anabel: Финикийская сага
anabel: Здравствуйте милые участницы клуба! Предлагаю вашему внимаю мое творение пера, увы, не законченное... но все же не судите строго.
Финикийская сага
Вокзал был забит до отказа. Пестрая масса, спотыкаясь, спешила, мешалась и с грохотом вваливалась на перрон, полный сумок, пакетов, гармонично сливающихся с обертками от шоколадок и смачных недокуренных бычков, облюбовавших замасленную колею и сухой, потрескавшийся асфальт. Воздух был тоже сухой и потресканый, так, немного ватный, что даже не хотелось курить.
-Девушка вы куда? Бабулечка куда лезете? Билетики, билетики предъявляем…- Раздавались возгласы проводниц, стоящих у вагонов.
А девушки несли себя в тополиный день как воздушное розовое пирожное, едва касаясь зем-ли тонкими ножками на таких же тонких каблучках. Татушки, модницы в коротеньком, об-легающем, прозрачном, навязчивом, в бесконечно волнующем мужской взгляд. Куда же вы летите вестницы лета и жарких ночей?
Высокий блондин в светлом летнем костюме к модную полоску курил, еле касаясь гу-бами President, то поглядывая лениво на тополиный противный пух, то скромно блуждая гла-зами по толпе. «Странный какой-то это В.В. Ведь договаривались же. Где же ты милый мой, дорогой Вовка».
А тем временем девушка лет двадцати в сногсшибательном белом костюме и белой широко-полой шляпе летела по платформе со скоростью торпеды подводной лодки, но так элегантно, что хотелось к ней подбежать, выхватить из ее рук множество пакетов и представиться рыцарем Львиное сердце. Но прежде чем это удалось сделать она, как птичка впорхнула в вагон, оставив скромный запах тонкого парфюма.
-Бывают же такие, - сокрушительно вздохнул прямо над ухом приземистый толстячок, забыв про строгий надзор не менее пышной супруги.
-А модель наверное – произнесла женщина в образе «розовое фламинго», уже уходящего из моды, с тоном то ли легкой зависти, то ли грусти, добавив- Быфшая.
-Все они дуры набитые, лишь бы юбки до пупка, и не работать - прокомментировал дяденька постарше, просверливая глазами рядом стоящую студентку.
«Да-а… веселенькая компания на ночь. Старый моралист-пердунист, молодящаяся дамочка с сожалением об ушедших перспективах и куча недовольных провинциалов. Без коньячка не заснешь». Проводницы пригласили всех зайти и надо было им еще добавить «не зудите гра-ждане пассажиры». Поезд тронулся, и мужчина вынужден был вскочить, не дождавшись обещанного. Обещанного три года ждут. Только вечер не обманул, пахло цветущей акацией, белой и пьяной, сосновым лесом, молодостью и бесконечно долгим, кричащим багровым за-катом, на который, как и любому русскому хотелось матюкаться.
Купешка было вполне даже ничего, не Европа, но чистенько, без посторонних запахов и намеков постоянной езды между городами. Жарища и духотища накалялась, Хенесси плохо действовал на трезвость, и дамочка стала все ближе приступать к мужчине.
-Не знаете, сколько градусов? жарковато, может окно, откроем, вы куда едите, до конца? Я тоже, вот совпадение. кстати я - Вероника.- А в ответ тишина.
-А хороший у вас коньячок, Клинков, Жан-Жак – паленка. И часы у вас на ролекс похожи, дайте посмотрю. Ух, ты и правда ролекс,- завизжала та от удовольствия. Ее глазки облизнулись как у кота при виде жирной сметанки. Не съешь, дурочка, и не надейся, улыбался ей в ответ молодой мужчина с безупречной белоснежностью зубов, смакуя следующую атаку. А та с видом опытной хищницы заложила ногу за ногу, пытаясь продемонстрировать себя в лучшем свете, как Шарон Стоун в «Основном инстинкте».
-Прошу откланяться, природа зовет - ухмыльнулся он и вышел из купе, захватив пачку сигарет.
