to: HondIK Что-то все от этих проклятых миллионеров сбегают. И где они их только все находят? Хотя смотря кого считать миллионером. Если дом, построенный в 90-х или двухтысячных годах вдруг стал оцениваться в 3-4 миллиона, то тогда да, много миллионеров в маленькой Дании.

to: kristian2 ...знакома такая семья?....
Да,знаю.Он - датчанин 62 года,имеет хорошую должность в налоговой.
Она - с Украины 40 лет с дочерью 16 лет.Она -прехорошенькая,стройная.
Женаты около 3 лет,путешествуют 4-5 раз в год,купил ей машину,снял прекрасную квартиру в престижном месте.Ее дочь зовет его Папой.Со слов этой женщины характер у него тяжелый.А я так думаю,что просто Г....о.
И по ресторанам и наряды и ...
Как Вы догадываетесь,дорогая Кристианчик,мужчина сосет энергию по полной.
Я бы за него замуж НЕ пошла( в настоящее время,прожив в Дании 12 лет), а уж Датчанкам ОН и нафиг НЕ нужен,это и понятно.

...она - прехорошенькая,стройная...
Это сама эта женщина такая.
Пляшут ОБЕ перед ним,улыбаются,по русски в его присутствии НИ-НИ,только по датски.

Девочки,

на вопрос о том где наши девушки берут миллионеров из Скандинавских странах помещаю тут вам замечательный и правдивый рассказ (но с сокращениями) той самой Ирины, кот. справляла свой юбилей в вышеописываемом ресторане:

Несуразная Маша
Машиным начальником был некий Семен, мужчина лет тридцать пяти с заплывшим жирком телом. Говорили, что у него, кроме жены с ребенком, была еще и содержанка. В один прекрасный день Семен положил руку на Машино мягкое место. Та отпрянула.
— Ишь ты какая, — сказал Семен, — цену ты себе набиваешь, что ли?
Вернувшись домой, Маша рассказала о бабушке о случившемся.
— Не понимаю, — говорила она, — у него же и так две женщины есть.
— Он просто бабник, — передернула плечами бабушка.

B один прекрасный день бабушка зашла за Машей и с таинственным видом повелела ей последовать за собой. Женщины зашли в интернет-кафе.
— Общение или брак? — спросил их молодой владелец кафе по имени Юра.
— Брак, — ответила бабушка.
— Помочь или сами?
— Помочь, — ответила бабушка.
— Плату за меньше, чем за полчаса на линии, не принимаем. А фотография у вас есть?
— Да, — ответила бабушка и вынула из сумочки фотографию Маши полуторагодичной давности. На фотографии Маша была на берегу озера, в купальнике. Она улыбалась и махала рукой тому, кто ее фотографировал, то есть папе. Маше от вида этой фотографии стало немного грустно.
— Русский и английский? — спросил Юра.
— Только английский, — ответила бабушка.
Юра принялся за работу. Он разместил анкету Маши с фотографией на двух сайтах: Lovelyrussian.com («Это место, где Вы реально можете встретить человека, который станет Вашей судьбой») и Dreammatch.com. “I am an honest, hard working and well educated virgin of eighteen. Your happiness is all I dream about”, стояло в анкете. Это очень хорошо, что девственница, сказал Юра, это нужно непременно написать.

***

Стайнар Йоргенсен родился в 1955 году в мирном норвежском городке Хамаре в благополучной и очень обыкновенной семье. У его матери был тяжелый характер, но зато отец был человеком покладистым и избегал ссор. Детство Стайнара было ничем не примечательным. Унаследовав от отца осторожный характер, он за всю жизнь не был даже ни разу оштрафован дорожной полицией за парковку в неположенном месте. Закончив экономическую линию колледжа, Стайнар начал работать агентом фирмы Бош по части оптовой торговли электротоварами, то есть занимался поставкой в магазины разной утвари, вроде сверл и кухонных машин. Проработав в Бош более десяти лет, он поднялся до должности уполномоченного по области Хедмарк, но тут у фирмы возникли затруднения, штат сократили, и тридцатилетнему Стайнару пришлось переехать в Осло. Он получил новую должность и занялся импортом итальянской мебели. Мебель, темного дерева и под старину, была на самом деле дешевой и некачественной, и спрос на нее был умеренный. Тридцати пяти лет Стайнар остался опять без работы. К тому времени он понял, что норвежской публике нужен был модерн. Несмотря на осторожный характер, Стайнар решился начать собственный бизнес. Он начал импортировать стулья из прозрачного, солидного и недешевого пластика, плоские японские диваны с футуристическими полосами и датские солидные шкафы с яркими дверцами. Этот бизнес позволил ему вести довольно комфортабельную и беззаботную жизнь. Стайнар Йоргенсен постепенно стал сибаритом. Его любимым рестораном был «East», где подавали лучшие суши в городе. Не реже двух раз в неделю он ходил в тренажерную студию, играл в теннис с «ребятами» и увлекался горнолыжным спортом. «Ребята» тоже занимались торговлей и были при деньгах.

