Неизвестная земля
Книга 1
(ред: публикуется без корректуры)
Начало
Глава 5.
Маленькая мышка.
Красавица, поселившаяся в доме у реки, тут же взволновала всех обитателей – в особенности тех, что мужского пола. Интерес проснулся мгновенно. Но при первой попытке приблизиться к ней с любовными намерениями (на беду, это решил сделать Дроздов), Роза окатила любопытного ведром воды - под громкий смех остальных. Впрочем, это было только начало. Она на любые попытки кого-либо из мужчин – будь то невольник, будь то их хозяин или один из помощников – позволить какую-нибудь фривольность, отвечала дерзкой и смешной выходкой или острым словом. В итоге, мужчины, побившись, оставили ее в покое, найдя, что уже одна возможность любоваться ею, слышать ее голосок, ее оригинальные ответы – уже великое счастье.
Да, в Розе что-то было. Что-то, что притягивало к себе, заставляло любоваться. И не только ее дикий характер и красота, но и вежливость, которая была ей присуща и которой было пронизано все ее существование. Да, отменная вежливость во всем, чему удивлялись многие – как в такой дерзкой, гордой, своевольной натуре может ужиться еще и вежливость? А в Розе уживалась, делая тем самым ее еще краше, возвышая над остальными.
Отличалась она и бытовыми привычками. Так, к примеру, она носила платье. Свое, не похожее на наряды женщин и девушек, которые жили у Влада. Те всегда носили традиционный русский наряд – белые рубахи, расшитые красными нитками и надетые поверх цветные сарафаны. Реже – цветные рубахи и цветные юбки – такое могли позволить себе только молодки, причем не старше 20 лет. И, конечно, неизменная косыночка или плат на голову. Что до обуви то это либо самодельные лапти, либо дешевенькие туфли. У Розы же всегда была длинная черная юбка, алая кофта с узкими рукавами до локтя. От локтя же из-под каждого из рукавов кофты выступало по широкому белому, тоненькому и прозрачному как паутинка, рукаву нижней сорочки. Но то, что эти белые рукава были от сорочки, никто никогда и подумать не мог – все считали, что это продолжение рукавов кофты.
Заслуживало внимания так же и ее прическа – у невольниц волосы были светлые, заплетенные в длинные толстые косы, а у Розы волосы были черные, точно смоль, аккуратно сложены и заколоты изящным гребешком, отчего она казалась совсем европейкой. И никогда, ни при каких условиях Роза не распускала свои волосы на глазах у своих новых друзей – никто: ни мужчины, ни женщины, ни помощники, ни невольницы с невольниками, даже сам Влад – никто не мог похвастать, что они хоть раз видели ее волосы распущенными. А увидеть хотелось многим. Точно так же, как и туфли на ее очаровательных ножках – ах, как пошли бы они ей! Однако Роза не носила обуви, предпочитая ходить босиком и в дождь, и в жару, и днем и ночью, чем поражала остальных. Кроме Олега, который на очередное удивление Дроздова этой привычкой насмешливо заметил:
- Ничего, первый же снег загонит ее в дом. Обуется как миленькая.
Стояла поздняя осень и первого снега долго ждать не пришлось, а потому, проснувшись рано утром Влад и Дроздов первым делом вышли на улицу, глянули в сторону пристройки. И каково же было удивленье, когда на свежевыпавшем снегу они обнаружили следы, тянущиеся от пристройки до реки. Проследив же глазом, приятели обомлели: Роза стояла у реки и умывалась. Босая, как всегда. Она не обулась с первым снегом, и проходила босиком всю зиму, и вместе с этой ее причудой выяснилось и две других: оказывается, Роза совершенно не умела готовить и при этом она никогда не ела в доме. До зимы этого никто из помощников не замечал – ну не появляется она в столовой ну и что ж – лето ж стояло, осень, ягод, рыбы и грибов завалом, рожь недалеко поспевала – голодной не останется. Но с наступлением холодов он с Дроздовым порядком обеспокоился: подслушал как-то разговор невольниц о том, что «Снести ей надо еды-то». Розе? Но зачем? Болеет, что ли? Поинтересовался у Дарьи – та рассмеялась и отвечала: нет, просто готовить не умеет. Нужно ли говорить, как удивились мужчины? Женщина, которая не умеет готовить!
- Не умеет, не умеет, - подтвердила озорная Дашка, - еду – не умеет, а лекарства всякие – запросто. Да что говорить, сами поглядите.
И они поглядели - прокрались в ее жилище, пока хозяйки дома нет, и ахнули: полкаморки уставлено всякими баночками, скляночками с жидкостью, мазями, порошками и таблетками. А стены завешаны травами…
Еще одно открытие: оказывается, их красавица – лекарь! Знахарка! Впрочем, это приятное открытие никак не повлияло на изначальную мысль Влада – пригласить красавицу питаться к себе в дом. Потому что одно дело – есть то, что с кухни тебе притащат невольницы, а другое – есть за столом среди господ. Она и сама обрадуется этому – ведь веселей-то будет, да и им приятно… и он вместе с друзьями стал звать ее на завтрак, обед и ужин – разумеется, в самых приятных выражениях, чтобы не обидеть и порой она соглашалась. А порой – нет, предпочитала есть у себя в пристройке.
Чудная дикарочка. Вот чего бы ей все время не кушать с ними? Не обижают ведь, вкуснее в столовой, да и ей самой с ними веселее, а она – упрямиться. Лучше, что ли, у невольниц просить? Так ведь с ними-то она менее дружна, чего ж тут приятного?