Окно можно открыть и не в купе. И о чудо Маниту, в тамбуре скромно стояла незнакомка в белом, без шляпы, но не менее беззащитная и нежная, чем на вокзале. Лицо повернуто в профиль, задумчиво, прекрасно, тонкие, словно нарисованные бровки, легкие светло-русые локоны. «Это ваш естественный цвет??» - так и застало в горле.
-Не курите?
-Нет, - все также задумчиво ответила девушка. «Придется выводить вас из глубин сознания милое создание». Но не пришлось. Девушка вдруг повернулась с сияющими небесными гла-зами и такой спокойной улыбкой, что мужчина ответил тем же. «Зачем родилась ты краси-вая, нелегким будет твой путь»- пропело в душе у него с легкой грустью. А она все также стояла и выразительно рассматривала его в упор.
- Если бы у меня была зажигалка, обязательно поделилась. Я не курю, дышу воздухом и вам того желаю. Но запах сигарет нравиться.
- Вы учитесь?
- Нет, нахожусь в поиске, а вы?
- Я – абсолютно СВОБОДНЫЙ человек. Путешествую, помогаю другим. Посещаю разные страны. В каком же поиске находитесь вы?
-В творческом.
-Люблю творцов - такие маленькие звездочки на сером небосводе. Но вы еще учитесь. Не познавая мир, не будешь творцом.
Да. Я еду на выставку-конкурс молодых модельеров в Киеве. Будет Логерфельд и представитель дома Шанель. В багажном отделение моя мини коллекция. В купе эскизы, образцы материалов, разные наброски. А вы прямо искатель приключений - эдакий Индиана Джонс, наверное,- в голосе было недоверие и ирония.- и в Африке были…и .в
-Недавно и снова туда поеду, и вы поедете со мной. Покажу, где моего друга Джеймса Бонда снимали.
-Да? Вы так думаете. Я вообще не собиралась, но если вы приглашаете..- девушка продолжа-ла игру.
- Я не думаю, я знаю.
«Вот нахал, ну врет».
- Я уверен, вы даже стихами балуетесь, немного пишите, иногда. Как-нибудь прочтете?
«Вот нахал!» - на изящные бровки грянула гроза.
-Ну, знаете ли, мы не мастер и Маргариту играем в Булгакове. Вы не Воланд случайно?
-К счастью нет. Но разве женщина не желает найти своего мастера. Вы то уж точно. Творче-ская личность-это страстная натура и она тоже нуждается в присутствии другого творческого человека, или по крайней мере, страстного, сумасбродного, иначе скучно…пресно… И таланту не с чего пить и расти.
«Прямо в точку, словно раздел, обнажил».
Вспомнились больнее прошлое, муж физик, который не понял ее, почему окончив университет с красным диплом, она не продолжила иссле-дования в физике, и начала шить, открыв потом маленькое эксклюзивное ателье.
- Извините, поздно уже – повернулась незнакомка и направилась в купе. Мужчина, едва за-метно прикоснувшись пальцами ее плеча, сказал так тихо и бархатно, словно их мог кто-то услышать и украсть их маленькие человеческие тайны – Кстати - Алекс. И… извините меня.
Девушка не остановилась и растворилась в ночи также легко, как и появилась. Пришлось тоже возвращаться в купе. Пустая бутылочка Хенесси стояла одиноко, как сироточка, на столике, намереваясь соскочить и разбиться от транспортной качки. Дамочка так замечательно и поэтически храпела, что Алекс, конечно же, не решился ее будить и просить спать потише. Не раздеваясь, он отдался в руки Морфея на верхней полке, все еще ощущая на губах тонкий парфюм незнакомки.
*****
Киев встречал вновь прибывших без оркестра, с непривычно громкими звуками больших городов. Людей было как библейское наводнение, они бурлили, кричали, и повсюду продавались бело-розовые, вафельные киевские торты, а рядом пластиковые карточки UMC, орбиты-гоббиты в вечноживущих ларечках-цветочках. Вот ОНА поэзия 21 века!
