ЛЕГКИЕ ЛЮДИ РУБРИКА "ИСТОРИИ ЛЮБВИ"  ЖЕНСКИЙ ЖУРНАЛ WWWoman - http://www.newwoman.ru

28 НОЯБРЯ 2005

Larisa_Vizhan

ЛЕГКИЕ ЛЮДИ
РАССКАЗ
.

     Уважаемая Ольга! Хочу передать свой рассказ. Я присылала Вам стихи, Вы их напечатали, мне было очень приятно, может быть, они кому-то даже понравились:). 
     Мне 32 года, я живу сейчас в городе Самара, работаю координатором направления в крупном холдинге. Закончила иняз. Люблю цветы, танцы, классику в инструментальной обработке и свою дочку. 
     Всех поздравляю с наступающими новогодними праздниками, желаю всем девочкам счастья и здоровья, лично Вам желаю успеха, удачи и столько же неиссякаемой энергии, как сейчас. С глубоким уважением, Лариса 

     Какой всё-таки удивительный у Иры Богушевской голос… «Лёгкие люди, и ты, и я, мы оба лёгкие люди!» Такой потрясающий тембр… Таким голосом, наверное, самые красивые женщины на свете говорят самые сокровенные слова… В этом голосе, раздающемся сейчас на всю мою квартиру из музыкального центра, никогда не умирающая надежда на то, что все влюблённые всё поймут и будут вместе… «Лёгкие люди»… Как мы с Саймоном.
Саймон скоро улетает. Совсем скоро. Через четыре дня. Если точнее, то в среду утром. Сегодня суббота. Кажется, мы так давно друг друга знаем. Да, в общем-то, действительно давно, целых три года. А вместе мы полтора года. А совсем-совсем вместе – год. Мы сегодня встречаемся у него, потом сходим куда-нибудь, потом… Вот пусть сходим – потом, и «потом» - пусть потом, а сначала мы должны поговорить. Ну, должны же мы поговорить, мы же не чужие! Нет не чужие, мы просто лёгкие…
Саймон удивительный. Он очень хороший. Он такой милый, он просто отличный мужчина и вообще человек. Я никогда не встречала такого мужчину. Он вообще не похож на кого-то из тех, с кем я когда-либо встречалась. Он очень умный, спокойный, он иногда так забавно двигает губами, когда говорит со мной. Я не видела, чтобы кто-то так мило двигал губами… Честно сказать, я и сама этого не замечала, когда мы работали вместе, вот не замечала и всё. А потом мы пошли как-то после работы посидеть в парке, и там я вдруг подумала: «Ну почему он такой необыкновенный, совсем ни на кого не похожий?». Я смотрела, как он ест мороженое и рассказывает мне что-то, и тут я поняла, в чём дело… Мне так захотелось его поцеловать прямо в эти смешные губы… Но это было невозможно по моему железному правилу: или работа или всё остальное, если это на работе. Без «всего остального» я привыкла обходиться после того, как Юлькин папа и мой бывший муж от нас ушёл, а без работы нет, опять же, в связи с его уходом и полной амнезией в отношении нас с Юлькой. А вот всё вместе, я слышала, может плохо закончиться, и тогда останешься и без «всего остального», и без работы. 
А тогда мы поговорили и решили, что я уже выросла из одежды персонального ассистента и могу работать сама. Пал Саныча прочили с менеджера склада на менеджера по логистике, а на менеджера склада и я бы могла подойти… Так мне Саймон сказал. Мы сидели на скамейке в парке, смеялись, было так тепло и тихо, на асфальт ложились длинные сентябрьские тени… Падали листья. Мы вспоминали, как всё начиналось, как много мы работали, как мало отдыхали, да и спали-то нечасто. Как потом началась у нас спокойная «сладкая жизнь». Конечно, сладкая, у нас же склад готовой продукции на кондитерской фабрике, большой-большой склад, его специально построили, когда компания, в которой Саймон работал, купила здесь контрольный пакет акций… Целый склад шоколадных конфет и печенья… Отсюда шла отгрузка всем клиентам, большими грузовиками и не очень. Перед праздниками всегда были пики продаж, и склад вообще работал круглые сутки, а так в две смены…
- Саймон, как же я уйду от тебя, на кого же я тебя оставлю? - Я доела своё мороженое и посмотрела на него. Он тоже доел своё и сказал:
 - А ты не оставишь, просто мы не будем вместе первые 12 часов дня, - погладил меня по руке и засмеялся.
 Да, так и получилось: Пал Саныча перевели, меня поставили вместо него, к Саймону пришла другая помощница. Она так активно его обрабатывала, что мне было даже смешно. Смешно и больно смотреть, как все её усилия оставались напрасными… 
 Теперь я одна хозяйничала на складе, строила кладовщиков и грузчиков, научилась нашей новой складской программе, часто виделась с администраторами сети и девочками из клиентской службы и совсем нечасто с Саймоном, так, изредка, на планёрках. Я как-то и забыла про эти его губы. А потом я про них вспомнила на корпоративной вечеринке. Была как-то такая. И идти-то совсем туда не хотелось, хотелось целый вечер в пятницу побыть с Юлькой дома, поиграть с ней и почитать ей книжку, пощёлкать пультом и завалиться спать. Но Саймон позвонил и спросил:
 - Катя, ты идёшь? Обязательно приходи. Это первая после твоего назначения, ты должна показаться. Я тебя обязательно похвалю, ты молодец.
 И я пошла. Потом Женя, мой друг, говорил, что из-за этого мы и расстались. Но мы расстались не из-за этого, это он, Женечка, преувеличивал. Мы расстались, потому что я поняла, что ни я, ни моя Юлька Жене не нужны больше одного раза в неделю и что он, открыв свой небольшой печатный бизнес, просто заболел звёздной болезнью, замучился менять секретарш, одну ногастее другой, и машины. Все секретарши были глазастенькие, субтильные супермодельные девочки, все машины были чёрные и очень красивые, и, конечно, гораздо приятнее смотреть, как оттуда вылезает милая блондинка, нежели неногастая я и моя пятилетняя Юлька с косичками.
 - Катя, ты странная, ты не пришла ночевать после твоего праздника, а с Юлей была твоя подруга. Что это значит?
 - Женечка, раньше передача была такая, «Вокруг смеха», там была рубрика «Что бы это значило?», забавная такая рубрика. Вот, например, там на фотографии чёрная красивая такая машина, в ней сидит красивый такой парень, с ним рядом красивая такая девушка, а за машиной бежит пожилая тётка с ребёнком. Вот что бы это значило? – тут я расхохоталась.
 Мне в тот день так не хотелось ругаться. Я же очень хорошо понимала Женю: он мой ровесник, ну куда ему семейство готовое? Просто зачем тогда в клубах пыли от уходящей вдаль машины должна стоять я с Юлькой?
Дело было в том, что после того, как от меня ушёл Сеня, мне не хотелось жить, не хотелось есть, не хотелось спать… А потом я нашла свою первую после Юлькиного рождения работу, какую никакую, но работу, там я встретила Женю и мне захотелось… Всего захотелось, захотелось цветов, звонков, ночных побудок от требовательных мужских рук, хотелось бегать по магазинам и искать подарки любимому человеку ко всем праздникам, хотелось гладить рубашки и готовить суп… Потом я ушла на фабрику помощником к Саймону, но несмотря на наш бешеный график у меня всегда было время для Жени, даже и не знаю, откуда оно бралось. Сначала мой замечательный неповторимый Женя был просто на посылках у своего козырного папы и честно ел мой суп, а потом папа взял для сына кредит в банке, тот купил офсетную печатную машину и ещё какое-то навороченное полиграфическое оборудование, вышел на пару хороших заказов и стал печатать газеты и журналы и зарабатывать очень неплохие деньги. Вот так и вышло, ну при чём тут вечеринка?
 - Катя, у нас могло быть будущее! – Женя стоял такой красивый, стильный и растерянный. Я даже не знала, что сказать, так не хотелось его обижать.
 - Женечка, конечно, могло, лет через десять, но ты к тому времени успеешь дважды жениться и развестись, тебя по очереди будут обдирать как липку твои красавицы, а я же лёгкая, и мне ничего не нужно, кроме варки супа… И я, как обычно, буду тебя ночами караулить… - Слова получились какие-то едкие…
