Майя (Бельгия): Наша поездка в Индию

Вместо предисловия. Летом 2007 года мы, несколько человек родни и друзей жениха, полетели на свадьбу в Индию. Поскольку глупо просто прилетать на церемонию и ужин, было решено провести там отпуск, чтобы осмотреть достопримечательности. Ибо когда ещё доведется увидеть такую экзотику? Единственное, на что у меня хватило ума, это не брать с собой детей, а также я предупредила заранее, что я не воспользуюсь ни одним самолетом внутри Индии. Именно потому, что у меня дома есть дети. На большее у меня не хватило воображения, хотя я и запаслась книжками и путеводителями по Индии. На фото: купол одного их храмов в Бангалоре.

Действующие лица.

Филипп - мой муж (его имя - с одной буквой «П»).

Мия - старшая сестра Филипа, мать жениха.

Жан-Мари - бывший муж Мии, отец жениха.

Лоран - жених, племянник моего мужа, врач-кардиолог, очень веселый, открытый и славный молодой человек.

Смита – невеста. Лет 10 назад Лоран встретил Смиту, когда приезжал в Индию навестить своего отца, тогда год или два работавшего в посольстве. Лет 8 она жила с ним в Бельгии, и вот они надумали пожениться.

Мишель, Артур, Марейке, Катрин и прочие - родня и друзья, это будет ясно из текста.

ЧАСТЬ 1

Дурные предчувствия или, лучше сказать, реальное понимание того, куда я попала, появились немедленно после приземления, стоило только понаблюдать, как происходила разгрузка багажа нашего рейса. Аэропорт напоминал какой-то сарай или склад, тележки хромали на все четыре колеса, пол был заплеван и грязен, конвейер работал через пень-колоду, и чемоданы швырял очень долго и как попало один-единственный индус, распространявший страшный запах, а ещё человека три-четыре, следили за процессом, стоя, как вкопанные, рядом, и не помогая ни одним пальцем.

Самым умным было бы - развернуться и улететь, не говоря о том, что наивысшим проявлением ума было бы вообще никогда не прилетать в эту страну, но делать нечего: мы вышли из аэропорта, нас встретили Лоран, Мия и дядя Смиты, мы сели в какой-то автомобиль и поехали в гостиницу. То, что я видела из окна, навело меня на худшие подозрения. То, как мы ехали, я описать не могу. Асфальт на дорогах в совершенно чудовищном состоянии, кочки и ухабы, ямы и рытвины, но ещё страшнее - другие водители и их рыдваны. Все едут - как попало и куда попало, на максимальной скорости, с безумным бибиканьем, выворачиваниями руля, ударами по тормозам на скорости и заездами - что на встречную полосу, что на очень условный тротуар.

В гостиницу мы прибыли, когда в Бангалоре было часа три ночи. А рано утром уже надо было вставать, чтобы ехать в дом бабушки Смиты и там совершать какой-то ритуал – это касалось только женщин, то есть меня тоже.
В гостинице царил ужасный запах – человек с замотанным тряпкой лицом немудряще травил тараканов, которые, надо сказать, всё равно гуляли толпами, с друзьями, родственниками, детьми и знакомыми. Так что отрава больше подействовала на нас с Филипом, и пользоваться шкафами мы не стали – запах оттуда был просто непереносимый. Кстати, все черные работы выполняли люди из касты «неприкасаемых». Наверное, то, что они были унижены и забиты поколениями, повлияло на них генетически: они все были поголовно маленького роста, с движениями смазанными, будто виноватыми. Двигались вдоль стен, полусогнувшись, и старались не встречаться взглядом. Каждое утро я видела таких рабов в нашей гостинице: они размазывали воду по полу, стоя в ней же на коленях, а над ними возвышались надсмотрщики, рослые и пузатые, как на карикатурах, ей-богу. Пять рабов - четыре наблюдателя. И что ещё ужасно, Смита, которую я 7 лет знала только как милую, непосредственную и очень славную девушку, в Индии словно превратилась только в «дочь брамина», она покрикивала и попинывала этих неприкасаемых вовсю. Что значит въевшееся воспитание... Я пыталась узнать у неё, почему, и как так можно относиться к людям, но Смита искренне удивилась – какие же это люди...

