В жизни каждого человека наступает момент, когда пора двигать вперёд, в неизвестное. Я знал, что оттуда никто не возвращается. Было страшно покидать относительный уют и покой, в которых я находился уже несколько месяцев, и я сопротивлялся, но помимо моей воли продвигался вперёд – в неизбежное.

Последний толчок. Меня ослепил ужасно яркий свет и оглушили жуткие пронзительные звуки, которые издавали огромные незнакомые мне люди. Перехватило дыхание, и я закричал, чтобы не задохнуться. Мой крик был отчаянным и тоже оглушительным. Со мной что-то делали, не давали мне двигаться, но потом я ощутил во рту даденную мне еду, жадно припал к ней и замолк. Потом заснул.

Я не мог ориентироваться во времени и пространстве, но я мог видеть и слышать. Повернуть голову не получалось. Но иногда мне меняли положение, и я тайком наблюдал за тем, что происходило вокруг меня.

Еду давали регулярно. Её приносили разные люди, я видел их, слышал их голоса, но не понимал языка, на котором они разговаривали между собой. Обращались ли они ко мне?  Но ничто внутри меня не отзывалась на их голоса. Сам я пытался вступить с ними в контакт, но они совершали надо мной какие-то действия, не реагируя на мои настойчивые призывы, как будто не слышали.  Делаю вывод: кричать, звать кого-то было бесполезно, а других способов обратить на себя внимание я не знал, а люди просто делали своё дело. Если я не спал, то смотрел на них и молча ждал, что будет дальше.  А во сне я тосковал. Время шло, ничего не менялось. Появляющиеся рядом со мной люди не причиняли мне вреда, совершая одни и те же процедуры: гигиенические обработки моего тела  и кормление. 

Я находился в одном помещении с другими такими же как и я. Мы не могли дотянуться и коснуться друг друга, и не всегда было видно друг друга из того положения, в котором надо было пребывать, пока не принесут еду. Самым приятным было - поесть. Потом я засыпал.

Проснувшись, я вспоминал свою тоску и молча прислушивался к тому, что происходит в помещении, где я содержался. Кто-то неподалёку кряхтел, кто-то плакал и кричал, кто-то сопел... Мы все ждали, что нам снова принесут еду. Потом можно заснуть, можно не спать, но тоска будет всегда. Еду давали не всем одновременно, и я всегда боялся, что мне не дадут, я не мог сдержать волнение видя, как еду проносят мимо меня, но обычно её всё же всегда давали – кому-то раньше, кому-то позже.

Постепенно я забывал, что было до того, как я попал сюда. Я плакал от неизвестности, но слёз моих никто не видел. А кричать и звать кого-то было бесполезно. И я не кричал и никого не звал. Мог ли я на что-то надеяться, мог ли я ждать чего-то ещё, кроме еды и обязательных гигиенических процедур? О чём, о ком я тосковал?

Никто и никогда не заговаривал со мной ни о моём прошлом, ни о моём будущем. Пока однажды меня не растормошили и, не дав еды, начали совершать надо мной какие-то иные действия, не гигиенические процедуры. Это не было больно, и я не плакал и не кричал. Я даже не сопротивлялся, так как подумал, а вдруг это начало чего-то нового и хорошего для меня.

Напрягшись, я старался понять, о чём же говорят эти люди: «Фото... выбирать...». Я не знал, что это означает, но я стал ждать. Кого? Я не знаю. Но после этого я не спал и ждал, что кто-то меня выберет.

И потом ко мне пришли. Мне так и сказали: «К тебе пришли знакомиться!» Я ещё за дверью слышал взволнованный стук их сердец. Меня везли к ним по длинному коридору. Они меня ждали. И я тоже замер в ожидании: что же будет? На меня смотрели две пары глаз: мужчина и женщина. От волнения они не могли говорить. Но что-то потянулось от них ко мне – я такого ещё никогда не чувствовал, но меня это не напугало – напротив, от меня к ним тоже что-то потянулось. Мы глядели друг на друга во все глаза.