Лана Залевская, вся белая и воздушная, настойчиво спешила к выходу. Став, наконец, на эскалатор и освободив немного руки от кучи непонятных пакетов, девушка облегченно вздох-нула и кажется, замечталась. Фонтан стекался медленно и упоительно завораживающе перед глазами прибывающих в холл вокзала, что на какое-то мгновение хотелось стать его капель-кой и тоже струиться неспешно и беззаботно вниз.
-Залевская!- прозвучал до боли знакомый голос - Лана! Ланочка!
Шляпа поднялась мечтательно вверх и открыла изумленное лицо. Из рук выпали оставшиеся пакеты и раздался радостный клич. - Танюха! Как? Ну как ты? И здесь? Тебя не узнать.
Бесконечные расклинивания и шарканье напомнило церемонию приветствия китай-ских мандаринов. Процесс выгрузки людей приостановился, началось давление в толпе, и масса благополучно выкатилась на первый этаж «Южного терминала».
Девушки были безумно рады, оглядывали друг друга оценивающе, громко разговаривали и махали руками как две ветряные мельницы. Наконец-то обменялись телефонами и потекли разными потоками в город. Ланочке стало вдруг легко, она ощущала себе близкой к своей цели как никогда ранее, и давка в метро показалась не столь существенной. Однако давно меня здесь не было, город- красавец, но более отчужденный, жесткий и зеленый-зеленый, да Киев - лебедушка, текущая по волнам Днепра, разросся. Почему люди бегут в большие города? Чтобы стать частицей чего большего и чужого, нового и неизведанного. Но не все что ново то хорошо и полезно для человека.
Неужели и я обманусь и буду, поглощена монстром урбанизации?
С такими мыслями ехала девушка на встречу своей судьбе в серебристом вагоне, где мелькали огни, чередуясь с темной, так и жизнь бежит и переходит от мрака к свету как беспрерывное явление всей природы.
Хозяйка квартиры встретила ее с льстивой улыбкой продавца, мол, смотрите какая у меня хорошая конура и телефончик, и вода, и метро рядом. Она еще долго ходила, суетилась, спрашивала как доехалось и несла какую- то общегородскую чушь. Тело ломило и ныло от пыли, Лана мечтала о пяти минутах ванны с капелькой ароматического масла, как в древней Греции, о прилежной девочке служанке, что вычистила бы ей всю дорожную усталость.
Слава Всевышнему из крана полилась заветная струя теплой воды и нежно обволокло красивое женское тело. Неужели красивое? Да все также свежа и молода. Хорошо! Хорошо, беззаботно, упоительно жить! А потом? Что за вздор! И откуда у тебя берется эта каша в голове? Но юность канула, на горизонте зрелость, карьера, извечная борьба, ушла первая любовь, а с ней и первая боль, слезы и может быть, ну, признайся честно, и надежды. Хм.. уже начала нагло пробиваться эта взрослая гадость – цинизм. Все к черту!
Головка была откинута непринужденно, глаза дремали, волосы рассыпались, и только упрямая прядка прилипла к влажному лицу и придавала ему детское и невинное выражение. Каждая клеточка пела от наслаждения, тело словно превратилось в легкую дымку, и хоте-лось лететь далеко-далеко за призрачный горизонт. Веки отяжелели, и сознание девушки отправилось в гости к Морфею.
Но…. горизонт дышал морским прибоем. Лана вдруг увидела безупречную синюю гладь, скалистые очертания берега и чайку с ее угловатыми взмахами крыльев. Ее судьба была похоже на эту птицу, угловатые взмахи и парение в небесах. Она обернулась, и ее сердце больно сжалось при виде храма Воды, всему приходит конец, и она это чувствовала больше всех. Вот и ее должны будут сжечь как сотни других девушек и юношей из благородных семей, чтобы спасти мир от римлян. А стоит ли этот мир смерти молодости?
«Астера! Что ты там так долго, детка, отец будет волноваться, садись в носилки»- недовольно ворчала кормилица Нина, самое дорогое существо для девушки, стоящей с тяжелыми мыслями на берегу. К ней подбежал маленький раб-нубиец, подарок отца: «Госпожа! Госпожа!»