Нас, конечно, предупреждали, что пить из крана и даже чистить зубы местной водой нельзя, что есть фрукты, овощи и салаты не надо, ибо их никто не моет, что лучше не есть мороженого, потому что оно хранится неизвестно как и где, что ни в коем случае нельзя есть и пить во всяких придорожных лавках... Я эти правила выдержала железно. Кроме того, мы с Филипом ежедневно принимали какое-то профилактическое средство. Прочие же гости...
Итак - отель. Хотя это очень громкое слово. Кто мог знать, что индусы не пользуются туалетной бумагой? Кто мог предположить, что вместо нормального душа в ванной комнате стоит просто пластмассовый бак с двумя кривыми пластмассовыми черпаками, которые и обеспечивают процесс мытья, если уж так приспичило мыться? Кто мог знать, что горячую воду пускают только дважды в день, рано утром и поздно вечером, на два часа? Когда я первый раз умывалась в ущербной раковинке, я никак не могла понять, что за странный звук живо текущей воды слышится у меня за спиной? Обернувшись, я увидела, что слив из раковины для умывания был выведен прямо на пол, и что вода простодушно стекала в дыру в полу рядом с пластмассовым ведром, олицетворявшим душ. Удивительно, что это система не была применена к сливу унитаза!

Каждый раз в любом отеле надо было выпрашивать питьевую воду в бутылках и рулон туалетной бумаги у портье, и каждый раз надо было это просить по нескольку раз! Для прочих постояльцев, не таких брезгливых, как я, да и вообще нормальных, внизу стоял замызганный бак с водой и два мутных стакана, пей - не хочу! Я вспомнила нашу школу, музыкальную десятилетку при консерватории времен моего детства! Между этажами стоял цинковый бак, к которому цепью была прикручена жестяная помятая кружка, из которой пила вся школа!!!

Утром 13 июля пришлось проснуться рано из-за невыносимого шума, ора, гудков и сигналов с улицы и из-за шума в самом отеле. Вообще дикий шум сопровождал нас повсюду, так они там живут и этого не замечают. А мне это моментально напомнило другой юг: Израиль, где так же любят бибикать и орать по ночам.

При свете дня - улица, район и всё, что обрисовалось вокруг, сложилось в самую непривлекательную картину. Проезжая часть и тротуар не существовали. Всё выглядело, где бы я потом ни ездила и что бы ни видела, так, словно с неделю назад произошло сильнейшее землетрясение, и всё только-только начали приводить в порядок, выползать из-под завалов, камней и мусора, спасать грязное барахло, разгребать обломки тротуаров и домов... Полуживые и полумертвые собаки в лишаях и коростах шлялись или валялись везде, в полупараличе, с полуоторванными лапами или пальцами, висящими на полосках кожи, и коровы, в язвах и грязи, и – шустрые и на диво здоровые крысы, выскакивающие из дыр и туда же бодро заскакивающие, если топнуть ногой, и надо всем этим – постоянно кружащие в небе коршуны, высматривающие добычу...

Нас отвезли в какую-то халупу, причем объяснили, что это очень богатый дом, где живет бабушка Смиты, очень религиозная вдова очень уважаемого дедушки, и что семья эта - вся из высшей касты, они брамины, или брахманы, так что всё будет по всей строгости и в соответствии со всеми религиозными ритуалами. В пыльном и грязном дворике нам велели разуться и всюду ходить босиком, уж так у них принято, а почему? Ради чистоты пола!!! Оказывается, едят они прямо на полу, свернув босые ноги кренделем, грязными растрескавшимися пятками поближе к еде, сидя в пыли и грязи, которая была по всему дому. Даром, что он такой богатый и кастово чистый. Банановые листья, прямо немытые, такие же пыльные, как всё вокруг, шлёпали на пол, и ели с них руками, уминая пальцами куски риса или кускуса в комки, обмакивая всё это в размазанный суп или соус, и потом просто обсасывая и облизывая свои пальцы.