 Женя стоял и не мог поверить, что это говорю я. Мне и самой не верилось, что всё это я произнесла. Ещё два месяца назад Женя был моим всем, просто моим личным Пушкиным… Самым главным в жизни для меня было открывать дверь на его звонок, обнимать его в коридоре, потом заваривать ему свежий чай и слушать, как у него дела в типографии. Потом, проверив, заснула ли Юлька, искупать его в ванной, вытереть большим полотенцем и нырнуть к нему под одеяло, такому тёплому и смуглому, прильнуть к нему всем-всем, что у меня было и раствориться в нём, как белое молоко растворяется в кофе, и отключиться от всего: склада, шоколада, машин… Как было здорово завтракать вместе, а потом разъезжаться на Жениной машине всем вместе: сначала Юлю в сад, потом меня на фабрику…
 А месяц назад Женя в очередной раз пропал из поля моего зрения и попался мне только случайно в бутике и не один, конечно… Как же мне стало скверно тогда: хорошая денежная работа у меня уже была, а вот «всё остальное» стояло рядом с юной куклой и улыбалось мне как старой знакомой своей белозубой очаровательной улыбкой. Моё обострённое чувство собственного достоинства заставило меня сделать то же самое, а нормальное женское самолюбие шипело внутри как змея и требовало: врежь ему хорошенько прямо в этом бутике, невзирая на толпу из двух посетителей и одного охранника. Вспомни молодость и разряд по самбо! Достоинство, к сожалению, победило.
 На работу я пришла сама не своя, и Саймон тогда спросил меня в столовой:
- Катя, что случилось?
- Я поругалась с Женей.
- Катя он не стоит тебя!
- Я знаю, Саймон, но я его люблю, любила… Я не знаю, как мне быть… - Слёзы капали прямо в лапшу с котлетой, благо я сидела в углу спиной к нашему фабричному залу, который всегда готов был промыть косточки таким дурочкам как я! Вот что было всего месяц назад. А сейчас я с такой лёгкостью сказала всё это Жене, и внутри у меня не был ни злости, ни обиды, только лёгкость и радость… Ну почему мужчины чувствуют, когда мы от них уходим, каким таким нутром, не знаю…
Женя тогда приехал, примчался после своего загула, мы долго сидели на кухне, он держал меня за руку и говорил, говорил, как ему трудно, как давят конкуренты, какими невыносимыми усилиями ему достаются заказы и ещё о том, что никто-никто на свете не понимает его так, как я…
- Катя, ты удивительная… 
«Да уж, блаженная Катерина», - подумала я. Мне стало смешно и скучно одновременно.
- Женя я пойду спать. У меня инвентаризация завтра, извини, мне вставать рано. Я с Юлей лягу, у меня, ну в общем, ты понимаешь, я же женщина как никак, - я улыбнулась.
 А сейчас на следующий день после той вечеринки я стояла и думала: «Господи, Женя, ну давай не будем! Пусть всё будет так же легко и непринуждённо, как у тебя с твоими девочками, неужели и расстаться-то со мной легко нельзя, если уж быть со мной легко не получается!». 
Да, я вчера была с Саймоном. Мне было так с ним хорошо. На вечеринке всё было как всегда: пожилая часть коллектива хотела официоза, а молодая – потанцевать и посмеяться. Я смотрела, как новая помощница Саймона прижимает его своей пышной красивой грудью к стене, я видела, как Саймон отвечает ей что-то, мне на секунду показалось даже, что он также складывает свои чудесные смешные губы, и мне захотелось уйти. Мне так захотелось домой, к Юльке. Я потихоньку попрощалась со всеми и уже стала забирать вещи в гардеробе кафе, как вдруг ко мне подошёл Саймон и сказал: «Поедем в ресторан, поболтаем».
 Мы и правда долго разговаривали… За те полтора года, что мы были вместе, оказывается, мы и не узнали друг друга толком. Фабричный народ, конечно, судачил о всех наёмных иностранцах, но мне это было неинтересно. 
- Катя, ты любишь танцевать?
- Да люблю, а ты?
Саймон хорошо танцевал. Он вообще всё делал хорошо и основательно, так что на работе мне всегда хотелось им гордиться. На работе он просто творил чудеса, и все знали, что если возникла какая-то проблема, с которой никто не может справиться, то с ней обязательно справится Саймон.
Певица на сцене запела: «Лёгкие люди!». Она пела неплохо, очень неплохо, но совсем не так пронзительно и сладко, как Ира Богушевская. 
- Катя, а что значит «лёгкие люди»? То есть мало весят?
- То есть мало хотят друг от друга, Саймон! Каждый живёт своей жизнью. Иногда вместе, вот и всё. Или вот, знаешь… Недавно я была на дне рождения. Там был мой бывший муж с новой женой. Я хотела уйти, но не ушла. И он не ушёл. Спросил, как у нас дела и всё. Мы не хотели именинницу обижать, понимаешь? Он меня бросил в три дня и оставил без копейки с годовалой дочкой, а потом всё забылось… Мы, наверное, лёгкие…
Потом играли фокстрот и танго, Саймон так хорошо вёл, под него так легко было подстраиваться… Под него вообще всегда было легко подстроиться. Мы в ту ночь поехали к нему и подстраивались друг под друга до самого утра. Он был такой нежный и сильный, совсем не такой как Женя, другой… Женя был лаконичен и требователен, а Саймон целовал меня в глаза, гладил по волосам и делал всё так, как будто играл на мне, как на пианино… Под его игру у меня внутри всё пело голосом Иры Богушевской и казалось, я лечу над землёй, как первый снег, падаю на неё и замираю…
А утром мы лежали в обнимку и разговаривали.
- Саймон, ты ведь полтора года у нас живёшь уже, как же ты один всё время? – я погладила его по руке…
- Катя, ну ты же помнишь, у нас было очень много работы, а потом, ты же ведь знаешь – я разведён. Это была инициатива моей жены развестись, хотя это она мне изменяла. Но я её очень сильно любил, готов был простить всё. А когда я собирался в Россию, мне показалось, у неё не складывается новый союз, и она хотела бы вернуться… Я надеялся, я ждал. А недавно она вышла замуж, и я понял, что больше ждать нет смысла…
Мне хотелось плакать. Мне правда хотелось плакать. Я вспоминала Женечкины выходки и думала: ну как же так бывает, она изменяла ему, а он её ждал так долго и готов был всё простить…
Пора было домой. Я сходила в душ, потом оделась, уткнулась Саймону в колени и сказала:
- Ты замечательный, ты просто супер. Я тоже ушла от Жени.
- Когда? – спросил Саймон.
- Сегодня, - и это была чистая правда.
На работе я вела себя так, как будто ничего не произошло… Зачем? Мы так же весело общались с Саймоном, обедали вместе, смеялись, я иногда носила ему и Пал Санычу отчёты, мы смотрели на кривые, столбики и «пироги» диаграмм, они что-то обсуждали, а я не могла удержаться и отключалась, вспоминала ту ночь, его руки, его губы… И мне так хотелось, чтобы он смотрел только на меня и говорил только со мной… Я сама себе завидовала, и мне хотелось просто сохранить в сердце это счастье нетронутым, пусть даже и без продолжения…
 Но продолжение последовало. Однажды в выходной вечером, когда в гостях у меня была моя Таня, Саймон позвонил. Он прибаливал и не был пару дней на работе. Он спрашивал что-то про склад, про одного нашего крупного дистрибьютора с Нижней Волги, я всё ему рассказала, а потом он замолчал, и я спросила:
 - Саймон, это всё? – Мне было грустно. Грустно от того, что я ненавижу уловки и намёки, что не могу навязываться тому, кому и навязаться-то вовсе не грех… Что стою и молчу, как последняя дура, и мне трудно поддержать разговор так, чтобы он окончился тем первым снегом и засыпанием, когда люди лежат так, как ложки лежат в коробке…
 - Нет, Катя, не всё… - Внутри у меня что-то оборвалось, потом засосало под ложечкой и от восторга перехватило дыхание… - Катя, я соскучился по тебе, приезжай, ты сможешь?
 Мне так хотелось закричать: «Саймон, ну о чём ты? Конечно, смогу, я бегу, я уже у тебя!!!». Вместо этого я вдохнула и сказала:
 - Саймон, я попрошу Таню посидеть с Юлей, я думаю, она меня выручит, я тогда приеду…
 Та ночь была такая же, даже лучше. Мне казалось, она была тысяча первая, так часто я проигрывала её до этого снова и снова в своей уработавшейся голове. С Саймоном было так легко и просто, мне казалось, мы живём вместе тысячу лет…
 Потом он стал иногда заходить и к нам с Юлей, даже оставался несколько раз, хотя, конечно, моя однокомнатная «хрущёвка», пусть даже вылизанная, не шла ни в какое сравнение с той квартирой, которую он снимал. Мы ходили вместе в кино, в рестораны. Мне часто приходилось просить Таню об очередном одолжении. Я сказала как-то:
 - Саймон, может быть, нам нужно быть осторожнее, нас ведь может запросто увидеть кто-нибудь с фабрики?