«Да, Тан пойдем» ответила девушка, потрепав жесткие кучеряшки мальчугана, но на душе было грустно и тревожно. Надо обязательно поговорить с отцом, эти новые жертво-приношения, до добра не приведут. Рабы подняли свою трудовую ношу и исчезли на улицах Картахена.
Жарища кипела, и воздух казалось, взорвется от накала. Астера успела к столу, вода, вино, финики, и мясо птицы пришлось как раз к стати. Рабыня прислуживала прилежно, не смея поднимать глаз. Женщинам не пристало сидеть вместе с мужчинами, тем более в присутствии гостя, таков был порядок в этом доме, но ее это не касалось, единственная дочь бы-ла дороже отцу любого сына, которых у него, к сожалению, не было.
Она умела благодаря ему все, писать, читать на родном, на латыни и греческом, искусно управлять лошадьми, держала в руках специально сделанный для нее короткий и удивительно легкий меч, в конце концов не мирное время и девочка должна уметь постоять за себя, жаль, что не сын, считал отец. Да и в политике, и искусстве разбиралась по лучше любого сопляка. Взгляд Астеры остановился на госте. Изысканная пурпурная туника, расшитая узором в виде золотистых пальмовых ветвей, выдавали в нем римляна-патриция, ибо такие вещи носили сенаторы и полководцы. Римляна! О, Зевс, смельчак, осмелившийся приплыть в стан врагов, хотя торговать в городе не запрещалось и римлянам, которые любили воевать и выиграли уже два военный конфликта с Картахеной. (Финикийка прекрасно знала историю и обожала употреблять имена греческих богов по случаю и без).
Однако отец очень рискует, даже слишком. Она еще раз оценила гостя, волевой подбородок, аккуратный нос с горбинкой, на много красивее, чем у всех остальных римлян, светлые волосы как у германцев, похоже, что собствен-ные, да, в Риме модный цвет в этом сезоне, другим приходится носить парики, жесткая складка губ и чистые, очень чистые синие глаза, эти глаза, да он смотрит на меня.
- А это моя дочь Астера, - внезапно вставил отец в разговор.- У меня нет от нее секретов, моя единственная кровь.
- Итак, наше соглашение на счет погрузки оливок сохраняется и цена та же,- продолжал гость, и медленно перевел взгляд с роскошной мозаики с синим стеклом и изображением богини луны Танет на девушку в короткой простой белой тунике, опоясанную кожаным ре-мешком с заложенным за него очень коротким мечем. Одетая как юноша, с сильными и красивыми ногами лани, девушка ступила на мраморный пол террасы подобно богиня-воительница, сняла свое забавное оружие и передала его мальчику-нубийцу, в котором рим-лян, будучи торговцем, отметил хороший чернокожий товар. Рабыня омыла руки юной госпоже, которая наконец-то смогла разделить трапезу с остальными.
- И я хотел бы опять возобновить торговлю страусовыми перьями, слоновой костью и кам-нями, ведь я прошу, только не умоляйте своих возможностей, ибо я прекрасно осведомлен о вашем торговом соглашении с гарамантидами, которые вам с удовольствием все это поставляют из своих далеких лесов, - продолжал дипломатично римлянин.
- Дорогой Юлий, как вам, известно, слоновая кость - весьма дорогой товар, особенно сейчас, когда нумидийцы настолько обнаглели, что смеют кусаться даже у стен Картахены, и те несколько гептеров и квинкиремов, превезеного вами железа, тканей и керамики, не окупят и одного бирема этого драгоценного товара, - ответил хозяин дома Улисс, хитро прищурившись, бывший магистрат и знавший все особенности Африки.
- Отец я слышала, что можно обогнуть континент по морю, если плыть на юг, и тогда откроется очень богатые земли..- решила взять свое слово Астера, но отец хмуро осадил дочь, римлянин даже позабыл прикрыть рот от удивления, что та вмешивается в деловой разговор.