Европейские дамы, прилетевшие на свадьбу, нашли всё это восхитительно интересным, нарядились в купленные сари, уселись на грязном полу и начали с удовольствием копировать индусок, своих соседок, что-то шепча над щепотками крашеных порошков, рисуя себя точки на потных лбах, расписывая руки и босые ноги, качаясь из стороны в сторону, заворачивая текущие соком кусочки фруктов в газетные клочки, нюхая какие-то куренья и дымы, запивая всё это невесть чем из какой-то общей плошки... Во мне же всё оцепенело, окаменело, - я села на пластмассовый стул в углу и постаралась уговорить себя просто перетерпеть весь этот балаган. Ну, когда-нибудь же это кончится? Когда-нибудь они досыта накачаются и нашепчутся, и будут всерьез считать, что приобщились к чужой культуре, вот так посидев пару часов на грязном полу за тридевять земель от дома.

В специальную молельную каморку (кстати, грязнейшую и запущенную, от гниющих там кусочков фруктов и цветов, коими был утыкан какой-то божок, плесневеющий там же) засел специально вызванный – кто? «священник»(?), толстый, как бочка, полуголый, прикрытый грязной простыней; он битых три часа гудел свои заклинания, обмакивал пальцы в банановый сок, да мазал вокруг себя этим соком, да общипывал гроздь цветов и расшвыривал их вокруг себя, да втыкал их всё в того же божка, во все его щёлочки и закоулки, в его латунные подмышки... при этом возле этого шамана пристраивались некоторые европейцы, вроде Жана-Мари, отца жениха, и, прикрыв глаза, давали другим убедиться, как они постигли дух буддизма и замечательно медитируют даже в этой антисанитарии, то есть именно и принципиально в ней!!! Ну, Жан-Мари у нас вообще одиозная личность. Бывают такие люди, до седых волос циркачи. Вот он такой циркач.

На меня не хуже коршунов налетели все присутствующие: почему я не сажусь на пол? Почему я не хочу надеть сари вместо своей одежды? Почему я не хочу оказать уважения и повыть на тлеющий огонек от какой-то священной грязной палочки?
Мне пришлось отговариваться тем, что я спала всего три часа и плохо себя чувствую в смене климата, что в общем было правдой. На самом же деле, я очень бы хотела сказать правду: что уважение моё выражено достаточно уже в том, что я сюда, на эту свадьбу, прилетела, оставив, спроси теперь зачем, двух детей дома, на пожилых родителей... Почему я должна обязательно менять свою одежду на их национальные наряды? Когда Смита была на моей свадьбе в сари, мне и в голову не пришло бы заставлять её переодеваться в европейское платье! Я уж не стала объяснять, что есть руками для меня мало удовольствия. Что всё, что нашим европейским дамам кажется изумительной экзотикой, для меня выглядит как просто грязь, каковой она и является, как ни крути, и никакой охоты копаться в этой грязи, пусть она и экзотическая, индийская, особенная грязь, у меня нет и быть не может. Что меня, короче говоря, тошнит от всего, что я вижу.

(... Я чувствую, что если я так буду рассказывать, то закончу как раз к следующему отпуску. Но уж очень хочется всё выплеснуть, как есть, без оглядок на «приличия».)