 - Катя, но ведь мы оба свободны, почему мы должны что-то скрывать?
 Я обрадовалась так, как Юлька, которой я недавно купила розовый дом для Барби. Она и не клянчила даже. Мы зашли в магазин, и я спросила: хочешь? Она стояла и не верила своему счастью, как я сейчас…
 Всё это было ровно год назад, в мае. Потом ко мне переехала мама, и я часто жила у Саймона. Мне хотелось летать от счастья – так ровно и гладко всё шло в моей жизни… Бедная новая помощница от досады переключилась на молодого программиста из Польши, и что-то даже у них там стало складываться…
 Летом мы часто ездили за город, снимали домик на новой турбазе на выходные, вместе бегали в парке, записались даже на курсы итальянского и одолели самую первую ступень. Нам никогда не было скучно вместе, мне так нравилось его слушать, и как ни странно, даже находилось, что ему рассказать, и кажется, ему тоже не было скучно … Саймон ни на кого никогда не смотрел так, как на меня, никогда не говорил ни с кем так, как со мной. Мы дарили друг другу смешные и милые подарки, а однажды, когда Саймон был дома в Абердине, он привёз мне такие потрясающие красивые вещи: туфли и платье и много-много всякого другого… Мы вместе встречали Новый Год, а потом поехали в Чехию на рождественские каникулы…
В феврале я очень сильно заболела ангиной, заболела так, как не болела, наверное, со школы. Я валялась в полуобморочном состоянии, и меня положили в больницу. Саймон приходил ко мне каждый день, приносил фрукты, держал меня за руку, говорил какие-то очень тёплые слова со своим неповторимым англо-русским акцентом, и мне хотелось болеть ещё месяца два, но я быстро поправилась. 
 В марте к нам приехала его младшая сестра Луиза, милая пухленькая рыжая шотландка. С ней был её бой-френд, молчаливый высокий математик, с которым Луиза вместе работала в Эдинбургском университете. Луиза смотрела на мою Юлю и говорила: «Катя, ты младше меня, а у тебя такая большая дочь. Вот я ещё и не думала о семейной жизни!». Она была независимая и смешливая, она тоже занималась высшей математикой и быстро завязала контакты в местном университете. Я заметила, что губами они с Саймоном похожи. Она уехала, но мы продолжали с ней переписываться по электронной почте и перезваниваться. 
Так мы и дожили с Саймоном до поздней весны. Конечно, наш роман не остался незамеченным на фабрике. Всем было очень интересно, жутко интересно, что у нас и как, и чем всё это закончится… Я вполне понимала это простое человеческое любопытство. В связи с тем, что должность теперь у меня была немаленькая, каждый, конечно, не осмеливался подойти ко мне с этим вопросом, но если смог бы, то выстроилась бы очередь. Правду удалось узнать только тем, с кем я на нашей фабричной «лестнице» была наравне, да и то, самым пытливым. А она заключалась в моём отшучивании на наш с Саймоном предмет. Да и что я могла ответить: что не самая красивая, не самая юная в мире девушка, да ещё и с ребёнком, абсолютно счастлива с не самым глупым, не самым бедным и точно самым милым в мире англичанином? Да уж, совсем неплохая правда… Да мне и действительно больше нечего было ответить. Мы с Саймоном никогда не говорили о любви. Никогда не давали определение тому, что с нами происходит: ни вечером, когда засыпали, обнявшись, ни утром, когда пили кофе, ни даже тогда, когда слегка накачивались джином в местном ирландском баре и с лёгкостью и смехом говорили о том, о чём в другое время не находилось повода поговорить. Я знала, что я люблю его. Я точно это знала. Это была страсть вперемешку с чувством дружбы, привязанности, благодарности, обожания, восхищения и ещё бог знает чего… У меня был в запасе миллион самых тёплых слов для Саймона, из которых я израсходовала только небольшую часть. Я вспоминала Женю, на которого я этих слов не жалела и то, что они оказались ему совершенно не нужны. Я понимала, что если содержанию и не придать форму, то оно никуда не денется, это содержание, а вот если пытаться давать определения тому, чего нет, то это не поможет и не спасёт… 
Я видела, я чувствовала, я знала, что и Саймон ко мне очень хорошо относится, что я ему очень дорога. Но мой постепенно перекроенный на нашем складе из гуманитарного в «политехнический» образ мышления, привыкший в последнее время всё измерять в тоннах, километрах, часах, коробках, рублях, паллето-местах и процентах, постоянно задавал мне один и тот же вопрос: а насколько дорога? От такой меркантильности я сама себе становилась смешной и гнала эту мысль, мне хотелось просто жить, наслаждаясь днём сегодняшним. Я думала, что если Саймон сочтёт нужным сказать мне что-то важное, то он обязательно скажет. 
Так наступил ещё один май, контракт Саймона подошёл к концу, и он должен был уехать назад в свою Шотландию с её живописными лугами, вереском и мёдом, который в «пещерах под землёй» варили «малютки-медовары», а я жила и не понимала, что происходит. Я знала, что он скоро уедет, но это не укладывалось у меня в голове, сердце и ещё в душе, которой, как известно, нет, но которая так может болеть иногда…. Я напрочь забыла это чувство – когда ты одна и никому не нужна, и всё во мне протестовало против его возвращения... 
Так вот, в эту субботу мы с Саймоном договорились встретиться. Мама срочно уехала в другой город к старенькому деду и присмотреть за Юлькой не могла. А мне так важен был этот день! Я не верила, что мы расстанемся вот так, ничего не сказав серьёзного, того, что говорят друг другу влюблённые люди, пусть даже и лёгкие… Таня к тому времени вышла замуж за здоровенного соседа-дальнобойщика Пашку, который обожал её и сдувал с неё пылинки, и ходила с большим красивым животом в ожидании мальчика. Я неоднократно трогала этот Танин живот, в которым новый Пашка пинался и толкался, чтобы, по старой, бог знает откуда, может быть, из язычества пришедшей к нам примете, со мной снова произошло что-то похожее, чтобы снова пришло такое спокойное, нескончаемое семейное счастье, и можно было подумать о Юлькиной смене, тем более, что она меня уже об этом спрашивала с той детской хитростью, на которую только была способна... Это ожидание подходило к концу, и я, конечно, не беспокоила её больше просьбами. Но это был особый случай.
- Таня, возьмите Юлю на субботу, - канючила я в трубку. – Дай мне Пашку. Пашечка, понимаешь, тут такое дело, Юля воспитанная, ну ты же знаешь, она вас не побеспокоит, а завтра утром я её заберу…
Ура! Ура!!! Согласились!!! Я стояла перед зеркалом в подаренных Саймоном платье и туфлях - и думала: как меняет нас счастье, какой чудный огонь оно зажигает в глазах, какое неповторимое лукавство придаёт улыбке, как распрямляет плечи и даже грудь не самого большого размера делает выше. Саймон мне всегда говорил, что я красивая, что очень хорошо выгляжу, что я вообще похожа на шотландку, вот только разрез глаз у меня не шотландский. Да, я и правда выглядела моложе своих лет, в мои тридцать мне никто не давал больше двадцати пяти, но дело было вовсе не в разрезе глаз, а в том, что в этих самых глазах было написано! Луизе было 32, и её блестящие синие глаза светились здоровым женским эгоизмом, высшей математикой и гордостью от того, что она такая, какая есть, - весёлая и кругленькая. В них не отражались ни развод с любимым мужем и страх быть беспомощной, ни жажда работать и зарабатывать так, чтобы в случае чего на заработанное можно было долго-долго протянуть вместе с ребёнком, ни готовность быть покорной и молчать по поводу и без повода, ни дурацкое вселенское всепрощение… А в моих отражались… Но Саймон говорил мне всегда: «Катя, у тебя удивительные глаза, как у оленя!». Как-то он сказал мне:
- Катя, ты меня укутываешь.
- Как это? - не поняла я. – Заставляю тепло одеваться? – Я засмеялась. – Укрываю тёплым одеялом?
- Нет, ну как это сказать, как туман укутывает землю!
- Обволакиваю? – Я засмеялась ещё больше.
- Да-да! Точно! С тобой невозможно выучить русский, Катя! Ты слишком хорошо говоришь по-английски…
