Долгий путь к гаагским дюнам. Продолжение. Часть 9
Начало
Я сидела у гинеколога и слушала, что она мне говорит. Говорить она уже перестала, но я всё не могла подняться, надеясь услышать что-то другое.
Беременна??? Я??? Я беременна??? Столько-то недель? За всеми душевными терзаниями я совсем забыла о своем календарике, а когда заглянула в него, то поняла что у меня приличная задержка. Пошла для порядка к специалисту и…
Нет, я прекрасно знала, откуда и как берутся дети. Могла бы и других научить. Но… Все меры предосторожности были соблюдены, период был не опасный: как, отчего, откуда? Надуло итальянским бризом?
- Радоваться надо, голубушка! - весомо сказала гинеколог, по совместительству являвшаяся подругой моей подруги, дама добрая и циничная одновременно, как российским врачам и предписано быть.
– Ты знаешь, сколько женщин в твоем возрасте за беременность душу продадут? Да еще с твоими болячками? А то, что мужика, ветром сдуло, так туда ему и лететь, пусть летит с попутным. Через год-другой поймешь, что для нас, женщин, дети – самое главное.
Я никогда не видела себя матерью и в бездетном состоянии ощущала себя прекрасно. Пусть в этом моем нежелании иметь детей разбирается психиатр, к которому я никогда не пойду. И вся моя дружеская компания была практически бездетной, а кто и имел детей, так те жили с бабушками, покуда матери зарабатывали деньги. Такое тогда было время.
Я допускала возможность материнства, если найду достойного мужчину, который меня сильно попросит о ребенке и обеспечит свое предложение надежным материальным вложением. Надо ли говорить, насколько легко было найти подобного мужчину.
Я твердо знала, что сделать аборт у меня не поднимется рука. При мысли об этом ребенке всё освещалось солнцем изнутри. Он должен был родиться самым необыкновенным и жизнь его должна ожидать яркая и незаурядная, иначе и быть не могло! В то же время, появление его означало пересмотр всех сделанных на ближайшее время планов и совсем, совсем другой жизни... Совет подруг был просто необходим.
- Пиши Джефу, - кричала Молодая Подруга. - Этот ребенок может изменить всю твою жизнь!
Писать Джефу я не собиралась. Еще не хватало! Роль «соблазненной и покинутой» казалась мне и устаревшей, и не подходящей главной актрисе по амплуа. Сама дитя подниму!
- В конце концов, - сказала Итальянка, - не ты первая, не ты последняя. Еще неизвестно, как мы на свет появились. И хотели ли нас даже наши собственные родители. Главное, чтобы ты сама была уверена, что делаешь правильный выбор!
Выбор был сделан, но маета в душе не унималась.
Будучи девушкой начитанной, я решила искать ответы на трудноразрешимые вопросы у родной земли. Родовые имения являли собой две дачи, моей мамы и отчима, расположенные напротив друг друга. Появлялась я на них не часто. В последний раз была лет так шесть до описываемых событий назад, борясь с сердечной болью после неудачного романа. Попытки унять томление в кардиальной области простым физическим трудом увенчались блистательным фиаско. Посадив в одни и те же лунки морковку и чеснок и похоронив их вместе навеки, я заработала от матушки пожизненное отлучение от фамильного гнезда: «Ну, в кого ты такая безрукая? Сколько можно в облаках витать, ходишь по этой земле, как марсианка!», - взвилась матушка. «Мам, да я лучше тебе все эти овощи на рынке куплю, чем так в пыли горбатиться! Адью!» Пуповина с родной землей была на то время перерезана, а в глазах матушки я стала существом с аграрной точки зрения совершенно бесполезным.
Мое возвращение к истокам вызвало искреннее любопытство соседей.
- ОльСанна, да у вас, оказывается, и дочка есть! А я все больше Вашего сына в помощниках видела! – воскликнула пожилая соседка моей матери. – Да еще и статная какая! Точь-в-точь её брат, хотя лицом-то не похожи!