Следующая неприятность заключалась в том, что нас, конечно, должны были накормить. Я ценю, что были сделаны огромные исключения, и для нас, европейской части семьи, поставили раскладные столы (старые, поломанные-побитые, и где они берут такие? Вообще вся Индия выглядит так, словно ни одна вещь никогда, даже изначально, не была новой), накрыли их бумагой и усадили нас на стулья, правда, по одну сторону стола, как упорно сидят Христос с апостолами на всех в мире «Тайных Вечерях». Но у наших устроителей не было столь высоких замыслов, просто вдоль свободной стороны чередой бежали «повара», они же официанты: голые, волосатые, потные и пыльные мужики, с чреслами, обмотанными грязными вафельными полотенцами, у которых на сгибе локтя висели цинковые ведра, из которых они свободной рукой зачерпывали шматок какого-нибудь варева и, слаженно бегая вдоль столов, поочередно шмякали горсточки своего угощения на банановый лист каждого, будь то рис, суп, подлив или приправы. Есть всё это не было сил. Перед носом мелькали грязные, измазанные едой растопыренные пальцы немытых «гарсонов», да ещё ходили, заглядывая нам в рот, все четыре сына бабушки Смиты, т.е. её отец, который сам держался как махараджа, отстраненно и надменно, и его три брата, различать которых я едва научилась дней через десять: Кумар, Прабу, Бхану и Виджи. «А что же вы не кушаете?» Из-за этого надсмотра кусок не лез не то, что в горло, а прежде всего в пальцы. Но они стояли над душой и увлеченно показывали прямо на «моих» продуктах: вот так делаешь комок, вот так, макни сюда, туда, присыпь этим, прихвати вот этим и этим ещё пальцем, и в рот: м-м-м!
Сами хозяева ели не при гостях, а после нашего ухода, когда нам позволили обуться. Они сели на пол, нашлепали себе на листья то, что осталось от нас (от меня, например - мно-о-ого осталось) – и пошло... У них, как они сказали, разумеется, вся эта еда была праздничной, в нашу честь, особо вкусной и не каждодневной, - свадьба же, и гости... Может, и было вкусно, но я не смогла. В ресторанах потом, где подавали тарелки, вилки и ножи, и я могла есть, было и правда вкусно.

Вечером нас повели в ресторан, где Филип, к моему гигантскому (внутреннему) негодованию, попробовал есть руками, видите ли, как они: вдруг вкуснее получится? Да и вообще: проявить уважение. Проявить-то он его проявил, но мне сидеть с ним рядом было тошно. Впрочем – имеет право...
Вечером же в отеле он мне сказал: может, лучше выбрасывать мусор не в комнате, а на улице? Он-то подразумевал - в урну, чтобы в комнатном ведре это не валялось и не портило и без того не лучший воздух. – А где ты видел на улице урну, хоть одну? – И мы вышли на улицу.
Увиденное нас шокировало, иначе не скажешь. Я уж не говорю об урнах, которых не было, нет и не будет до конца света. В каком виде были улицы! Дома! Тротуары! Провода! Трансформаторы! Как работали те, кто строили дома! Строительные леса вязались прямо тут же, из палок и разлохмаченных веревок, лазили по ним люди без малейших признаков страховки, и гордо улыбались нам, когда мы их фотографировали. На высоте 3-го или 4-го этажа двое работяг красили стену. Один, перегнувшись через верх конструкции, кряхтя, держал на шее и в руках веревочную петлю, в которой сидел второй снаружи стены, и мазал эту стену какой-то мочалкой, обмакнутой в белую краску из присутствующего здесь же корявого ведра. Он висел на высоте 4-го этажа, полагаясь единственно на выносливость шеи своего товарища, и красил стену дома!!!
И это, как уверяли путеводители, прогрессивнейший, современнейший город Индии, прямиком двигающийся в 22-й век, с 6-ю или 8-ю миллионами жителей! По статистическим сведениям, этот город чуть ли не соперничает с Силиконовой Долиной!!! Просто наступает на пятки.