Да, здесь стоит заметить, пожалуй - при всей ее жизнерадостности, доброте и красоте, Роза была одна. Правда, она частенько общалась с невольницами, но общение это было только поверхностное. У нее не было здесь подруг. И дело было не в том, что она сама не хотела иметь их и не в том, что она была слишком горда, нет. Просто женщины, девушки и старухи, жившие у Влада – все они были не ее уровня. Да, они были более или менее образованные, а некоторые даже умели читать и писать, но все их разговоры вращались вокруг сплетен о помощниках, своих мужьях-невольниках, себе и кухне. И дальше этих рамок не выходили. А Роза не только выходила, она вообще не могла находиться в этих рамках. Нет, она не была чересчур умной – Влад и Дроздов частенько замечали, что ее ставил в тупик порой самый простой факт или вопрос, - однако она обладала неисчерпаемой фантазией, любознательностью и еще чем-то особенным, что никто не мог в ней понять, и чего не было ни у кого. И именно поэтому, как смутно догадывались Влад и Дроздов, их дикая красавица большую часть дня проводила одна. Правда, она пыталась скрасить свое одиночество частыми прогулками на свежем воздухе, пыталась отвлечься, переписываясь с его женой, распевая песни и постоянно трудясь, Влад, да и остальные помощники, видели, что общения ей не хватает. Все реже Роза улыбалась, все реже можно было слышать ее веселую песенку и смех по утрам, все чаще уходила она на реку и смотрела куда-то вдаль. И Влад с Дроздовым даже стали подумывать, что в один прекрасный день их Роза не выдержит и уйдет. Так же незаметно, как и пришла. А им так не хотелось, чтобы она уходила! И она непременно ушла бы, но…
Все случилось в первый понедельник наступившего лета. Влад и Дроздов возвращались с базара – под сокрушительный рев молодого невольника Игоря, что правил их кобылой.
- Трам-тарам- там, там!.. бари-бари рам, рам, рам!..
Слушать это было невозможно, но ничего лучше парень сочинить не мог, а потому орал этот несложный мотив так, что заглушал даже скрип колес. Влад морщился и с улыбкой поглядывал на Дроздова – но тот лишь улыбался и пожимал плечами. Мол, чего с него возьмешь? А Игорь тем временем заводил снова:
- Трам-тарам-тарам там, там!.. бари-бари рам, рам, рам!..
Временами он разбавлял несложный мотив какой-нибудь докучной сказкой, которую он принимал за очередную песню и, обработав ее на свой манер, выдавал что-то вроде:
У попа была собака
Он ее любил,
Она съела кусок мяса –
Он ее убил.
И под камнем закопал,
А на камне написал:
«У попа была собака,
Он ее любил,
Она съела кусок мяса –
Он ее убил.
И под камнем закопал,
А на камне написал»…
И повторял это до бесконечности – все тем же громоподобным, веселым тоном, а затем, когда и эта песенка ему надоедала, он переходил на излюбленное «Трам-тарам-тарам там, там!..»…
На четвертом километре, Влад, по горло насытившийся песнями невольника, понял, что если тот сейчас же не заткнется, то либо он прибьет Игоря, либо сойдет с ума. А так как заткнуть Игоря было невозможно, а прибить было жалко, то Влад нашел гениальный выход – заехать по пути к своему старинному другу Гапону. Поболтать, а заодно хоть на часик отдохнуть от воплей невольника. И ему хорошо, и Игорь не в обиде – ведь перед тем, как он с Дроздовым пойдет беседовать, помощник наверняка снабдит юношу кучей всякой еды.
И вот не прошло и пяти минут, как Игорь домчал их до дома Гапона. Дроздов оставил раба у телеги, отдав ему целый пирог тот, конечно, расплылся в улыбке. Но тут же, бросив игривый взгляд на дом, тоскливо затянул о том, что «он – молодой, красивый парень, вынужден прозябать в одиночестве до конца своих дней, утешаясь лишь вкусной едой…» - снова и снова намекая на то, что Влад мог бы прикупить ему здесь жену. Влад усмехнулся – Гапон живет один-одинешенек, из невольниц – одна старуха, так что Игорь зря разревелся, а если и не зря – Влад еще в своем уме, чтобы приобретать ему жену. Жену! Пусть хоть немного повзрослеет для этого, петух горластый! А то трубит как слон, а ума – меньше, чем у курицы.
И, улыбаясь, оставив позади стонущего невольника, Влад и Дроздов зашагали к дому. Трижды стукнули кольцом в дверь, а затем вошли в прихожую. На стук немедленно откликнулись, раздались звуки тихих, быстрых шажков, а затем с лестницы сбежало юное создание. Стройная девушка лет шестнадцати, вся беленькая и чистенькая, свежая, будто сейчас умытая, с чудными серыми глазками и удивительно милым личиком. Она буквально выпорхнула из кухни в гостиную, но, увидав гостей, резко остановилась, точно налетела на какой-то невидимый барьер. Крошечные алые губки, растянувшиеся было веселой, смущенно-счастливой улыбкой, побелели, смешно сжались в трубочку, улыбка слетела с них. Вся покраснев от смущения, девушка едва смогла пролепетать:
- Вам кого?
