и заводит романы с любой птицей крупнее воробья, но мельче курицы. Так что ты приглядывай за ним, а то в один прекрасный день он обзаведется пятеркой внебрачных ребятишек и повесит их на твою шею, а сам смотается с ближайшим письмом.
     И цыган, забрав гитару, вышел за ворота и под громкий смех улыбающихся женщин-невольниц и Розы, выбежавших вслед за ним,  зашагал по тропинке.

    С его уходом жизнь снова потекла своим чередом, правда теперь здесь жил белый, потешный голубок, озорной и шустрый, благодаря чему личико Розы чаще озарялось улыбкою. И теперь, как заметил Влад, дверь пристройки снова начала задраиваться наглухо всякий раз, когда двор застилала ночная тьма.

Продолжение