14 июля ознаменовалось покупкой Филипу национального индийского костюма. Он купил безразмерные кальсоны, которые надо было завязывать просто тесемочкой, и длиннейшую рубаху с машинной вышивкой на груди. Вишневый шарф с невыносимым мишурным люрексом и золотыми кистями венчал это великолепие. Все были в восторге. Всё это счастье висит теперь в шкафу и не годится никуда, даже на пижаму...
Пока Филип примерял наряды, я вышла из лавки и, разгребя себе сколько-то квадратных сантиметров в плотном слое отвратного мусора, покрывавшего – нет, не мостовую, ибо мостовой нет, а – честно говоря - всё, что видел глаз, я наблюдала картину другого интенсивного строительства на противоположной стороне улицы. У каркаса трехэтажного дома была высыпана куча песка и куча битого кирпича, так как ухнули его, вероятно, прямо с высоты кузова грузовика. Песок просеивала женщина, чьи дети возились в этом же песке. То есть она взяла их с собой «на работу». Перед ней была вертикально установлена ржавая металлическая решетка, вроде сетки от старой кровати, она неспеша метала на неё тазом порции песка, песок худо-бедно пролетал сквозь ячейки, и она этим же тазом зачерпывала песок с другой стороны сетки, ставила таз себе на голову и уносила по лестнице конструкции наверх. Так же она время от времени носила кирпичи: в таз на голову – и вперед.

С покупкой Филипа мы вернулись в отель, где узнали, что Мия, от души наевшаяся угощений у своих новых родственников на вчерашнем обряде, слегла с температурой и расстройством желудка, и посему на назначенную экскурсию по Бангалору, с гидом и автобусом, не поедет. Поехали мы с Филипом, а ещё Эндрю и Дитер. Об этой парочке можно написать отдельную поэму.
Эндрю – лучший друг Лорана. Женат на тайке, имеет тайский ресторанчик в Генте и занимается каким-то шоколадным бизнесом в Тайланде, откуда и прилетел в Индию специально на два дня на свадьбу к Лорану. А Дитер, никем не виданный до тех пор, это друг Эндрю, бывший с ним в Тайланде и заодно явившийся на свадьбу друзей своего друга. Пара эта была такова, что их можно было снимать в кино. Эндрю – атлетический молодой человек с черными волосами и невозмутимым лицом. Дитер – рослый молодой человек арийского типа, с очень светлыми волосами и ещё более невозмутимым лицом. Но едва я взглянула в эти два невозмутимых лица, я шестым чувством почуяла: это МОИ люди, и их реакция на всё увиденное мною, совпадает с моей до атомов. (Так оно и оказалось впоследствии.)
Итак, мы выехали на экскурсию, отъехав в совершенно убийственном автобусе от станции, напротив которой стояла некая скульптура, как карикатура на прадеда Пушкина, кто-то чёрный, в тюрбане, с саблей, широко шагает вперед – Ибрагим Ганнибал...
Гид, убежденный, что он говорил по-английски, имел во рту три, в лучшем случае четыре зуба. Это было что-то невообразимое. Но ещё невообразимее было то, что мы увидели, побывав на экскурсии. Каких заживо гниющих нищих мы повидали! Какие трущобы! Какую убийственную грязь!.. Нас высадили у местной гордости: технологического музея или чего-то вроде музея прогресса... Высшие достижения научной мысли человечества там представлял ржавый арифмометр и «молния» для одежды. Прошлое олицетворяло чучело динозавтра. Перед музеем же стоял продавец сока из сахарного тростника, позже такие «машины» я увидела повсюду. Между двух уникально грязных валиков, наподобие валиков для отжима в стиральной машине времен моего советского детства, вставлялись стебли сахарного тростника, запускался мотор, и валики протаскивали их по нескольку раз до полной измочаленности, а сок стекал как попало в тут же подставленную лохань, из которой продавец зачерпывал его единственным стаканом и подавал покупателю. Потом пил следующий. И так без конца. Самое удивительное было то, как хозяин «магазина» запускал и останавливал свою машину. Мотор, крутивший железные колеса приводными ремнями, рычал тут же, и продавец просто соединял или разъединял оголенные провода, в зависимости от нужды. Вот и всё.