- Я, соседушка, мелкую монету не чеканю! - гордо отрезала матушка, - Извините, некогда мне разговоры разговаривать, еще помидоры не политы!
Обескураженная моим неожиданным появлением, матушка, плавным движением руки, обрисовала такой фронт работ, с которым не справились бы и все выдающиеся полководцы мира, даже если бы им посчастливилось набрать в рабсилу строителей египетских пирамид, высоток в Эмиратах плюс пару обычных мужиков, затеявших дома ремонт.
С утра и до самого вечера я пахала, боронила, косила, жала и сеяла. Не останавливалась ни на минуту. Пораженный этой батальной сценой отчим ходил за мной по пятам:
- Мать, ты взгляни, что дочь творит! Это ж трактор, это ж «Беларусь»! Ну, погляди, мать, как работает-то!
На что матушка отвечала:
- Не сглазь мне дочку, Саша! Иди-ка лучше в павильон, у меня и для тебя работа есть! Овощи на борщ собери-ка!
После суровой матушкиной инспекции выяснилось, что на плантации больше делать нечего, разве что выкопать картошку, но это будет позднее. По удовлетворенному взгляду родительницы я поняла, что свой дочерний долг за многие лета я выполнила с лихвой.
Мы мирно вечеряли на веранде. Вкус борща и салата, приготовленных из только что срезанных овощей может понять лишь человек, сам это однажды вкусивший. Родители мои не знали, куда дорогую гостью усадить, чем ублажить и как накормить. Смотрела я на на них, таких уже немолодых, но до сих пор не согнувшихся и сильных, и думала: «Господи, как я от них уеду? Куда я от них уеду? И что вообще делать?»
Погода на излете сибирского лета стояла прекрасная: тихая, вдумчивая. В воздухе над дачным поселком был разлит небывалый покой, тот самый, который ищут многие имущие, но потерявшие смысл жизни люди, неважно в каких частях света проживающие. Красиво и светло было: рябинка и березка за оградой на фоне неожиданно синего неба, домики деревянные с огородами душевными. Наконец-то мои мозги больше не бушевали, а лежали себе в черепе спокойно и в рядок, как пирожки в корзинке.
Любопытная соседка куда-то спряталась. И вместе с ней её злобный пёс, на которого уже успела нажаловаться моя матушка. Псина эта - весь матушкин огород едва ли не разрушила.
Неожиданно нирвана улетучилась так же быстро, как и пришла.
- Мам, я не хочу здесь оставаться! – сказала я.
- Жалко, доченька, конечно! Так езжай обратно в город! – ответила мама.
- Мам, ты не поняла! Я в РОССИИ не хочу оставаться! – сказала я.
Матушка поднялась, чтобы затушить угли в печке или сделать что-то еще необыкновенно полезное, и сказала:
- Знаешь, доченька, вот все Россию ругают, проклинают, поливают. А я одно тебе скажу: и я ругаю, но никуда из России не уеду. Я здесь родилась, я здесь живу, и здесь я умру!
И вот так стояла моя мама в косых закатных лучах, в резиновых сапогах, с обломанными ногтями и траурной каймой под ними. Бывший руководящий работник оборонного завода, жена бывшего научного работника, моего отца, и жена бывшего пилота, моего отчима. С никакущей пенсией, но таки со стержнем в душе и в собственной, её самой созданной, территорией подчинения.
Я смотрела на маму, и она мне казалось почти что символом. Символом Родины и матери, несмотря на все мое устойчивое неприятие высокой символики.
- Доченька, может, переночуешь?
- Ой, мам! Мне пейзанской жизни хватило! Спасибо и вам, и этому дому! Я к себе поеду!
Поселок моих родителей находился недалеко от города. До станции метро я добралась на автобусе. В метро мне стало плохо: адски заболел живот, посинели ногти, потемнело в глазах.
Чудом я добежала до подруги, жившей рядом с метро. У неё дома у меня случился выкидыш.
nidkin (Нидерланды)
Продолжение: Долгий путь к гаагским дюнам. Часть 10