- Саймон, а это хорошо или плохо? Я не про английский, я про «обволакиваю»…
- Хорошо. Тепло… - теперь засмеялся он. – Ты и похожа на мою бывшую жену и не похожа. Ты очень самостоятельная и умная, но с тобой я чувствую себя настоящим мужчиной. Как будто ты без меня не сможешь. «Господи, да это чистая правда, - подумала я тогда, - кому нужны этот мой ум и моя самостоятельность. Мне самой, разве что…». Но промолчала.
Я взяла такси. Я ехала по весеннему городу, полному запахов и звуков, и мне не верилось, что я останусь здесь одна, без Саймона. Мне так было важно говорить с ним, мне всегда было интересно знать, что он думает о том, что меня касается: о Юльке, о маме, о моих друзьях, да вообще обо всём! Мне было просто необходимо держать его иногда за руку и целовать в шею на ночь… Я сидела в такси и чувствовала себя как когда-то давно, когда только поступала в институт и ехала узнавать оценки за экзамены. В голове, тогда вертелось: а что будет, если я провалюсь и не поступлю, что я буду делать целый год без института… В животе, как и тогда, роились бабочки…
Саймон открыл мне, поцеловал…
- Катя, я заказал столик в ресторане на восемь вечера, сейчас сколько там? Пять… Мы посидим, выпьем немного, потом поедем. 
Я включила музыку. Ди-джей нёс какую-то чушь, потом ему стали звонить слушатели с заявками, и вот кто-то заказал Богушевскую… Опять… Снова эти «Лёгкие люди»...
- Катя, я тебя три дня целых не видел, как там Юля? 
- Хорошо, Саймон, представляешь, она меня вчера спрашивает: «Мама, а Саймона как моего папу зовут, только по-английски?». Вот додумался ребёнок!
- А что это правда так?
- Ну да, он Семён, ты Саймон!
- А, ну да, да мы с ней вообще похожи…
- Точно, вы оба светленькие, голубоглазые, и глаза у вас круглые такие… Саймон, ты всё собрал уже? – Какой чудесный коньяк, как тепло от него внутри…
- Да, Катя, я даже часть вещей отправил вчера, я же тебе говорил… 
 - Ты всё-таки пока останешься в компании?
 - Да, ещё полгода буду, там посмотрю. Буду что-то с домом решать. Там живут жильцы, но я, наверное, пока не буду прерывать их контракт, сам сниму где-нибудь на время. Возможно, я вообще перееду из Абердина потом…
 Так-так, дом, Абердин, компания.… А где же там я? Я слушала любимый и родной голос и нигде на зелёных просторах Шотландии, да и вообще всей Великобритании вместе с постоянно бунтующей Северной Ирландией я не видела ни себя с моими оленьими глазами, ни Юльку… Не было там нас…
 - Катя, ты такая удивительная, такая чудесная… Такое же чувство я испытывал только к жене, а оно было очень сильное…
 Так-так уже теплее… 
 - Саймон, а я вообще не испытывала ни к кому такого чувства, как к тебе, ты самый лучший, ты лучше всех, правда…
 - Катя, мне было очень хорошо с тобой, а тебе?
Господи, боже ты мой, да как же могло быть иначе, когда ты такой хороший, такой умный, такой заботливый! Когда ты никогда не смотришь по сторонам, если мы идём вместе или сидим в кафе, как это всегда делал мой Женя, когда ты всегда спрашиваешь, не устала ли я, когда обязательно даришь мне цветы, когда я возвращаюсь из командировки!!! Когда варишь кофе и приносишь мне в постель или пьёшь мой и жмуришься, когда его приношу я, когда ты так мило делаешь своими губами! 
Да, тот ещё коньячок, просто супер! Я вообще ничего не ответила, не успела. У Саймона на губах тоже был вкус коньяка, хотелось цедить его и цедить… Господи, платье помнётся… Да чёрт с ним, с платьем… Застёжки такие странные на туфлях, не расстёгиваются… Расстегнулись… Теперь я была не снегом, а тополиным пухом, ведь был май. Я лежала на плече у Саймона и думала: «Что же будет, когда этого не будет?»… Скоро нужно выходить… Вообще бы не идти никуда… 
- Да, послушай, мы ведь даже не поругались ни разу с тобой за всё это время… Саймон, я просто не представляю, что я буду без тебя делать! – я заставила себя сформулировать то, что могло бы пролить свет на моё дальнейшее существование. Его лицо было грустным и серьёзным.
- Катя, да, я знаю, расставаться очень тяжело. Мне тоже без тебя будет очень плохо, и я буду очень по тебе скучать. – В моих глазах, видимо, красноречиво светились два вопросительных знака, потому что он помолчал мгновение, а потом тихо произнёс то, отчего мне захотелось провалиться куда-то глубоко сквозь Землю, в тартарары или ещё куда-то, где меня, конечно, не ждали, но возможно, были бы рады. Он сказал:
- Но я буду тебе писать, и возможно, у тебя будут там дела, и ты приедешь в командировку!
В командировку! Вот так! Великолепно! Вот как выражается словами то, что между нами было. Еле-еле хватает на командировку. Чудесно. В одно мгновение у меня выветрился из головы весь коньяк. Внутри клокотала обида. В горле стоял ком. Интересно, в чём измеряется сила, с которой сдерживаешь слёзы. Вот есть сила кручения, вращения, сила тока, а чему равна сила, которую нужно приложить, чтобы не разрыдаться как последняя дура? Наверняка, она равна ста пятидесяти пяти лошадиным, не меньше… Перед глазами промелькнул целый табун лошадей на фоне шотландских лугов! Ну и глупости же лезут в голову… 
Но мне всё стало понятно, абсолютно всё. Это с Сенечкой я была бестолковая и непонятливая, с Женечкой улучшения были налицо, а вот к тому времени, как я встретилась с Саймоном, я понимала всё всегда и с полуслова. Я представляла как я натяну сейчас на лицо улыбку, поеду в ресторан и буду давиться там курицей, говорить что-то, смеяться, чтобы не испортить человеку настроение… У меня не было сил. Я взяла сотовый зашла в ванну, и только-только собиралась включить воду погромче и позвонить Тане, чтобы попросить её придумать какую-нибудь отговорку и в свою очередь позвонить мне, как зазвонил домашний у Саймона.
- Катя, там тебя. Что-то у Тани случилось.
- Катя, - Пашкин голос был взволнован, - у Тани схватки, сейчас скорая приедет, быстро дуй к нам.
Как же мне повезло! Повезло бы ещё Тане сегодня! Или завтра уже. Как получится.
- Пашечка, всё, еду, бегу, держитесь там!
На следующий день я позвонила Пал Санычу и спросила:
- Пал Сыныч, ты когда в Саратов едешь фабрику смотреть?
- Во вторник.
- Назад когда?
- В четверг.
- Много народа будет?
- Да ну нет, три человека …
- Отлично, я чётвёртая буду. Саймону скажешь, что так нужно, договорились?
- Катя, ну ты артистка. Скажу, конечно.
Вот так. Вот и всё. Ничего не будет больше. Скучать, не скучать, какая разница! Это просто слова, пустые слова, за ними ничего больше не стоит… Всё, что стояло, закончилось. Не поеду я в аэропорт, не поеду провожать его. Буду вежливой и лёгкой. Перед отъездом я позвонила ему и сказала:
- Саймон, как жаль, что я не смогу тебе проводить… Ты меня простишь? – Я выдавила из себя смех. – Желаю тебе хорошо добраться. Береги себя. Пиши. – На самом деле я хотела сказать совсем не то. Я хотела сказать, что это несправедливо и глупо расставаться вот так, когда нам так хорошо было вместе, что совсем нелегко встретить в жизни свою половинку, а мы, кажется такими были, так почему же мы с такой лёгкостью отказываемся от того, что между нами было! Но если уж такое решение было принято без меня, то, зачем писать, зачем общаться, кому вообще всё это нужно!!! Но я сказала то, что сказала.
В Саратове фабрику мы посмотрели. Так себе фабрика, если честно. Оборудование древнее, персонал не то чтобы плохой, но какой-то неприкаянный, а директор тот ещё самодур. Но акции здесь нашими иностранными партнёрами тоже куплены, как и наши когда-то. Теперь мы стали кондитерским объединением. Да, работы тут полно иностранцам и денег много нужно… Вот эти деньги, которые нужно вложить, финансисты и сели считать, а я, высказав свои соображения насчёт тамошнего склада в виде трёхстраничного отчёта о командировке, пошла в отпуск, благо, заявление предусмотрительно написала ещё на прошлой неделе, как знала! Вообще-то я хотела пойти в отпуск в сентябре, когда Юле идти в школу, но, не зная, как разовьются события с Саймоном, на всякий случай написала заявление на две недели, которые в конце мая были, конечно, ни к селу, ни к городу, но, как оказалось, отлично подошли для того, чтобы тупо поваляться на диване, смотря в потолок, и варить трижды в день пельмени или вареники, чтобы нам с Юлей не умереть с голоду. Знакомая история. Так, только намного дольше, было, когда от меня ушёл Сеня, немного дольше, когда про меня забывал Женя, а вот теперь, я думала, хватит и двух недель. Я практически не ошиблась. К концу этого срока тупая нестерпимая боль в сердце ушла, и ей уступила место просто тоска, зелёная и липкая, занимавшая всё моё существо, как только утром я открывала глаза, и уходившая только тогда, когда я засыпала. Ночью мне снился Саймон, он был совсем близко, я физически чувствовала его тепло, его руки, его губы, и мне не хотелось просыпаться.