Нас завезли (между делом) в какой-то храм, где сидело человек двести девочек, все в одинаковой одежде, и куда вход был прямолинейно объявлен так: для жителей Индии - 5 рупий, для иностранцев - 100. Филип, несмотря на мои протесты, заплатил, мы вошли, но ничего примечательного, кроме крыс, бегавших позади старых деревянных построек, не увидели. Ах да, там ещё была модель тигра и английского солдата. Это была модель модели, так как сам оригинальный механизм, представляющий, как тигр загрызает солдата, находится в Лондоне, а копия этого механизма, вырубленная кое-как, – здесь, в предбаннике храма.
Побывали мы и ещё в каких-то капищах, и всюду с нас драли деньги, да ещё мальчишки буквально лезли к Филипу в карман, уверяя, что они персонально берегли нашу обувь, пока мы прикасались к индийской культуре внутри этих строений. Внутри одного из них, грязный полуголый старик с чудовищно раздутой от опухоли губой (как козырек от кепки, только во рту), поил всех желающих какой-то жижей из одной ложечки. Чтобы не капало, слизывал сам. Храм был вырублен под землей в скале, идти приходилось в три погибели, БОСИКОМ, переступая через потоки мочи. Местные служители культа не утруждают себя подобными тонкостями, и живут как живется прямо внутри своих святилищ. Да и наружные жители ничем от них не отличались. Страна провоняла насквозь! Ногу некуда было поставить всю поездку. Все эти храмы - одно и то же, быки, пузатые слоны, многорукие боги, богини и демоны, гниющие жертвоприношения и запах мочи и жасмина.

Были мы и в городском парке, где бегала пропасть то ли белок, то ли местных бурундуков, слегка примиривших меня с жизнью. Только на животных там и отдыхал взгляд. Такие они были милые, быстрые, вездесущие... но там же я увидела белую собаку, живой скелет, уже в агонии...

После парка нас ещё повезли в какой-то магазин, он был очень чистым и абсолютно бесполезным. Зачем мне все эти бусы, веера, слоны и чудовища, делать там было совершенно нечего, и мы пошли пройтись буквально по единственной соседней улочке. О чем страшно пожалели. Вообще я жалела обо всем, что вижу, со страшной силой. Лучше бы я всего этого никогда и не видала. Эту ужасающую грязь. Эту беспросветную нищету. Эту хамские повадки, кто нас только ни передергал и ни перетрогал за эти дни, выпрашивая деньги... разве что животные. Я всё же не могу понять: можно быть бедным, можно жить в развалюхе, если уж так не повезло родиться индусом, но почему нельзя даже то, что имеешь, содержать в хоть какой-то опрятности? Почему надо вырыть нору, укрыться куском клеенки или картоном, гадить под себя, целыми днями ничего не делать, кроме как тупо смотреть перед собой, но зато очень резво бежать за белым человеком, выпрашивая деньги, ибо ведь он, кошелек на ножках, сам не отдаст?

Вернулись мы на автостанцию, в гостиницу надо было возвращаться на рикше. Рикши в Индии – это водители трехколесного драндулета, затянутого сверху ярко-желтой клеенкой на случай дождя. Ни о каких счетчиках, квитанциях или иных признаках их принадлежности к какой-либо официальной корпорации нет и речи, всё, что их объединяет, это желтый цвет и неистребимая воля к наживе.

У нас с собой была карточка отеля. Первый остановленный нами старик выслушал наши ориентиры: Джайянагар! Пей Виджай! - и выразил жестом недоумение, а когда Филип показал ему карточку, молча рванул своего коня и отчалил, не сказав ни слова, как-то безнадежно и с досадой отшатнувшись от бумажки. Как нам просто объяснили потом, чуть не поголовно все рикши не умеют читать. Не знаю, идет ли речь о латинском алфавите, или вообще о простой неграмотности. Нам ещё много раз попадались и такие: не умея читать, они брались нас везти, вылезали сами, где попало, приставали к другим шоферам или к интеллигентного вида пешеходам, предъявляли им нашу визитку, слушали, кивали (об индийских кивках - потом), возвращались, и мы неслись дальше в наших тарантасах. В первый раз нас подобрал щупленький рикша, который поступил именно так, и ехали-скакали мы бог весть сколько, а о том, что я раз двадцать прощалась с жизнью, я уж и не говорю. Высадил он нас, умучившись, около места, который мы сами опознали, и разрешили ему уехать, буквально испытывая чувство вины, что заставили его так поколесить по родному городу. Там он запросил умопомрачительную сумму, но об этом мы узнали позже, так что он точно остался не в накладе, получив раз в 15 больше обычного. Принимая деньги, он с сомнением стал болтать головой, словно бы подозревая нас в том, что деньги фальшивые. - Что-то не так? - он улыбается и продолжает производить сомневающиеся жесты. – Так всё в порядке? – улыбка ещё шире и неуверенные, укоризненные движения головой ещё сильнее. Ну что делать, ушли и мы, силясь разгадать сожаление шофера.