Стайнар гордился осторожностью своего характера, и втайне презирал других, неосторожных. А что касается женского пола, то влюблен Стайнар по-настоящему был всего лишь один раз, еще восемнадцатилетним юнцом. Девчонка была красивая, но непутевая, она изменяла Стайнару и заставляла его страдать от ревности. Роман закончился сам собой, когда Стайнара призвали в армию. После армии он встречался со многими, но ограничивал интимные отношения гигиеническим совокуплением раз или два в неделю. Да, Стайнар был осторожен и с женщинами. Какая бы особа женского пола не попадалась на его пути, он всегда находил в ней недостатки, и потому оставался как бы неуязвимым. Его последней подругой была некая тридцатипятилетняя Венке, тщетно пытавшаяся его на себе женить. Стайнар втайне презирал ее и за не очень красивую наружность, и за необразованность, но зато Венке была нетребовательной и удобной. Стоило Стайнару позвонить, как она бросала все дела, и бежала его встретить. Но когда Венке звонила ему сама, Стайнар сухо отвечал, что был занят, и Венке его никогда не упрекала, только страдала и плакала тайком.

Но иногда у Стайнара бывала хандра и тоска по чему-то большому и чистому. Это находило на него особенно тогда, когда он слушал хорошую музыку. Стайнар втайне верил, что в один прекрасный день он встретит свою избранницу, воплощение всех мыслимых совершенств, и у него еще будет эта большая и чистая любовь, как в песне. В сущности, у Стайнара нередко бывали сентиментальные настроения, и он говорил, что любил детей. Он был членом организации «Спаси ребенка» и переводил ежеквартально маленькому мальчику из Калькутты по пятисот крон. Еще Стайнар посылал этому мальчику на рождество посылки с разными полезными предметами, вроде калькулятора и футбольного мяча.

Да, Стайнару чего-то не хватало. Когда ему минуло сорок пять, призрак одинокой старости начал маячить на горизонте, и он начал подумывать о том, что пора бы уже и найти эту женщину своей мечты. Она не могла быть норвежкой, потому что Стайнар не выносил требовательных женщин, вроде своей матери. Нет, его жена должна была быть женственной и заботливой, но самое главное, она должна была слушаться и уважать мужа. Она должна была быть воспитана в традиционной, патриархальной культуре. Стайнер начал искать через интернет и был ошеломлен количеством и качеством доступных девушек. В интернете он был точно принц на балу, где самые красивые девушки иза всех сил пытались добиться хоть малой толики его внимания. Нет, экзотические женщины из Тайланда и Малайзии его совсем не интересовали. Честно говоря, ему нравились только блондинки, то есть женщины из Восточной Европы, в том числе и русские.

***

Первой невестой Стайнара была некая Юлия из Латвии. Ей было двадцать четыре года, она только что закончила юридический, прекрасно владела английским и немецким. После двухмесячной переписки Стейнар поехал в Ригу встретить невесту. Юлия выглядела ослепительно, но уже в аэропорту она повисла у него на рукаве и оказалась в его постели в тот же вечер. Стайнар решил, что ничего, кроме супружеской измены, ожидать от такой женщины было невозможно. Проведя в Риге очень приятную неделю, только в день отъезда Стайнар сказал Юлие, что он раздумал жениться на ней, и пытался дать ей пятьсот долларов в качестве компенсации за расторгнутую помолвку. Юлия плакала и кричала, что Стайнар использовал ее, как проститутку, и кидала деньги на пол. Потом она вытерла слезы, подобрала деньги и ушла.

Через полгода после поездки в Ригу Стайнару попалась на глаза анкета Маши. Если уж на то пошло, то три вещи определили его выбор. Во-первых, она была натуральная блондинка, во-вторых, она была в купальнике, и ее полуобнаженное тело на фотографии апеллировало к Стайнару на подсознательном уровне. Но самым решающим фактором было слово «девственница». И вот, когда Маша с бабушкой через три дня снова пришли в интернет-кафе, Машу ожидало письмо от Стайнара. Это было, в сущности, его стандартное письмо, точно такое же, какое было послано десяткам, если не сотням, других блондинок в разных углах мира. “I am a businessman from Norway; I am in a business of an exclusive import trade. I am gentle, devoted and warm-hearted. I respect traditional values and love. I can give a good and secure life to a girl of my dreams. In spite of my being over forty, I am in a good physical shape, and I dare say, I am handsome. I like sports, especially slalom, tennis and diving” («Я — бизнесм