На работе на меня смотрели как на переболевшую полиомиелитом и волочившую после этого обе ноги, или, в крайнем случае, перенёсшую ветряную оспу, и теперь ходившую с лицом в ужасных рытвинах. Конечно, я заставляла себя быть прежней, весёлой и жизнерадостной, но вместо этого залезала в каждый угол на складе и зачем-то устроила внеплановую инвентаризацию.
Саймон мне действительно писал несколько раз. Так, ни о чём. И крестики в конце. Значит, целую. Я тоже отвечала что-то, но крестики у меня рука ставить не поднималась. Тоска меня не оставляла. Внутри было пусто. Хотелось выпить какую-нибудь волшебную таблетку и забыть обо всём… В августе мне показалось, я нашла такое средство. Я пришла к Пал Санычу. Хороший он, всё-таки, мужик. Бывший военный. Пришёл к нам сорокалетним майором в отставке из ракетных, кажется, войск. Тогда вообще очень много народу пришло. Саймон их всех смотрел. А я переводила. Мне почему-то показалось, что он самый хороший кандидат. И я убедила в этом Саймона, которому он тоже, в принципе, приглянулся. Так мы вместе и выбрали. И не ошиблись. Фабрика его чуть-чуть подучила, но, в общем и целом, он был прирождённым руководителем. Он даже английский немного освоил, и его быстро повысили. Совсем недавно он вообще стал в объединении замдиректора, и во многих делах его слово стало решающим.
- Пал Саныч, что там с фабрикой в Саратове?
- Ну, там реконструкция, ты же видела, там работы непочатый край.
- А на складе?
- Ну и на складе тоже. Персонал весь меняют, будут новый набирать, ну как здесь всё было, ты же знаешь…
- Пал Саныч, я хочу работы непочатый край. Переведи меня туда на склад. Я там всё нормально сделаю. 
- Кать, ну ты даёшь, а чего тебе здесь-то не работается?
- Пал Саныч, ну почему не работается, работается, но здесь всё уже гладко и идёт как по маслу, а там бардак, челлендж… - Я улыбнулась.
- Знаю я твой челлендж, Катерина, и что вы все только находите в этих иностранцах. Ну все, кто были здесь, обженились.
- Ну, Саймон вот не обженился. Это сублимация, слышал про такое, Пал Саныч?
- Слышал-слышал. Не знаю, сложно всё как-то… Подумать нужно… - он отвёл глаза.
Ах, сложно, оказывается! Во мне всё поднялось от злости. Я хочу уехать! Я хочу сбежать из этого места, где меня целый год видели такой счастливой и такой жалкой видят сейчас. Я хочу покинуть этот город, в котором я обошла с Саймоном все улицы, и по которому я каждый день проезжаю на работу мимо его дома, где на пятом этаже его квартира, в которую он целый год открывал мне дверь… Я хочу, и я это сделаю. Я собрала в кулак всю стервозность, которую только накопила за последние тридцать лет, посмотрела Пал Санычу прямо в его майорские глаза и сказала:
- Пал Саныч, вот когда ты к нам пришёл на собеседование, я сразу сказала Саймону: вот это мужик, что надо, он здесь всё сделает по высшему классу, ему говорить два раза не придётся. Просто супер, говорю, мужик. В армии до майоров плохие не дослуживаются. А Саймон мне: вот тот с моторостроительного лучше, он мобильнее. А я ему: с моторостроительного Пал Санычу не конкурент! Только Пал Саныч и больше никто!
Пал Саныч всё понял, ну не глупый же он!
- Ох, Катерина и зараза ты. Недаром Ленка Вольнова стонет. Если бы не моя Людмила, я бы за тобой приударил. Ты бы Саймона своего сразу же забыла.
Ну и глаза у него бывают иногда, масляные, как у кота. Бедная его Людмила, тот ещё Пал Саныч ходок! Но как же мне стало хорошо. Я погладила Пал Саныча по плечу.
- Вот Вольнову вместо меня и ставь. Она девушка пробивная, второе высшее получает, сын у неё взрослый, старше моей Юльки, вот английский подучит и вперёд. А уж она-то всех здесь просто измучает, не то что я. Только уж живи со своей Людмилой, а я по Саймону пока пострадаю!
- Да, насчёт Ленки это точно, ей только дай порулить! Кать, у тебя же Юльке в школу!
- Ну и что, в Саратове школ что ли нет? Найму няню, учительницу какую-нибудь на пенсии, здесь сдам квартиру, там мне фирма снимет, так и на новую, глядишь, накоплю, да Пал Саныч? – сказала я уже на выходе.
- Ну ты и шантажистка, Катя. Ладно, посмотрим.
Посмотрели. В конце августа мы с Юлей уже переезжали. Здорово. Новое место новые люди, новый склад… Нет, не новый, другой. Склад был очень старый и облезлый, с ужасными кривыми полами, здесь можно было снимать фильмы ужасов с элементами техногенных катастроф. Но тем было лучше для меня. Юля пошла в школу, и я нашла ей пожилую и добрую Наталью Ивановну, в которую она просто влюбилась, а сама торчала на складе сутками, и иногда даже оставалась ночевать. После того, как нас подключили к корпоративной почте, я стала узнавать больше новостей со старой работы, например, о том, что в Англии в начале октября проводится тренинг для всех наших специалистов из логистики и склада, на котором среди прочих будет что-то рассказывать и Саймон. После этого мне позвонил Пал Саныч и спросил:
- Катя, поедешь?
- Нет, Пал Саныч, не поеду. Пусть Ленка поедет, она до потолка от счастья прыгать будет.
Я не хотела снова встречаться с Саймоном. Я этого боялась. Моя тоска сидела взаперти, а дверь в эту комнату снаружи подпирали коробки с конфетами, а тут она снова могла оказаться на свободе и тогда… При мысли о том, что будет тогда со мной у меня по коже бегали мурашки. Не сложилось, так не сложилось, - думала я. Отболит, забудется. Он мне и не снился больше. Почти. Иногда только. Редко.
 Спустя две недели после этой учёбы мне позвонила бывшая помощница Саймона. После его отъезда ей кое-как удалось пристроиться координатором в логистику. Она так рвалась на это тренинг, но ничего не получилось. Я думаю, у неё были веские причины мне позвонить. Поляк её бросил, и она так и не перестала на меня злиться из-за Саймона и того, что я перешла ей дорогу. Хотя, конечно, это было не так. Это она стояла там где-то на обочине, случайно оказалась… Ох и отрывалась же она теперь!
 - Катя, ну как ты там? - верещала она. – Мы по тебе так скучаем, так скучаем. И Леночка вот, ты знаешь, так часто тебя вспоминает. Вот, говорит, у Кати ну такой порядок был, а у меня ну просто всё разваливается.
 - Это она преувеличивает. У неё тоже всё образуется. Это сначала только так кажется. Слушай, а у вас рабочий день ещё не закончился разве?
 - Закончился, но ты знаешь, столько работы, столько работы навалилось!
 - Да вот и я уже домой собираюсь.
 - Ой, да, я понимаю. Вот жалко ты на учёбу не ездила, Леночке там так понравилось. А ты не смогла?
 - Не смогла, работы много. 
«Ну давай же, выкладывай, - думала я. – Ну давай, говори, что хотела и по домам».
 - Саймон был ну просто супер! Какой он всё-таки мужик, а специалист какой!
 Ну, о том, какой он мужик, могла судить только я, это ты, родная загибаешь!
 - Ой, помнишь, чешка к нам приезжала, такая на Бритни Спирс похожа, так вот ты знаешь, он с ней живёт!
 Ну, наконец-то, добрались до сути.
 - Я знаю, он мне писал.
 - Да? - Помощница немного растерялась.
 - Да. Мы общаемся с ним. Её Катаржина зовут. Ладно, давай, передавай привет нашим, мне пора.
 Саймон, конечно, ничего такого мне не писал. А чешку эту я помнила, она приезжала к нам несколько раз, была дамой исключительно пробивной и шустрой, и при виде неё у наших местных мужиков текли слюни. Судя по всему, сейчас она добилась работы в Англии и, видимо, ещё и Саймона. Саймон и в Саратов мне написал один раз. Но крестиков в конце уже не было, и я поняла, я почувствовала, что у него кто-то есть. 