Оказалось всё просто: вот это болтание головой обозначает «да» вместо привычного нам кивка. Сколько раз мы потом на это попадались! Платишь в ресторане: официант принимает деньги и начинает неуверенно болтать головой. Ступор: ошиблись в сумме? - Нет, говорит он, и выражает ещё более сильное сомнение, глядя себе в ладонь. Или: спрашиваешь у портье, сколько километров или часов надо ехать туда-то. В ответ называется какая-то цифра, и голова начинает неуверенно колыхаться. – Это точно столько-то? И туда-то? - переспрашиваешь ты, взирая на энергичное и всё увеличивающееся сомнение отвечающего, и начинаешь думать, а существует ли вообще населенный пункт, который ты запрашивал, и стоит ли туда ехать...

(Мия рассказала, что когда Смита впервые приехала к ним, она старалась с ней сблизиться, предлагала ей что-то получше и повкуснее, спрашивала её мнение и получала в ответ вот такие мотания головой. «Какой трудный характер, - думала она, - ничем не угодишь... бедный Лоран!»)
Другая притча - это рукопожатия. Знакомясь с человеком (а знакомиться пришлось в эту поездку без конца, да ещё я порывалась познакомиться со всеми по второму и третьему разу, до того все они мне были на одно лицо, и я никого не узнавала), индусы начинали поднимать руки, мы привычно протягивали руку перед собой для рукопожатия, и она повисала в воздухе, потому что индус складывал перед собой ладони лодочкой и начинал бить поклоны. В следующий раз я складывала руки, желая сделать всё по правилам, а тут уже индусы хотели поступить по-европейски... Кстати, примерно то же со мной происходит в Бельгии уже семь лет с бельгийскими тройными поцелуями – и охота же?

Утром 15 июля, в день собственно свадьбы, пришлось вставать в 6.15 утра, разумеется, после бессонной ночи ора и бибиканий за окном. Я лежала и смотрела, как Филип надевает свой бежевый наряд. Это был только третий день нашего путешествия. Надо было прожить вот так, в тошноте от брезгливости и чувства своей вины, ещё 12 дней. А зачем? Зачем быть овцой и оставаться там, где не нравится? Разве не бывало со мной уже такого? Разве я за ногу прикована к этой Индии? Ну, ошиблась, ну, заехала не туда... «Филип, - сказала я, - давай поедем домой. Что мы тут делаем, объясни... У нас Саша дома, а мы тут, смотрим на всю эту грязь: зачем?» Филип молчал. «Если бы я знала, как это делается, я бы сама улетела, но мне нужна твоя помощь, чтобы поменять билет.» Филип молчал. «Ну ладно, я всё сказала, больше говорить не буду, но ты знай, что я хочу уехать». Филип медленно одевался. «Давай поедем, правда, - сказал он. - Только сегодня я не буду говорить об этом, всё-таки день свадьбы Лорана.»

Обычное строительство

 
Священник на женском обряде

 
Трущобы

 
Индийский бурундук или белочка?

Майя (Бельгия)

Дата первой публикации: 2008-10-15

Продолжение: Индийская свадьба

Предыдущие письма Майи (Бельгия)