(«Я — бизнесмен из Норвегии, занимающийся импортом элитных товаров. Я нежен, предан и добр. Я уважаю традиции и любовь. Девушке моей мечты я смогу обеспечить хорошее и надежное существование. Несмотря на то, что мне за сорок, я в прекрасной физической форме и, смею утверждать, являюсь красивым мужчиной. Я люблю спорт, в особенности слалом, теннис и ныряние с аквалангом»). Письмо сопровождалось фотографией, на которой Стайнер Йоргенсен стоял на берегу моря, но его лица было почти не видно, один только контур его довольно стройного, поджарого тела.
— Смотри, такой необыкновенный человек! — сказала бабушка. — Какая ты, Маша, счастливая!
Вместе они сочинили ответ. Бабушка посоветовала непременно написать, что Норвегия является страной высокоразвитой культуры, и что Маша знала многих норвежских писателей, например Гамсуна и Ибсена. Маша пыталась возразить, что таких писателей она не знала, на что бабушка ответила, что принесет ей Гамсуна в тот же день, чтобы прочла. Потом вмешался все тот же Юра, и сказал, что очень важно было посылать как можно больше фотографий. У него был фотоаппарат-цифровик, и он мог устроить еще одну фоточку за сто рублей всего лишь. Бабушка вздохнула и начала рыться в кошельке. Потом она вынула из сумки помаду и расческу для Маши, чтобы та прихорошилась. Юра посадил Машу на стул в углу и велел ей выпятить губы, точно она поцеловать кого-то хотела. Маша послушно сделала, как он ей велел. Еще она написала в письме, что раньше училась в элитном колледже, но после того, как отец умер, не смогла продолжать учиться, и теперь работала секретаршей.

Письмо Маши удивило Стайнара. Удивило, потому что она была единственной из многих десятков девиц, с которыми он переписывался, упомянувшей Гамсуна. А упоминание того, что отец умер, тронуло еще и сентиментальную струну в его душе. Более того, письмо возбудило его мужской интерес. С ярко накрашенными и приоткрытыми губами, белокурая Маша выглядела на редкость сексопильно. Он напечатал на принтере фотографию Маши и положил ее в карман пиджака.

В тот же вечер Стайнар сидел в кафе «Три брата» и пил пиво с «ребятами», то есть с пятидесятилетним Уле, с которым он познакомился, еще занимаясь торговлей итальянской мебелью, и с парой других коммерсантов помоложе. Говорили мужчины о серьезных делах. Сначала они обсуждали одного общего знакомого, разместившего большую часть заказов в Индии на льготных условиях, потом говорили о ценах на жилье. Официантка приходила, убирала пустые стаканы и приносила полные. Когда она принесла стаканы в четвертый раз, Стайнар достал из кармана портрет Маши:
— Ну, как она?
— Молодое мясцо, — без особого энтузиазма отозвался Уле.
— Она сирота, — сказал Стайнар, у нее отец был врач. Она хотела учиться, но только средств не было.
— Значит, она будет просить деньги у тебя, — ответил Уле.
— С тобой бесполезно говорить, — обиделся Стайнар.
— Да ты меня не так понимаешь, — примирительно сказал Уле. — Я просто не разделяю твоего интереса к блондинкам. Я выбрал бы лучше филиппиночку. Или японочку.
— Она Гамсуна читала, — отрезал Стайнар.

А на следующий день бабушка и в самом деле принесла Маше «Голод» Гамсуна, и еще самоучитель норвежского языка. Гамсун Маше не понравился. Этакий суетливый и бестолковый герой был у него, заложивший жилетку у ломбардщика только затем, чтобы дать милостыню нищему. И город Кристиания (то есть, Осло), который Маше заранее уже хотелось любить, в книге был некрасивым, состоявшим из одних сараев и чердаков. Зато норвежский язык оказался очень интересным. Слова были короткие и как бы мужественные: гутт, манн, ванн. Вот так и должна звучать речь викингов, думала Маша. И когда они пошли в интернет-кафе еще раз, Маша смогла уже написать целое предложение по-норвежски: Jeg er en god kvinne (я — хорошая женщина), но о Гамсуне она не написала больше ни слова, потому что не знала, что сказать. Это новое электронное письмо сопровождала еще одна фотография Маши, на этот раз в соломенной шляпке. И снимок, и письмо привели Стайнара чуть ли не в экзальтированное состояние. Он был положительно заинтересован. Он решил познакомиться с Машей, но добираться до Никаковска было сложно и неудобно (сначала самолетом, потом шесть часов поездом до областного центра, и оттуда два часа на автобусе), так что было проще и дешевле пригласить Машу в Норвегию, что он и сделал. Маша приехала в июне 2001 года.