 Вслед за помощницей в этот день оторвалась и моя тоска. Она получила в этот вечер большой кусок мяса и чавкала им там у себя взаперти. Мясо было чешское. Чтобы заглушить это чавканье, я позвонила сначала Наталье Ивановне и предупредила, что буду поздно, потом позвонила начальнику службы качества Свете, которая сдавала мне квартиру и с которой мы очень подружились, и пригласила её в бар. 
 - Света, всё за мой счёт.
 Завтра была суббота, и мы со Светой здорово погудели. Она была милая весёлая острая на язык девчонка, и я от души хохотала над всеми её приколами. Тоска уснула. На следующее утро я встала с тяжёлой головой, но самое главное, мне снова захотелось жить и смотреть по сторонам. Я открыла внутри все двери. Тоски там больше не было.
 Я снова была весела и свободна. Я точно знала, что если встречу хорошего парня, я перестану быть одна. Я очень много общалась в это время: с подрядчиками, которые ремонтировали склад, с клиентами, отгрузку которым мы делали, с другими службами на фабрике. Я так часто где-то и с кем-то была, обедала, ужинала и пару раз даже завтракала, но… Сердце билось ровно и безучастно, и ни у кого не было таких смешных милых губ.
 Так прошла осень, наступила зима, прошёл Новый Год, приближалось Рождество, ко мне сначала приехала погостить мама, а потом девчонки-однокурсницы. Но, несмотря на рождественские каникулы, всё равно приходилось работать. Как-то я ехала в «Газели» домой и с наслаждением вспоминала о новых залитых на складе полах, которые так удачно схватились и после Рождества уже могли вовсю использоваться, что означало, что можно перестать арендовать площади на стороне за тридевять земель от фабрики, когда раздался звонок по мобильному. Номер был Саймона. Сначала я растерялась. Я сунула водителю десятку за проезд и выскочила на ближайшей остановке. Потом я испугалась. Я стояла и слушала мелодию звонка. «Лёгкие люди…», - играл телефон, это мне наш программист закачал, студент-заочник, мы тогда со Светой встретили его в баре, и он теперь целыми днями у меня торчит… Я так и не решилась нажать на кнопку ответа. Я пришла домой, отпустила Наталью Ивановну, завернулась с Юлей в одеяло и уснула. Зазвонил домашний.
 - Катя, привет, это я! – Господи, ну какая сволочь дала ему мой домашний. Пал Саныч наверняка.
 - Саймон, что случилось? – Внутри не происходило пока ничего, только выветривались остатки сна.
 - Катя, ничего не случилось, ты не рада меня слышать?
 - Да нет, что ты, очень рада. Как ты там?
 - Всё хорошо, а ты? Я знаю, ты переехала. Какая ты умница, я тобой горжусь. 
 Остатки сна выветрились. На душе заскребли знакомые кошки. Я молчала. Мне снова было больно.
 - Катя, я буду скоро на нашей с тобой фабрике. Несколько дней, потом я ухожу из компании. Я нашёл другую работу.
 - Здорово, Саймон. – Я ничего не хотела ни говорить, не спрашивать. Я знала, куда ведут эти разговоры. Никуда.
 - Ты приедешь?
 - Саймон, я постараюсь. Пока. – Я повесила трубку. Никуда я не поеду.
 Но в итоге я поехала. В самом конце января. В Стамбул. После этого звонка Саймон писал мне каждый день, и это был мой прежний Саймон, милый, любимый, дорогой, самый-самый лучший.
 «Катя, мне очень плохо без тебя, - писал он мне. – Я скучаю по тебе, я хочу снова быть с тобой, целовать тебя. Мы расстались неправильно, мы не должны были так расстаться. Нам нужно встретиться…». И расстаться правильно, - подумала я с горечью, но ничего уже не могла с собой поделать. Сердце пело, радовалось, ликовало!
 Мы решили встретиться в Турции. В феврале Саймон должен был начать работать на новом месте, и нам не хотелось терять времени. В Турцию не нужна была виза, и все приготовления заняли ровно два дня. Саймон прилетал двумя часами раньше и ждал меня в аэропорту. Какой он славный, ладный всё-таки… Такой милый в своих джинсах и с рюкзаком. Я тоже приехала лёгкая и спортивная. Тем более, в последнее время я даже похудела из-за такого плотного рабочего графика. Мы обнялись, что-то говорили друг другу в такси, пока ехали в гостиницу. Мне снова было легко. Теперь я точно знала, что в моей жизни что-то изменится и обязательно к лучшему, и мне оставалось только тихо ждать, когда…
 Январь был очень тёплый, даже для Турции. Конечно, не было летнего буйства красок, но тот неповторимый колорит, присущий этому загадочному пятачку на земном шаре, где Европа сходится с Азией, оставался ярким и сейчас. В узких маленьких стамбульских переулках старики пили кофе и чай и играли в шахматах за маленькими столиками, а молодёжь ходила по-европейски раскованная и отрывалась в ночных клубах. На улицах красивые турки с кейсами ноутбуков перемежались со смуглыми, почти чёрными, усатыми, традиционными жителями этой благословенной страны, где мужское слово испокон века было решающим, а ухоженные модные турчанки со множеством украшений сменялись укутанными в платки соотечественницами, впрочем, и те и другие, напоминали нам с Саймоном ворон… 
 Саймон… Саймон был весел, лёгок, интеллектуален как всегда, и безумно, безумно, безумно нежен и заботлив, и я чувствовала это каждую минуту, и особенно каждую ночь на шестом этаже замечательного Ритц Карлтона в стамбульском Бешикташе. Там мы, наконец, произнесли это слово, которое я так хотела - и услышать, и сказать; которое не является, конечно, ни кнутом, ни пряником, но живёт в каждом из нас, и счастливом и несчастном, и очарованном и разочаровавшимся – и слово это «люблю»…
Днём мы ходили в буфетную комнату, отдыхали там, смотрели из окна на стамбульские просторы и даже иногда играли в карты, в какую-то интересную игру, которой Саймон меня научил. Мы исходили вдоль и поперёк весь Топ Капи с его залами и зальчиками, с его библиотекой и коллекцией оружия, любовались архитектурой Синей Мечети, побывали на железнодорожной станции, где, старый и почётный, стоял вагон Восточного Экспресса, давно уже не совершавшего свои поездки… А в храме Святой Софии, успевшем побывать и христианским и мусульманским, я сделала круг ладонью на медном диске желания, и желание, которое я загадала, было, конечно, об одном: чтобы стать частью жизни Саймона и принять его в свою, и никогда-никогда с ним не расставаться…
 Всё было здорово, просто великолепно и замечательно. Каждый вечер мы ходили куда-нибудь в ресторан пробовали кухню турецкую, итальянскую и даже японскую. Однажды пошли в ночной клуб и вспомнили наши посиделки в ирландском баре в моём городе. Я накупила массу сувениров и подарков маме, Юле, деду… Наша неделя пролетела очень быстро, но я знала, я чувствовала, что теперь всё обязательно будет по-другому… Это был просто вопрос слов, но не сути. Оставалось только произнести эти слова, и я знала, что мы обязательно их произнесём. 
 В последний вечер мы решили посидеть в ресторане в гостинице. Там было много цветов, ослепительные белые скатерти и необыкновенно красивая посуда. Официанты были услужливы, но интеллигентно-ненавязчивы, - школа! Мы ждали турецкую закуску с чудесным душистым хлебом, когда у Саймона зазвонил телефон, до этого молчавший всю неделю. Он посмотрел на экран и отклонил звонок. Мне показалось, кто-то тронул меня за плечо… Когда телефон зазвонил снова, я поняла, что это была моя тоска. Как же она смогла сюда пробраться – без билета и вообще… Но она знала своё дело, тем более, что телефон настойчиво звонил опять и опять. Саймон не отвечал. Я взяла его сама. На экране светилось имя: Катаржина. Телефон замолк.
 - Саймон, ответь, - сказала я. - Скажи, что всё у вас кончено, и что ты больше не будешь с ней, что ты будешь со мной и только со мной. – Я посмотрела ему прямо в глаза так, как смотрела на Пал Саныча тогда, когда выбивала для себя новое место, с торжеством игрока выкладывая на стол свою самую последнюю козырную карту, сильнее которой, - я знала, - в этой игре быть не могло. Я больше не боялась ничего потерять, мне нечего было терять. – А иначе, зачем это всё, Саймон? Зачем ты приехал?