Влад даже улыбнулся при виде такой застенчивости, шагнул вперед:
- Да нам бы…
Он не договорил. Прелестное создание спешно дернулось назад, спряталось за колонну, поддерживающую лестницу, и уже оттуда выглянуло робкое, пугливое личико. Рот Дроздова едва не разорвала улыбка, а Влад, сам с трудом сдерживаясь от смеха, переглянулся с приятелем и сказал – едва ли не шепотом:
- Нам бы Гапона, красавица. Будь добра, позови его к нам, скажи, что прибыл Влад с другом, он поймет.
- Сейчас, - чуть слышно прошептала в ответ сероглазая красавица и, мило поклонившись, спешно покинула гостиную.
А вскоре явилась опять – но уже в сопровождении пожилого, добродушного мужчины, в котором Влад сразу признал своего друга; сероглазая красавица, так странно отреагировавшая на их появление, тихонько шла чуть позади него, с робким любопытством поглядывая на них из-за широкой спины своего господина – точно мышка выглядывала из норки. Дроздов не удержался и весело подмигнул ей – тихоня тут же в страхе и смущении потупила глаза и попятилась назад, а помощник снова улыбнулся. И пока все это происходило, Влад успел перебросится со старым знакомым парой слов, а тот, пригласив их на чашку чая и указав в соседнее помещение, обернулся затем к девчушке, что все еще стояла позади него.
- Можешь идти, Машенька.
О чудо! пугливое существо улыбнулось, серые глазки заблестели. Смешно поклонившись, девушка тут же юркнула к себе в кухню, а Влад и Дроздов, улыбаясь, последовали за Гапоном.
- Это Маша, - за обедом пояснил друзьям Гапон. – Прелестное создание.
- И пугливое, - с улыбкой добавил Влад, глядя как Маша, стоячи возле шкафа, с робким любопытством взирает на него и красавца-Дроздова. Они улыбнулись ей и невольница, покраснев от смущения и испуга, тут же скрылась за шкафом, а стоило им отвернуться – серые глазки вновь устремились на них.
Гапон тоже улыбнулся, пожал плечами.
- Что поделать, такая уж родилась, - и перевел разговор на другую тему.
...беседа уже подходила к концу. Все это время Маша обслуживала их, поднося то чай, то пирожные, и всякий раз делала это так искусно, что не касалась их даже краем своей юбочки. Словно боясь ожечься, она тихонько юлила меж них, старательно пряча серые глазки, а когда он пытался заговорить с ней – тут же куда-то исчезала. Улыбнувшись, Влад прекратил обращать на нее внимание и снова вернулся к разговору – и был занят им до тех пор, пока не заметил – Маша. Она давно уже не разносит им сладости. Стоя в темном уголке чуть позади, она, затаив дыхание, в упор глядит на Дроздова. Серые глазки широко распахнуты, крошечные губки чуть приоткрыты, а беленькие ручки незаметно для своей хозяйки, мнут оборку передничка. Она была поражена красотой помощника и в своем восхищении позабыла обо всем – в том числе и о своих обязанностях.
Влад улыбнулся. Юная Маша была не первой, кто поразила красота помощника – слишком прекрасен был его друг, чтобы на него не обращали внимания, - но такого восхищения, такого изумленного, милого личика ему еще не доводилось видеть. Улыбаясь, Влад ковырял вилкой котлету, раздумывая о том, сообщать ли Дроздову о своем наблюдении. Но говорить не пришлось. Удивленный неожиданно примолкнувшим другом, странной улыбкой на его губах, Дроздов проследил взглядом – и расплылся в улыбке. А Маша, осознав, что ее обнаружили, увидав его взгляд, улыбку, вся запылала. Так, что Дроздов даже испугался, не сгорит ли она совсем – так заалело робкое личико. Испуганно ахнув, Маша пулей пронеслась по столовой, едва не сшибив с ног забредшую сюда кошку - кошка издала отчаянный вопль и вылетела в окно, снеся по дороге занавески. Грохот, звон, отдаленный стук хлопнувшей двери, сверкнуло золотыми и белым, а после - тишина.
- Ты ей понравился, - с довольной улыбкой заявил Дроздову гостеприимный хозяин. – Вообще-то она гостей чурается, но ты ей явно понравился.
Дроздов улыбался, прислушиваясь к тишине коридора, в котором так спешно скрылась его новая поклонница.
