Европейские приключения

Часть шестая

Предыдущая часть

Когда потом я рассказывала о своем путешествии подругам, они удивлялись Петьке и говорили, что с русским мужиком такого бы не вышло. Еще они смущенно улыбались и говорили: «Ну ты, Ленка, даешь!»

Как я сама отвечаю себе на этот вопрос? Вот как: я сознательно и подсознательно чувствую, как и с кем могу обходиться, какую реакцию и какое поведение от кого ожидать. Во всем, что я делала, я была уверена – уверена в своей безопасности, уверена в том, что смогу держать ситуацию под контролем. И, главное, там не было человека, кем бы я дорожила и под кого стоило бы подстраиваться. А с этими я могла вести себя как мне хотелось.

Проведя еще пару дней у Петьки, я возвращалась домой, и он вновь провожал меня в аэропорт. Мы продолжали общаться через интернет в мессенджере. Фраза, которой я начинала обычно наш диалог, была "Heil Pet'ka", он воспринимал это нормально. Мы говорили на разные темы, которых русско-немецким парам следовало бы избегать, сглаживать, дабы не нарваться на ссоры и обиды; у нас же они шли напролом, я писала все, как думала, да и он, в общем, тоже.

Петька писал всегда помногу и очень обстоятельно аргументировал свои доводы (как настоящий немец). Меня бесило, когда я ждала его ответа, а он набирал подолгу целый абзац (я видела его дергающийся курсор), тогда как я могла ответить, как мне думалось, в двух словах – и сказать самую суть. Мне казалось, что я набираю текст на неродном мне языке быстрее, чем он на своем родном. Я корила его за это. Немного позже он сменил тактику: он писал заранее то, что хотел мне сказать, и потом, когда диалог начинался, он вставлял целые абзацы и отсылал мне их один за другим, – теперь уже я не успевала читать, а только опускала мышкой абзацы, возвращаясь к нужному  месту. Это, а также его излишнюю многословность и перетирание одного и того же я прозвала «словесный понос» (woertliche Durchfall) и, когда это начиналось, язвила: «Pet’ka hat wieder einen woertliche Durchfall» (у Петьки опять словесный понос).

Иногда на смену ему приходила другая крайность – «коммуникативный запор» (Kommunikations verstopfung), это когда после какой-нибудь ссоры он пропадал насовсем из мессенджера, и даже если я ему звонила, не отвечал, видя, что звонок от меня. Так могло продолжаться месяц, два и три. Причем каждый раз с наступлением у Петьки коммуникативного запора я знала, что через какое-то время он обязательно вернется, – и он возвращался.

В этих двух ипостасях Петька и функционировал.

Если Петька вбивал себе что-то в голову, то ничто и никто не мог его в этом разуверить. Например, тот несчастный поцелуй, подаренный ему мною теперь уже лет 5 назад то ли из жалости, то ли из благодарности (а может, чтоб подразнить его?), он до сих пор так и считает проявлением моего чувства к нему. Он уверен, что нравился мне и что если бы не вмешательство голландца в наши отношения, то мы бы уже давно сблизились и даже уже поженились бы. Отвечаю ему, что этого не могло произойти, независимо от голландца, но он упертый как баран. Я ему говорю: «Не повторяй ошибок своих родителей… они не любили друг друга… Если бы я и вышла за тебя, то развелась бы через месяц, ты мне не подходишь…», а он опять про то, что над отношениями надо работать… «Работать можно тогда, когда есть какая-то основа, для меня это – сильная влюбленность, но к тебе у меня такого нет», – отвечаю. Короче, Петька был идеальным вариантом для выхода замуж «за страну».  

Он рассуждал логически и последовательно, всегда находил в старой переписке какие-то мои цитаты и приводил их мне в доказательство своих утверждений, мол, я сама это говорила. А я говорила там это или в другом смысле, или с иронией (а он все брал за чистую монету), или просто так, чтоб подразнить… пожалеть… чтоб отстал. И главное – Петька, укорененный в своей немецкой прагматичности, не мог понять, что мою душу нельзя проанализировать, она алогична, непредсказуема, и ему с ней не совладать. Как раньше он недоумевал над непоследовательностью китаянки, говорившей, что ей не надо немца, а потом начавшей жить с немцем (только не с Петькой), так теперь он недоумевал над моей непоследовательностью: как это так… он столько времени мне уделял, был так галантен, мы столько переписывались – но появился какой-то голландец, который шлялся неизвестно где 5 лет, начхав на меня и мою любовь, - и вот я уже бегу на встречу с ним, позабыв обиду…  

Все рациональные расчеты Петьки на мне не работали. Его сентиментальные ухаживания, хотя и были резким контрастом холодному безразличию Томаса, не сманили меня, и моим единственным Солнышком все равно оставался последний. Германией он не мог меня привлечь. А его «коммуникативные запоры» были просто инструментом воздействия: он думал, что, неожиданно прекратив общение на какой-то накаленной ноте, он даст мне время подумать, переоценить и понять, что он все-таки что-то для меня значит, все-таки дорог мне, и я не захочу совсем потерять его, а потом, по его мнению, стала бы больше дорожить им (и раздувать в себе чувство). Но мне все эти уловки были что мертвому припарки.

Продолжение

ЕВРОПЕЙСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ: НАЧАЛО