 - Катя, ну да, ты знаешь, конечно, о ней. Но она хорошая девушка, она не виновата, что я люблю тебя. Так нельзя с ней…
 «А со мной можно?!!!! – промелькнуло в голове. – Предатель, ты просто предатель!!!» Но на самом деле, это было даже хуже, чем предательство. Он не порвал с ней, он даже и не думал это сделать. Он сюда приехал потешить своё мужское самолюбие вот и всё… А потом он вернётся к ней. Она же близко, она же там… И у неё нет Юльки, которой нужно быть папой…
 - Катаржина, я сейчас не в Англии. – Саймон немного отвернулся от стола, отвечая ей. – Ну нет, это не командировка. Я приеду, и мы обо всём поговорим. 
 Ах, я приеду, ах мы поговорим! Отлично. Великолепно. Какого чёрта он мне вообще писал! Какого чёрта я вообще сюда притащилась! Как же можно быть такой глупой в тридцать лет – мне и самой теперь непонятно. Есть работа, есть любовь, есть секс, есть увлечения, есть страсть, есть дружба, есть семья. У меня и у Саймона это всё может существовать только по отдельности, а всё вместе это никогда воедино не соберётся. Видимо, я не из таких женщин, которые в состоянии это собрать. Ни с кем из моих любимых мужчин мне не удалось это сделать. И с Саймоном тоже. Я же укротила свою тоску, зачем, ну зачем я приехала сюда…
 Принесли закуску, вино. Несмотря на растрёпанность чувств, я была голодная. Я смела всё это молча. Запила всё вином. Внутри снова было пусто. Я чувствовала, что очередная длинная глава моей жизни окончилась, что нужно просто перевернуть страницу и убрать книгу на полку. Вот только мой герой был ещё здесь. Он же добрый благородный, ну как же он может быть таким жестоким. Господи, да о чём это я… Закон жанра. Ружьё висит – ружьё выстрелит. Телефон лежит – телефон зазвонит…
 - Катя, ты всё поняла не так. – Конечно, ну сколько же можно мне молчать.
 - Ты прав, я ничего не поняла, Саймон. Объясни.
Он молчал. Конечно, мужчины не любят оправдываться. Принесли второе. Чудное, вкусное душистое второе, которое также пошло очень даже неплохо.
 - Саймон, почему мы не можем поговорить о том, что между нами происходит, что будет? Так нельзя. 
 - Катя, но я сам не знаю, как будет. Мы же так далеко друг о друга!
 - Но сейчас-то мы близко. Вот сидим здесь, гуляем здесь, спим здесь. – Вино ударило в голову, и молчать мне уже не хотелось. – Если я ничего не значу для тебя, то зачем всё это вообще нужно?
 - Ты значишь, очень много значишь. У нас могло бы быть будущее, но не сейчас, чуть позже… - Какие у него синие глаза… Какие они сейчас грустные. Какие чудные губы… Какие они всегда милые. И слова эти я слышала уже. Ненавижу я эти слова, хватит, надоело.
 - Ах потом, ну вот и звонил бы потом, зачем же ты звонил мне в Саратов! Всё хватит. Спасибо за ужин. Я в номер.
 В эту ночь я не отвернулась от него – что за детский лепет… Просто тело не пело больше. Оно просто двигалось. Я снова слышала это «люблю», «хочу», «ты лучшая» и понимала, что всё это происходит уже не со мной. Это всё ушло в прошлое, туда, на фабрику, на склад, где пахло шоколадом. Саймон уснул. Я встала, взяла гостиничную фирменную открытку, зашла в ванную и написала на ней просто и без затей: «Саймон, у нас ничего никогда не получится. Ты был мне очень-очень дорог. Ты сам это знаешь. Но я тебе не верю больше. Никогда больше не пиши мне и не звони. Мне будет больно. Нужно каждому идти своим путём. Я желаю тебе всего самого хорошего». Я даже поставила в конце три креста. Как забавно – как крест на нашей с ним счастливой жизни. Я вернулась, нырнула под одеяло и уснула. 
Утром эта открытка, запечатанная в гостиничный же конверт, лежала в боковом кармане у Саймона в большом кейсе на колёсах. Сборы, такси, аэропорт, таможня. Таможенники попросили, было меня открыть сумку, где лежал Юлин подарок – микроскоп, но потом передумали. Я и улетала раньше. Я зарегистрировалась, сдала багаж. Саймон тоже, его рейс был буквально часом позже, а мой совсем скоро. Мы сели. Саймон взял меня за руку. 
- Саймон, тебя кто-нибудь встречает? – спросила я.
- Луиза хотела приехать с другом, у неё другой уже, ты знаешь… А ты подумала…
- Саймон, ничего я не подумала. Мы ничего друг другу не должны. Мы свободны. Мы можем делать то, что нам хочется и с кем хочется.
- Катя, ты сердишься на меня? – он смотрел виновато и грустно.
- Нет, что ты, перестань, мы же лёгкие. – Я выдавила улыбку. – Саймон, я забыла, тебе Юля передала рисунки, я сунула их в боковой карман, приедешь, посмотришь, хорошо?
- Катя, я напишу тебе, всё не очень хорошо закончилось, я вижу.
- Конечно, Саймон, пиши. Я пойду. Спасибо за поездку. Удачи на новой работе, береги себя.
Саймон чуть-чуть задержал мою руку, но я отвернулась и пошла. Меня душили слёзы. Хотелось остаться одной на несколько минут, выплакать всё, вырыдать, освободиться от этой горечи, тоски, жалости, - да, да, глупой жалости к себе, - и снова стать чистым листом, лёгким, невесомым… 
Я еле-еле дождалась посадки. Место моё было у окна, а рядом не было никого, - январь всё-таки… Вот тут я и сделала то, о чём мечтала в аэропорту, - плакала тихо и от души. Потом без сил провалилась в сон, потом, когда проснулась, уже объявили о снижении, я привела лицо в порядок, и мы приземлились…
Я переехала из международного терминала Шереметьево во внутренний. До рейса в Саратов было 2 часа. Я выпила кофе в кафе, позвонила Наталье Ивановне и Юле, купила какие-то журналы, села в кресло, полистала их и снова задремала. Когда до рейса оставалось полчаса, мне позвонила Таня. Я поболтала с ней, а потом с удивлением обнаружила три пропущенных вызова. Странно, видимо за шумом и сном я не услышала телефон... Все звонки были от… Боже мой, это просто смешно и невозможно. Он все были от Саймона. И все недавние. Последний – 10 минут назад. Это невыносимо. Ну как же можно быть таким жестоким, неужели непонятно, как это всё больно… Вот снова звонит. Меня охватила злость, здоровая женская злость. Я нажала на ответ.
- Да, Саймон.
- Катя, это я, я звонил тебе, но ты не слышала.
- Я спала, Саймон, я очень устала.
- Катя, я только долетел в Лондон, а ты?
- Я скоро улетаю в Саратов. – Всё! Больше говорить эту ерунду у меня не было сил. – Саймон, скажи мне, ну что тебе нужно? Я поняла, я всё поняла, зачем ты меня мучаешь? Я устала от этого. Всё, пока. – Я нажала отбой. Снова звонок. Я хотела вообще отключить телефон, но не успела. Он звонил снова.
- Катя, я понимаю тебя. Прости меня, – Его голос был взволнован. - Мы будем вместе, я тебе обещаю. Я устроюсь на новую работу, и ты приедешь ко мне в гости.
- Саймон, послушай, я не поеду ни в какие гости. В гости я поеду в отпуск к маме с Юлей, потом летом я поеду на море с Юлей, а к тебе в гости я не поеду. Я не хочу больше тратить свою жизнь на хождение в гости, понимаешь?
Саймон молчал. Я знала, что этим я рву наши отношения окончательно, но мне было уже всё равно. Для меня они уже окончились.
- Катя, пожалуйста, приезжай… Я люблю тебя. Я хочу, чтобы… - Моё сердце забилось так, что мне был слышен его стук. – Катя, послушай меня. Я всё тебе напишу, но сейчас скажи мне, ты хочешь быть со мной? - Господи, ну что за дурацкий вопрос, ну, конечно я хочу, ведь он самый лучший на свете человек!!! 
– Саймон, - выдохнула я, - но ты же всё знаешь, ты же знаешь, что да… - Я опять стояла глупая и беззащитная.
- Катя, я прошу тебя стать моей женой. Ты станешь?
Я села на кресло. Я плакала.
- Катя, ты что?
- Саймон, конечно стану, я люблю тебя… 
- Я приеду скоро и мы всё обсудим, целую тебя, люблю…
Я снова была глупая, но уже от счастья… Господи, неужели это со мной и всё так и было? Неужели я не сплю… Объявили регистрацию на мой рейс. Через минуту я уже кричала в трубку Луизе:
- Луиза, милая, Саймон рядом? Ничего не говори ему! У него в боковом кармане в чемодане рисунки от Юли и конверт! Рисунки оставь, а конверт порви!!! Хорошо? Целую тебя! Скоро увидимся!!!
Легкие люди, и ты, и я, - мы оба лёгкие люди…