- Нет, правда, понравился, - с улыбкой продолжал Гапон. – Гостей-то здесь достаточно перебывало, но обычно она от всех прячется, и если не позвать – сама ни за что из своей каморки не высунется, а здесь… впрочем, тут нет ничего необычного – мужчин-то ей раньше видеть не доводилось. Зря улыбаешься, ей действительно тут смотреть было не на что. Я же жил-то как? Пока она была маленькая, а я еще не успел жениться на моей стерве, она жила со мной и своей матушкой. За это время сюда так никто и не заехал – из мужиков в смысле. Почтальон – баба была, фельдшер – тоже. Ну да я особо и не горевал по этому поводу – с бабами оно даже лучше, особенно если есть на что посмотреть, а сам же знаешь, как бывает: баб много, а глядеть не на что.… Но я возвращусь к Маше. Так вот, пока эти бабы сюда заворачивали, она всех чуралась и пряталась где только могла, потому что пока жили мы втроем, тишь была и благодать, а стоило какая-нибудь бабе сюда завернуть, как все с ног на голову. Громкая болтовня, смех, взрослые разговоры - ясное дело, что Маша, доселе ничего этого не знавшая и не привыкшая, пугалась. Вот и пряталась по углам. Ну а потом, когда ее матушка скончалась – Маше к тому времени семь годков исполнилось, я женился. На свою шею, ну да это не к делу. Так вот, когда я женился, мы снова втроем оказались: я, жена и Маша. Жена Машу сразу невзлюбила – как и меня, впрочем, ну да это я узнал несколько позже, - и потому с ней ни разу даже словом не обмолвилась. А Маша и без того слишком робкая – и вовсе от нее шарахалась, но прилежно исполняла всю работу по дому, благодаря чему только и жила здесь – если бы не покладистость ее эта, Любка, жена моя, тогда и вовсе ее со свету сжила. А так – тихая, на глаза почти не попадается, слово лишнее не скажет, зато все что нужно сделать – все переделает. Не девка, а просто домовой какой-то. Вроде ее и нет, а вроде и есть… в общем, так и жили втроем. Точнее, вдвоем, потому что Любка Машу за человека не считала. И за время это, пока жили мы так, ни один мужик не объявился, что не удивительно. Домик мой в стороне, друзей у меня маловато, а те, что были, если и раньше-то не заворачивали лишний раз, то теперь, когда дома Любка объявилась, и вовсе за милю мой хутор обходили. Ну а потом женушка моя тройней разрешилась – девками опять-таки, да это еще что – стоило им появиться, сюда прикатила Любкина матушка – моя, значит, теща. И если у дочери норовок был еще туда-сюда, то этой палец в рот не клади. Как пришла, так и начала. Это не то, это не так… в общем, не прошло и недели, как она забрала свою доченьку с выводком будущих кровопийц и дала ноги, предварительно обчистив меня до последней копеечки. А я остался с Машей. Ей тогда восемь минуло, а я четвертый десяток как в печку шаркнул. Короче, не первой свежести, и вдобавок с пустыми карманами. Но благодаря Машиной понятливости и стараниям мы из нищеты выбрались и зажили довольно счастливо, и за все это время у нас никто так и не объявился, кроме одного мужика. Сначала я ему обрадовался – ну наконец-то будет с кем словом перекинуться, а то ведь Маша – маленькая, девка совсем - ну не станешь же с ней болтать на те темы, которые иной раз не то, что мужику доброму - самому себе рассказать постесняешься. Да и Маша наконец-то с противоположным полом ознакомиться, а то до меня никого ж не видала! Короче, я с Машей на радостях в двери, а там… Грубый, заросший, морда кирпичом, глаза – две иголки, так и колют… в общем, Маша его как увидала, так до самого его отъезда из своей каморки не выходила и не показывалась. Не лучший, в общем, образчик противоположного пола здесь появлялся, ну а других с тех пор не представилось. Как и баб – те тоже куда-то задевались. Жена, правда, пару раз приезжала – и завтра вот опять грозила объявиться. Вместе с тремя своими дочами – я, если честно, даже имен-то их толком не знаю. Назвала – сама едва выговаривает, что-то заморское типа Эльзевира, Ироди… в общем, нет что б по-крещеному, надо обязательно вы*биться, прости Господи. Ну да черт с ней, не мне об их имена язык ломать. У меня проблема покруче имеется – куда Машу девать, вот в чем вопрос. Дочки-то мои – три дьяволенка в овечьей шкуре – оторвы вымахали такие, что с ними не то что я – Любка моя не всегда справляется, а что будет, когда они тут появятся? Да они же замучают бедняжку, одними своими непристойными шуточками и бесстыжими глазами в гроб загонят, а если поймут, что характер у нее покладистый, то Маша и вовсе ноги на второй день протянет. Они ж ленивые, как их матушка, делать ничего не станут, а после себя столько грязи оставят – за год не убрать будет, не то что за день. А Маша – она грязи не терпит, порядок любит – вот и будет за ними ходить с утра до ночи, пока дух вон… слушай, а может, ты купишь ее у меня?
С удовольствием слушавший треп словоохотливого хозяина, Влад был совершенно не готов к тому, что его о чем-то спросят, а уж тем более, в просительной форме, да еще когда просьба столь непростого характера. Он растерялся, и брови его так же растерянно поползли куда-то прочь...
- Я? – запнувшись, выдохнул Влад, но Гапон не дал ему вставить больше ни слова.
- Понимаешь, - спешно заговорил он своим приятным голосом, - я бы ее у себя и дальше держал, но тут мои понаедут – они же ни черта делать не умеют, а ее загоняют. А так и она в хорошие руки будет пристроена, и трое моих чертей хоть сами что-то делать начнут, а то ж ничего не умеют! Да и Любка моя лишний раз меня колоть не станет мол, пока я одна, живешь тут с молодкой, черт старый… а на счет Маши ты не волнуйся. Девка она хорошая, скромная, добрая, работящая. Только прикажи – все сделает, а уж как готовит она, так и вовсе не описать. Короче, клад, а не девка. Бери, не пожалеешь!
- Ну, я... – замялся Влад, окончательно сбитый с толку таким водопадом. - Слушай, а почему именно я? Почему не предложишь ее кому-нибудь другому?
- Почему! да жалко мне ее, вот почему! добрая она у меня, скромная, пугливая – сам же видел. Отдать ее кому попало – так лучше сразу пристрелить. Ей понимание нужно, коллектив подходящий, где обращение будет хорошее, а не чтобы купили, а на другой день либо в публичный дом сдали, либо камни таскать заставили или кричали на нее с утра до ночи. А ты ведь, я слышал, с невольницами своими хорошо обращаешься, семьи не разбиваешь, не бьешь никого… ну неужели тебе такую девку никуда не пристроить? – воскликнул он в удивлении, видя, что собеседник не отвечает. – Нет сейчас свободных молодцов ей по возрасту?