- Девочка начиталась, - сожалея о выходке дочери, изрек отец.
- Вы читаете? Не «Илиада» ли Гомера? – решил показать свое превосходство и ученость гость.
- Трактаты философа Гасдурбала Клитомаха, агрономия Магона и Гамилькара, отчеты Ган-нона, - парировала финикийка. Юлий был сражен, в прочем пунические авторы не его пре-имущество в интеллектуальной беседе, но девушка стала нравиться еще больше.
Когда трапеза была окончена, Улисс решил продолжить беседу с гостем приватно в саду без дочери-сорванца. Сад был поистине самым близким после дочери существом для карфагенянина, в нем как в живом организме он находил отклик и упоение, часами блуждая по оливковой рощице или засиживаясь допоздна в беседке, опоясанной виноградной лозой. Здесь он подобно философу размышлял о быстротечности и бессмысленности жизни, о глупой молодости, которой, увы, ему так не доставало, и даже последнее приобретение на рынке -юное создание с очаровательными локонами и нескромным рядом белоснежных зубов, которое Астера востребовала в помощницы на кухню, а никак ни господский дом, не радова-ло Улисса. Рабыня казалась ему бестолковой и совершенно безграмотной в сервировке стола, сколь долго ее учили правильно нести поднос, соблюдать очередность блюд, и не улыбаться наглым образом гостям, сидящим за столом. О господском ложе и речи не могли быть сей-час, когда Астера расцвела и поумнела, и быстро смекнула, зачем отец покупает юных рабынь. Хитрая девчонка стала капризно топать ножкой еще едва ей исполнилось восемь лет и требовать подарить их то себе, то перевести работать в поле, то подарить подруге. Бесценный дар молодости, который сам шел к нему в руки, ускользал как дымка, не успев появить-ся в его доме как принадлежавшее ему по праву рабовладельца. Но Астера и сама прекрасна знала, что и история ее матери, будучи образованной жительницей Афин и случайно попавшей в рабство, не чем не отличалась от истории этих рабынь. Однако с каждой новой покупкой сердце, казалось, еще больше остывало и никак не хотело просыпаться с той безумной всепоглощающей любовью, которую он однажды испытал к матери Астеры, ничего не было в этих разноцветных пустышках из разных стран. Улисс уставал от жизни, старел, и все больше внедрялся в торговлю, как клещ в сочное тело. Эта игра забавляла его, в ней был свой азарт, свои правила, которые теперь он мог и сам предлагать своим партнерам, как сей-час с этим пронырой римлянином.
Улисс шел медленно, наслаждаясь каждым случайным прикосновением серебристых листочков оливок, легким дуновением ветерка, приносящим запах рабынь и морскую соль. Близилось к вечеру, раньше казавшийся ему трагически печальным в красном закате солнца, в завершении дня, но не сегодня. Сейчас было легко и хотелось стать ветерком, таким же легким и беспечным сорванцом. В конце рощи виднелась мраморная стела, при виде которой римлянин застыл, словно умер и родился вновь, и лишь спустя некоторое время смог восхищаться. Да, Улисс знал и в этом толк тоже. Такое впечатление производила мраморная об-наженная женская фигурка, с изогнутой в локте изящной рукой, из ладошки которой струился то ли родник, то ли подобие фонтана, полулежа она призывала путника испить воды. Уже то, что на сухой, пустынной земле Африки, где каждая капля дождя была на вес золота, и местные жителя полгода ожидали дождя, присутствие фонтана в саду была непозволитель-ная роскошь для финикийцев. Но еще более поразила римлянина красота каменной незна-комки, эти безупречные черты он уловил в оригинале… Астера!
- Какая милая вещица, поразительно похожа на вашу милую дочурку,- это было первые сло-ва.
- Ее мать,- глубоко выдохнул Улисс.- Теперь вы понимаете, почему дочь мне так дорога.
- Да. А что случилось,- спросил гость бесчувственно, лишь как-то странно облизнул губы и непонятно изменился изгиб его красивых губ. А девчонка была действительно хороша, странно, что отец не отдал ее за какого-нибудь знатного карфагенянина.