Larisa_Vizhan: Любовь моя... Стихи.

Написать автору

Опубликовано в женском журнале "WWWonan" - http://newwoman.ru - 28 НОЯБРЯ 2005

---

13 ФЕВРАЛЯ 2006
ВАЛЕРИЙ БАРАНОВСКИЙ (ОДЕССА): ЛЮБИМАЯ, Я ВЕРНУЛСЯ

10 ФЕВРАЛЯ 2006
ЭЛЕОНОРА МАТВЕЕНКО (АНГЛИЯ): ЛЕГЕНДА О ЖИЗНИ И ГИБЕЛИ СВ. ВАЛЕНТИНА: "НЕЖНАЯ МОЯ..."

14 ДЕКАБРЯ , СРЕДА, 2005
АЛЕНА МАУС: "САНТА КЛАВА". РАССКАЗ

07 ДЕКАБРЬ, СРЕДА, 2005
СВЕТЛАНА-GOLDLADY (ИРКУТСК): ВМЕСТЕ И НАВСЕГДА

28 НОЯБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 2005
ЛАРИСА (САМАРА): ЛЁГКИЕ ЛЮДИ. РАССКАЗ

24 НОЯБРЯ, ЧЕТВЕРГ, 2005
АННА ТКАЧУК (НОРВЕГИЯ): МЫ ВСЕ НЕСЕМ СВОЙ КРЕСТ

18 НОЯБРЯ, ПЯТНИЦА, 2005
ВОСТОЧНАЯ КРАСАВИЦА: ИСТОРИЯ МОЕЙ ЛЮБВИ, КОТОРАЯ ДЛИЛАСЬ ТРИ ГОДА

17 ОКТЯБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 2005
АННА ТКАЧУК (НОРВЕГИЯ): ОСЕНЬ БЕЗ ТЕБЯ И ДОЖДЬ

20 СЕНТЯБРЯ, ВТОРНИК, 2005
СВЕТЛАНА ТИЩЕНКО (АЛМАТЫ, КАЗАХСТАН): БЕССОННИЦА. РАССКАЗ

19 АВГУСТА, ПЯТНИЦА, 2005
СВЕТЛАНА: ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?

15 АВГУСТА, ПОНЕДЕЛЬНИК, 2005
ЛЮДМИЛА: Я ЖИЛА, КАК МОГЛА, С НЕБА ЗВЕЗД НЕ "ХВАТАЛА"

---

ДАЛЕЕ

НА ГЛАВНУЮ

---

ИСТОРИИ ЛЮБВИ

---

ЗАМУЖ ЗА РУБЕЖ

---

ЖЕНСКИЙ КЛУБ

---

ИГРЫ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

---

 

АРХИВ РУБРИКИ "ВАШИ ПИСЬМА" СЛУЖБА ДОВЕРИЯ ЖЕНСКОЕ ОДИНОЧЕСТВО ВАШИ ПИСЬМА В РУБРИКУ "ЗАМУЖ ЗА РУБЕЖ" ИГРЫ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ ПРЕДСКАЗАНИЯ

НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ ЖУРНАЛА