С улицы раздался восторженный вопль Игоря – очевидно, парень увидел одну из пеструшек, что бродила по двору, и теперь спешил оповестить о своем открытии весь мир.
- Ну, - улыбнулся, бросая взгляд за окно, Влад, - один-то как раз есть.
Задумался. Игорю все равно придется искать бабу – не век же, правда, ему одному быть. А хорошую девку сейчас найти сложно, а эта вроде ничего, и по возрасту Игорю – самое то. Годика два-три так пока поживет, присмотрится к нему, подрастет сама малость, а там, глядишь, и сойдутся… переглянулся с Дроздовым – как-никак, а он в женщинах разбирается лучше, чем он. Улыбаясь, Дроздов кивнул.
- Ладно, - махнул рукой Влад.
В конечном итоге, думал, ну что в этом такого? Ведь он же не корову берет, а – женщину. Тут, пожалуй, следует сделать маленькое отступление и пояснить, что же вкладывал наш герой в понятие «женщина». А понимал он под ним ровно то, что любое существо, носящее юбку, будь оно в одиночке или в компании, молодое или старое, белое или цветное, да хоть в крапинку – для него оно всегда было женщиной - созданием хрупким, нежным, изящным и безобидным. И ничто на свете не могло его переубедить в обратном. Хотя многие пытались. Его же друзья-приятели, к примеру – те в основном ставили в пример своих стерв-жен и склочниц-бездельниц невольниц, однако наш добродушный герой, хоть и с улыбкой слушал излияния о подобных извергах, но сам же полагал, что его собеседник либо преувеличивает, либо обманывает сам себя. Потому что женщины такими быть не могут. Ну не могут и все тут. И даже сами женщины, пожалуй, не смогли убедить бы его в обратном. Так рассуждал он, и потому он без всякой задней мысли задал обычный вопрос:
- Сколько ты за нее просишь?
- Восемьдесят.
- Тысяч? Маловато, - улыбнулся Влад.
- Так ведь говорю же: скромная, тихая, пугливая, худенькая. А таких работорговцы не любят. Всякий, кто не приедет, как взглянет, так и плюется. Говорит, что она либо сдохнет еще по дороге, либо ни черта делать не станет, да и вообще, не нужна им девка, которая при виде человека в чулан шарахается. Вот и воротят от нее нос, а если кто и захочет взять – то за такую цену, что мне даже продавать ее стыдно, ведь если приглядеться, она - в тысячу раз лучше своих сверстниц. Ну не жирная и не боевая, ну людей пугается – но так ведь это все поправимо, ведь главное, что добрая, работящая, делает все на совесть. А если и неграмотна – ну так ведь это тоже не трагедия, грамоте и обучить можно, хотя она и без нее хороша. Зачем ей писать учиться, когда она так говорит хорошо!
- Говорит? – усмехнулся Влад. – Она? Что-то я не заметил особой прелести в едва слышном шепоте и односложных ответах.
- Э, - широко улыбнулся Гапон и глаза его засияли. – В том-то и дело, что ты не слышал. Она пугается чужих людей и никогда с ними не заговаривает без надобности, но поверь, если человек ей понравится, то в ответ он услышит такие речи, каких ему не всякая красавица сказать умеет. Надо только уметь настроить ее на разговор, обращаться для этого с ней хорошо, не пугать, не кричать лишний раз, как это все стремятся сделать, думая, что тем самым они развяжут ей язык. Ничего подобного, она лишь испугается и замкнется в себе, так что тут осторожно надо, и поэтому еще я тебе ее и предлагаю. Ты-то человек умный, добрый, сумеешь найти ключик к ее душе, и не отдашь замуж кому попало... ну так что, берешь?
- Ну… а она у тебя… - Влад запнулся, не зная, как бы половчее подступиться к щекотливому вопросу. – Ты с ней, часом…
- Думаешь, что я с не сплю? С этой скромницей, которой в дедушки гожусь?
- Ну мало ли… - Влад едва не зашелся краской.
Гапон рассмеялся, покрутил головой.
- "Мало ли..." да нет, конечно! Маша чиста, как стеклышко, я ее и пальцем не трогал – как, впрочем, вообще кто-либо из мужчин, но если ты сомневаешься, - карие глазки озорно забегали, кивнули в коридорчик, - хочешь, сходи, проверь…
Дроздов мелко закашлял от смеха, а Влад, покраснев еще гуще, улыбнулся:
- Нет, спасибо, поверю на слово.
Гапон рассмеялся, похлопал его по плечу:
- Успокойся, она девушка во всех отношениях, так что если это тебе так важно – считай, что везунчик. Сейчас такие редкость. Ну так что, пошли, поищем Машу? Только вот что, - Гапон вдруг перешел на серьезный тон, - если она к тебе не пойдет, я тебе ее не продам. Ведь заставлять насильно жить у кого-то – это ж издевательство, а издевательств над людьми я не терплю и не потерплю, особенно над Машей.
С этим Влад был полностью согласен и потому кивнул. Машу застали в чуланчике, сидящей на краешке огромного сундука. Увидав своего господина, а так же гостей, она страшно смутилась, но Гапон успокоил ее, сказав, что он – Влад, и он очень хороший человек.
- Мой самый лучший друг, - с гордостью заявил Гапон. – А это, - он кивнул на улыбающегося Дроздова.