- Умерла при родах, - сухо ответил финикиец, и как бы угадав его мысли, продолжил.- Но Астера, чертовка, упряма и непокорна как дикая пальма в пустыне, сын магистрата сохнет по ней, а она выигрывает у него бой на мечах, Магон дарит мне колесницу великолепных скакунов и подсовывает самые выгодные сделки с гармантидами, а она, видите ли, не соизволит выйти к нам на обед.
Улисс был явно жесток и строг к своим домочадцам. Юлий это понял сразу, его гиб-кости в торговых дела мог позавидовать каждый. Но финикиец относился к тому типу муж-чин, который мог легко пострадать от любви к женщине, и если та была неразделенна, ду-шевно рано умереть, затем мучиться смыслом жизни, и, наконец, стать великим философом, сердце такого человека могло вспыхнуть лишь раз, но очень ярко, разрушительно и погас-нуть навсегда. В отличие от него, и Юлий это прекрасно осознавал, и порой преклонялся пред такими людьми. Сам он был птицей феникс, жизнь оказалось вечным перевоплощением и он с нетерпением ждал перемен. Любовь, ха, это были лишь домыслы поэтов и особого сорта людей. В развратном Риме не было любви. Ждал ли он любви? В калейдоскопе жизни, путешествий, женщин разного цвета кожи не было места долгим душевным переживаниям и уколам сердца. Наступила затянувшаяся выжидательная пауза, которую римлянин не хотел нарушать. Нет, не в честь или дань прекрасной скульптуре, или в дань умершим, он же не египтянин, чтобы заботится о загробном мире, он понимал, что сейчас его ожидает разговор о какой-то сделке или очень заманчивом предложении. Надо не торопить этого чудака.
Улисс тяжело вздохнул:
- Я хочу, чтобы вы забрали мою дочь в Рим. Будет война, жестокая, затяжная и мой народ исчезнет с лица земли навсегда. Раньше я чувствовал это, сейчас точно знаю. Ничего уже из-менить, все сгорит, этот сад, этот город, эта жизнь…
Наверное, старик чокнулся, пронеслось у римлянина в голове. Насколько он близок к императорскому двору, вхож в сенат, имеет связи, в курсе всей политической каши и то не владеет этой информацией, хотя известна любимая фраза сената «Карфаген должен быть уничтожен».
Улисс продолжал: «Да, любой будет отрицать мои слова, но все же, я согласен опла-тить такую услугу….»
Вдруг противно стала кричать павлин - бессмысленная птица. Крик усиливался, глу-пой птице хотелось повыдергивать все ее одноглазые, синие перья, и…
Ланочка проснулась, звук исходил от мобильного, она кинулась, но дамская сумочка не имеет предела совершенства в своем творческом беспорядке, опоздала. Сон сняло как рукой, но не покидала мысль, чувство, что все ее сознание как бы перешло туда, за грань бытия и не бытия, словно ее обо-лочка слилась с другим телом, которое не казалась чем-то инородным, чужим.
Боже! Неужели действует проклятие рода. Нет, нет, это всего лишь сон. Хотя сколько лет было тете, когда она начала рассказывать о своих беседах с русской княгиней, потом писала стихи, потом боялась спать, и в итоге психиатрическая лечебница? В семье никто не любил упоминать о ней, всегда умалчивали. Семейная тайна? О, как интересно! Сквознячок нарушил виток мыслей, стало зябко, мокрая кожа не греет сама по себе, без одежды. Стрелка часов громко сомкнулась с меньшей своей сестрой, время неслось со скорость света.
11 часов! Бамс! Бы-стрей одевайся соня, опоздаешь! Сердце стучало бешено, Ланочка металась по комнате, при-водя обстановку в еще больший беспорядок. Уже обутая в один босоножек, она искала эскизы. Ах вот они, наконец! Допрыгав на одной ноге до выхода, на ходу влетела во вторую полупару и стремглав понеслась к метро.
Продолжение