Я никогда не видел никого сильнее этого мужчины и красивей этой женщины. Я их не испугался и не заплакал. Я им улыбнулся! Они сказали мне, что хотят быть моими папой и мамой. Они ждали, что я скажу в ответ. А я ещё не знал, как сказать «Да», но то, что потянулось от них ко мне и от меня к ним, уже соединилось, и через это нам троим стало понятно, что так и будет: они станут моими папой и мамой, мы будем вместе, у них будет ребёнок - я.

Меня унесли от них, но я по-прежнему чувствовал то, что протянулось от них ко мне и от меня к ним – оно не разорвалось и никуда не делось.

Папа и мама приходили ко мне каждый день. Мама протягивала мне детские книжки и игрушки для самых маленьких и показывала красивые одежды, в которые она будет меня одевать. Это всё было не так важно, как просто быть у папы с мамой на руках, слышать их голоса и снова и снова чувствовать то, что протянулось от них ко мне и от меня к ним.

Папа сказал, что надо немного ещё подождать, что будет суд, что пока ещё у них нет разрешения забрать меня домой. В хорошую погоду им разрешали погулять со мной на улице. И так я впервые оказался вне стен того помещения, где содержался, над входом в которое была табличка «Дом Ребёнка». Пока мы все ждали решения суда. 

Мне было грустно, когда папа и мама уходили, я всегда ждал их, и они всегда приходили, потому что между нами было то, что однажды протянулось от них ко мне и от меня к ним. Папа научил меня говорить «аббуу, аббуу», и я удивлял этим своих соседей, когда меня возвращали на место. Они взволнованно кряхтели и плакали, кричали, так как никто не умел говорить, а им тоже хотелось своих папу и маму, но только своих, и чтобы они тоже были сильные и красивые. А у меня уже было Имя, которым меня называли папа и мама. И настал тот день, когда папа и мама забрали меня домой.

И теперь у нас семья.  Мне 8 месяцев. Я уже научился крепко стоять на ногах. Папа и мама возили меня к бабушке. А когда к нам приходила проверка из опеки, то проверяющие сказали, что я попал в Сказку. Но я-то знаю, что я попал к папе с мамой и к бабушке, и меня все любят.

В нашей семье все друг к другу с добром,
Мы душа в душу дружно живём.

Бабушка – кладезь земной доброты,
любит она хлопотать у плиты.
Блюда готовит к столу от души,
кушанья все у неё хороши.

Бабушке деда – покорный слуга,
пара они – будто два сапога.
Он бабушку нежно Голубкой зовёт,
и всё, что ей нужно, в дом принесёт.

Моя же обязанность в доме простая:
жить, своим близким во всём помогая,
не огорчать их, здоровым быть
и на прогулку с мамой ходить.

Папа сказал мне, что я – молодец,
а наше семейство – мир добрых сердец.*

Мой папа – юрист. Он выигрывает дела в суде и от этого устаёт. А когда он приходит домой, то он играет со мной и идёт со мной на прогулку. Папа умный и сильный. И я таким же буду.

Моя мама – архитектор-дизайнер. Она много чертит, рисует, и иногда мы с ней ездим к заказчикам. Мама ведёт переговоры, а я поддакиваю, убеждая, что мама всё говорит и делает правильно. Однажды мы ехали с перегововров, и  маме надо было остановить машину, чтобы дать мне попить. И мимо проезжала мамина знакомая. Знакомя увидела меня и удивилась. «Откуда у тебя ребёнок?» - спросила она маму. А мама ответила: «Да вот отсюда,» - и кивнула на противоположную сторону улицы. Я повернул голову посмотреть – а там было то самое здание с табличкой «Дом Ребёнка».

Бабушкин деда большой и смешной, он много шутит, балагурит, летом мы с ним поедем на рыбалку.

Бабушка рассказывает мне стихи и сказки, поёт песенки и с рук меня не спускает. Но потом у неё болит рука, и я хочу поскорей научиться ходить, чтобы бабушке стало легче играть со мной. Я тоже бабушке много чего рассказываю, и эту историю я ей рассказал.

Жизнь – это сплошная радость.

Бабушкин внук.

*(использованы некоторые стихотворные строки  Н.Анишиной)