- Дрозд, - по привычке представил друга Влад и, заметив удивление на лице девушки, тут же оправился: - Ну, Дроздов. Петр Сергеевич.
Маша ничего не ответила, но то, что сияющего красавца звать не просто как вороватую птицу, но что он все же имеет имя и отчество, ей явно понравилось. Глазки чуть просветлели и улыбка проклюнулась на губах – едва уловимая – но девушка застыдилась и ее, тут же пустила ресницы. Они с улыбкой переглянулись и Гапон продолжал.
- Понимаешь, Машенька, тебе больше здесь нельзя оставаться. Моя жена скоро приезжает, а она тебя совсем не любит… тебе будет плохо здесь. И я подумал, что самое лучшее для тебя – переехать к моему другу. Конечно, если ты не хочешь, можешь оставаться, я не продам тебя насильно, но у Влада тебе будет гораздо лучше, чем у меня, поверь. Он очень хороший человек, добрый, и у него в услужении полно народу, в том числе и девушек твоего возраста. Ты сможешь подружиться с ними и болтать целыми днями напролет, а не сидеть в одиночестве, забившись в этот пыльный чулан. Ну что, ты согласна поехать с ним?
Маша молча выслушала своего господина, а потом беспокойно, робко взглянула на будущего хозяина. Желая ей понравиться, Влад улыбнулся – и его улыбка успокоила ее, хотя и смутила. Серые глазки живо перебежали на гладковыбритое, молодое лицо Дроздова – и малютка смутилась еще больше. Зарумянившись, улыбаясь – краешки рта чуть поползли вверх, скромно и счастливо, - она быстро перевела взгляд на Гапона. Старик улыбнулся ей и она, опять бросила взгляд на него с Дроздом и снова - на Гапона.
- А... а как же вы, Гапон Иванович? – тихо прошептала она.
- Да за меня не волнуйся, - улыбнулся Гапон. – Жена меня не съест, а в грязи не зачахну – дочки, вон, приедут – найдется, кому дом убрать.
Маша промолчала, хотя ответ ее немного успокоил.
- Ну что, пойдешь собирать свои вещи?
Серые глазки снова устремились на него, задержавшись на Дроздове...Через десять минут Маша – в новой юбочке и кофточке, с узелком в руках вышла вместе с ним, прячущим только что составленную купчую, и Дроздом во двор. И тут же отпрянула назад, испуганно прошептав:
- Ой, что это?
Влад глянул – и улыбнулся. Игорю давно наскучил разглядывать чужой двор и чтобы не помереть от скуки, он развлекался тем, что орал на собаку, сидящую неподалеку на цепи и заливающуюся лаем при звуке его голоса.
- Это Игорь, - с улыбкой пояснил Влад. Добавить «твой будущий муж» язык не повернулся.
- Какое пугало…
Влад едва не задавился от смеха. Тощий, лопоухий, с нескладно-длинными ногами и руками, с жиденькими соломенными волосами на голове – конечно, после Дроздова Игорь, и без того далеко не красавец, теперь и вовсе казался настоящим уродом, но замечание девушки ему понравилось – как и Дроздову, который улыбнулся при ее словах. И хотя помощник стоял чуть сзади, Маша каким-то образом уловила его улыбку – и, наверное, убежала бы в дом от стыда, если бы не Игорь. В этот миг он увидал ее и громко свистнул от восторга, потому что понял, что хорошенькая, скромненькая девушка с узелком в руках – купленная для него жена.
Сначала Маша боялась. Влад усадил ее не рядом с Игорем, который сидел впереди, а за собой. Но Маша, испугавшись даже такой близости, осторожно отодвинулась от него на самый конец телеги. Влад улыбнулся, а Маша, увидав его улыбку, поспешно отвела взор – и попала на Дроздова, тоже сидящего на краю, только напротив. Взглянула - и сразу залюбовалась им. Молодое, улыбающееся загорелое лицо, загорелые мускулистые руки – сильные и нежные одновременно, гибкое мускулистое тело, изящные ноги, обутые в высокие сапоги…
Заметив, что за ним следят, Дроздов обернулся – и улыбнулся невольнице своей ослепительной улыбкой. Покраснев, Маша тут же отвернулась и вздрогнула, услыхав:
- Трам-тарам-тарам там, там!.. бари-бари рам, рам, рам!..
Игорь был в ударе. Зная, что он везет ту, что станет его женой, он старался понравиться девушке и потому орал в сто раз громче, чем обычно, а Маша в ужасе смотрела на него – как на помешенного. Через минуту она повернула к Владу и Дроздову свое удивленное, испуганное личико.
- Это Игорь, - улыбнулся Влад. – Он поет.
Не стал добавлять – «для тебя», и опустил тот момент, что невольник – друг Дроздова. Не нужно портить хорошее впечатление.
Словно не веря, Маша заглянула в лицо Дроздову – тот весело улыбался, и, улыбаясь, вновь переключился на дорогу, но, заметив, что девушка по-прежнему напугана, обернулся. И весело подмигнув ей, ласково улыбнулся. Маша снова зарделась и отвернулась. А Игорь, ничего этого не замечая, по-прежнему распевал:
- Трам-тарам-тарам там, там!.. бари-бари рам, рам, рам!..
Как только они добрались до дома, на встречу им со смехом выбежали невольницы, ожидая новостей, сплетен, а так же подарков, которые господа, возвращаясь из поездки, неизменно привозил с собою. И вот все бросились к повозке, а Роза, как всегда, в это время сидела на пороге своей пристройки и штопала наволочку своей подушки. Она даже не повернула головы в ту сторону, а лишь улыбнулась, заслышав веселый смех и шутки, но внезапно ее привлек смех одной из невольниц.
- Глядите, новенькая!
Как не серьезна была Роза, а женское любопытство взяло верх, и голову она все-таки повернула. Глянула – и улыбнулась.
Худенькая русоволосая девушка, почти девочка, чью робость и простодушие она видела даже отсюда, испуганно поглядывала по сторонам. Между тем Дроздов, ослепительно улыбаясь, ссадил новенькую, вручил ей ее узелок и тут же куда-то испарился. Как только он это сделал, невольницы в миг окружили ее и наперебой засыпали вопросами – откуда, что умеет, кто родители. Девушки все засыпали ее вопросами, кричали, смеялись, пускали в ее адрес колкие шуточки, невпопад рассказывая о жизни здесь и всячески стращая ее, а Маша стояла, пугливо озираясь, не имея сил ни вырваться, ни сказать хоть словечко в свою защиту. А девушки не замечали, какие мучения они причиняют бедняжке, и все продолжали трещать, не оставляя ее в покое.
Роза нахмурилась. Отложив в сторону недоштопанную наволочку, она резко встала и решительными шагами направилась к галдящей толпе. Нет, она не закричала на них, она стала их упрашивать – она вообще не произнесла ни слова, а просто встала рядом с бедняжкой и с суровым молчанием взглянула на остальных. Несколько мгновений гвалт продолжался, но постепенно невольницы стали смущаться, и одна за другой, вспоминали о каких-то неотложных делах и уходили. Таким образом, через минуту Роза осталась наедине с новенькой. Убедившись, что все ушли, она приветливо взглянула на малютку и ласково обратилась к ней:
- Они ушли. А ты, наверное, очень устала и голодна? Как тебя зовут? Меня – Розой.
Слыша мягкий, приятный голос, видя нежные черты лица своей спасительницы, которая намного старше ее, Маша едва заметно улыбнулась, но тут же в смущении покраснела и потупила глазки. Роза улыбнулась и погладила ее по голове, и тогда девушка, вновь удивленная столь явным проявлением дружелюбия и сердечности, подняла на нее серые глазки.
- Маша.
Роза улыбнулась, кивнула, и Маша, видя дружелюбие в ее глазах, едва заметно улыбнулась в ответ. И снова смутилась.
С самого начала они поняли, что новенькая сильно отличается от остальных невольниц. Юная, она была чрезвычайно кротким, миролюбивым, услужливым и столь пугливым существом, что шарахалась даже от собственной тени. При этом Маша была еще и до удивления стыдливым и робким существом. В обычное время она не отваживалась даже лишний раз рта открыть, чтобы спросить что-то, а вынужденная отвечать, отвечала столь тихо, что все вскоре прекратили обращаться к ней с вопросом, так как не могли расслышать ни слова. И за ее кротость, ее мягкий, покладистый характер, за ее тихий голосок и неслышные шажки, за добрый нрав и серые глаза ее – Машу прозвали мышкой. Маленькой серой мышкой. И частенько смеялись над ней, над ее доверчивостью, наивностью и робостью. Смеялись все - от рабынь до Влада, но смеялись так, как принято было здесь – добродушно, без злого умысла. Но Маше не становилось от этого легче. Напротив, с каждым днем она все более робела и становилась все нелюдимее, чем еще больше привлекала к себе внимание невольниц, вызывая с их стороны насмешки и издевки. А Маша, слыша их, краснела и спешно уходила куда-нибудь – мыть горшки, подметать пол…
Она вообще была страшно трудолюбивой. Худенькая, застенчивая, незаметная, она ужасно любила трудиться и никому ни в чем не могла отказать, соглашаясь на любую работу. И невольницы, незаметно для себя, стали пользоваться ее услужливостью и покладистым характером, и частенько бедняжке перепадало столько работы, что ей некогда было даже отдохнуть, даже на завтрак ей не всегда хватало времени. Маша делала буквально все: стирала и штопала белье, убирала комнаты Влада и помощников, мыла посуду, пол в гостиной, приносила воды, выносила шайки и мусорные ведра, чистила сапоги помощников, даже дежурство в девичьей было отменено – теперь Маша ежедневно убиралась в ней, застилая неубранные вовремя кровати, подметая пол...
Так не долго было и до беды. Ни Влад, ни помощники, ни сами невольницы не замечали, что это слишком для хрупкого организма, а у Маши не хватало духу сказать им об этом. Каждый раз, слушая очередную просьбу или приказ, она молча кивала головой и шла исполнять порученье. Ситуацию спасла Роза. В отличие от всех их, она видела страдания бедняжки. И как-то раз за обедом, она сидела за столом с Владом и помощниками (они пригласили ее по случаю отъезда Олега и дня рождения Влада). Обед был в разгаре, когда Маша стала разносить чай, а Роков, увидев невольницу, вспомнил, что у него не убрана комната, и велел Маше пойти и убраться в ней. Пугливо взглянув на него, Маша, как всегда, обреченно кивнула и хотела было пойти, но Роза нахмурила брови.
- Постой, не ходи, - как можно мягче сказала она, а сама, устремив черные, полные гнева глаза на помощника, негодующе вопросила: - И у тебя хватило совести приказать ей это?
- А что такое? – искренне недоумевая, спросил Роков. – Я попросил Машу убраться – что в этом такого? Я же не просил ее переспать со мной.
От этих слов Маша в ужасе округлила глаза и попятилась бы прочь, не удержи ее Роза, а Влад и помощники громко рассмеялись, довольные остроумием друга. Рассмеялся и сам Роков. И лишь Роза не засмеялась. И даже не улыбнулась.
- И вы еще смеетесь! – ноздри Розы гневно затрепетали, она стремительно обвела мужчин негодующим взглядом – будто огнем полыхнула им в лица.
Улыбки исчезли.
- А что такое, Роза? – в удивлении спросил Влад.
- В вашей слепоте, вот в чем дело! – с гневом воскликнула Роза. – Вы что, не видите, что бедняжке и так тошно? Ну худенькая она по сравнению со здешними бегемотами, голос тихий – зверем рычать не может, робкая, так что же, обязательно издеваться за это над ней?
- А кто издевается? – недоуменно вопросил Роков. – Я просто сказал ей...
- Убраться! Да вы только и делаете, что приказываете ей! все! все до единого! Дарья, Лукерья, ты, остальные - вы все только и делаете, что командуете ей. В доме уже не стало работы, которую бы вы на нее не повесили. В последнее время я только и слышу в этом доме: «Машка сделай то, Машка сделай это». И это не смешно, Осипов! По-вашему, это нормально, когда один человек делает по дому всю работу? Убирается в двадцати комнатах, моет за тридцатью посуду, чинит для всех одежду, стирает и вечно находится на побегушках…
- А... а разве это так? – растерянно и удивленно спросил Влад.
- А ты сам оглянись вокруг! Чем теперь занят твой женский коллектив? Раньше они хоть что-то делали – картошку чистили, полы мыли, на реке их видели каждый день за стиркой, а теперь все делает Маша! А вы только и делаете, что набавляете ей работы, да еще смеетесь над ней! А бедняжка даже возразить вам не может. Потому что характер у нее не такой, потому что робкая и пугливая, потому что совесть есть. А у вас, видно, ее совсем не осталось! не удивлюсь, если скоро вы и дышать ее за себя попросите!
Воцарилось глубокое молчание. Влад, помощники – все опустили взоры в тарелки, будто увидали там что-то интересное. Но в днищах опорожненной посуды они лишь видели свои покрасневшие от стыда физиономии.Наконец Влад нарушил молчание.
- Да, ты права, - тихо и необычайно серьезно сказал он. – Мы того не замечали, а ведь Машу у нас и впрямь делает больше, чем нужно. Даже слишком. Признаться, я и сам порой удивлялся ей – как это она на все соглашается, столько работает и все не пожалуется никогда, но мне и в голову не приходило, что она от этого страдает. Да и как-то не думал я, что наши шутки оказывают на нее такое ужасное давление. Ведь мы всегда шутим, да только никто никогда не обижается, не принимает ничего в серьез и не пугается. Похоже, нам стоит серьезно подумать над этим.
Помощники молча слушали Влада, согласно кивая головами. Спустя же минуту после монолога Влада Дроздов посмотрел в сторону изумленной, перепуганной и робкой невольницы, которая глядела по сторонам, не зная, что думать.
- Да, нам надо подумать и в первую очередь извиниться перед тобой, Машенька. Надеюсь, ты простишь нас? Мы же не со зла, верно, парни?
Парни дружно закивали, улыбки снова показались на лицах, и даже черты лица Розы несколько смягчились, хотя глаза по-прежнему оставались суровыми. Влад же, чувствуя, что пора ему снова взять слово и поставить точку, повернулся к Маше.
- Обещаю, мы больше не будем заваливать тебя работой, и будем смотреть, чтоб и остальные тоже этого не делали. И шутить постараемся осторожнее. А ты постарайся понять и просить нас, ладно?
Маша смущенно переглянулась с Розой и, увидев ее теплые, дружественные глаза, мягкую ободряющую улыбку, робко улыбнулась краешком рта, кивнула и тут же убежала прочь. Роза, вздохнув и покачав головой, встала и, окинув неодобрительным (но уже не столь гневным) взглядом мужчин, развернулась и вышла следом.
И с той поры Машу более не заваливали работой, и шутки в ее адрес хотя и не прекратились, но уже не были столь грубы и часты. А Маша по-прежнему оставалась тем же кротким, трудолюбивым, скромным, ужасно робким и пугливым созданием.
Однако теперь в ее жизни кое-что изменилось.
Роза. С удивлением Влад и Дроздов отметили что Роза, их Роза, которая никогда прежде не сближалась с невольницами, до удивления скоро сошлась с ней, этой тихоней, и взяла ее под свое покровительство. И теперь никто не смел обижать Машу, даже если бы захотел – она всегда приходила на выручку и одергивала насмешника строгим взглядом или суровым замечанием. А Маша так сильно привязалась к ней, своей спасительнице, что жизни без нее не чаяла. Роза стала для нее чем-то вроде старшей сестры и Маша, милая, робкая, простодушная Маша теперь всюду была с ней – всякий раз когда у нее выдавалась свободная минутка, она шла к Розе. И Влад с Дроздовым с довольной улыбкой отмечали, как обе они, усевшись где-нибудь в уголке, задушевно беседуют.
Серая мышка нашла родственную душу, кораблик нашел пристанище в этом бушующем море, а их Роза обрела того друга, в котором так нуждалась.
Продолжение