***

До этого Маша дальше областного центра никогда не бывала. И поскольку у Мироновых были дальние родственники в Москве, по дороге в Норвегию Маша еще и провела четыре дня в столице. Москва ее совершенно заворожила и закружила. Такой живой, такой бессонный город! Москва была и пышнее, и огромней, чем она ее себе представляла. Но четыре дна пролетели быстро, и еще оглушенная московской суетой, она уже прибыла в Осло, в аэропорт Гардермуэн, построенный из дерева и стекла, который показался ей необыкновенно чистым, чуть ли не стерильным. После Москвы Гардермуэн казался еще и безлюдным. Был июнь, и окружности аэропорта ужасно напоминали пейзажи Никаковска: поля и березовые рощи. Маша до этого верила, что березы бывают только в России, а вот оказалось, они и за границей тоже росли.

К несчастью, Маше, никогда еще не летавшей на самолете, полет представлялся делом сложным и утомительным, и вместо того, чтобы подкраситься и одеть туфли на высоком каблуке, Маша оделась в «дорожные» буро-коричневые брюки и красно-коричневую маечку. Когда она поняла, что промахнулась, Маша попыталась компенсировать неподходящий наряд при помощи помады и туши, но перестаралась, и лицо у нее стало как у матрешки. Стайнар ожидал увидеть интересную красавицу, а из самолета вышла провинциальная простушка. Стайнар сначала даже не узнал Машу, и все продолжал стоять, ожидая женщину своей мечты. Другие пассажиры разошлись, и одна растерянная Маша осталась посреди зала с чемоданчиком в руке. Что-то в фигуре Стайнара, наконец, показалось ей знакомым, она сама подошла к нему и спросила на плохом норвежском: «De — Steiner?» Стайнар немного опешил. Нет, эта Маша ему совершенно не нравилась, но погрузить ее обратно на самолет было невозможно, хоть ему этого сразу захотелось.

Маше же Стайнар показался благородным и импозантным, вроде английского лорда. Он был высокий, с прямыми скандинавскими чертами лица и с проседью в темно-русых волосах. На нем была черная шелковая рубашка и черные брюки с белым ремнем, делавшие его светлую скандинавскую внешность как бы более интересной. Конечно, кожа у него была сухая, обветренная и с морщинками, а рот был плотно и строго сжат, но на такие детали Маша внимание не обращала. И если уж на то пошло, в тот день Стайнар был довольно усталым, потому что накануне он решил попрощаться с Венке, и вместо обычной пары часов он провел у нее целую ночь. Он выпил слишком много спиртного и предавался любовным излишествам до утра. Усталость делала его раздражительным, и теперь он сожалел о том, что поддался неосторожному порыву.

«Ничего, — подумал Стайнар, — я с нею как-нибудь разберусь», — и как ему и полагалось в этакой ситуации, взял у Маши чемодан, погрузил его в багажник своего Мерседеса и повез ее к себе. Маша стеснительно улыбалась, потому что ее норвежского едва хватило на обмен рукопожатиями, а английский Стайнара был с сильным норвежским акцентом, и она понимала его с трудом. И Стайнар ее не понимал, потому что несмотря на «элитное» образование, английский у Маши был довольно плохим. А жил Стайнар в доме на Снаройе, одном из самых дорогих районов в Осло. Дом был совсем еще новым, только что построенным на берегу фьорда, с выходом на воду. Сталь, дерево, стекло и запах моря. Было уже поздно, и море только угадывалось за окнами. Оно лежало огромной черной массой, серебрившейся в отраженном свете, но даже в темноте его присутствие создавало в доме особую атмосферу. Мебель была модерн, тоже сталь и стекло, но при этом очень красивая. Это все заворожило Машу. Стайнар спросил, была ли она голодной, а когда Маша ответила, что нет, он не предложил ей ничего, даже стакана воды. Он просто пр

Он просто провел ее в гостевую спальную и оставил там одну. Это была большая комната на втором этаже, где стены еще пахли краской, и где не было ничего, кроме стенного шкафа и огромной, мягкой двуспальной кровати. После ночи, проведенной с Венке, Стайнар сам изнемогал от усталости, и потому он прошел к себе и сразу заснул, а Маша долго ворочалась и слушала шум волн.

***

Наутро Маша встала рано, в семь часов, оделась и спустилась на первый этаж. Это была суббота. За стеклами, залитое солнечным светом, переливалось море. В кухне, на на широких столешницах из хирургической стали, лежали куски черствого хлеба и крошки, а зеленоватая поверхность стеклянного стола была грязной и пятнистой. Маша нашла в гостиной кусок газеты и оттерла до блеска и стекло стола, и столешницу.

В гостиной был камин, у камина тоже были стеклянные дверцы. Телевизор был встроенным в стену, экран был плоским, метра в три шириной, но Маша не знала, как его включить. А вот книг в гостинной не было. Только на узеньком встроенном стеллаже возле камина было десятка два глянцевых журналов по дизайну, с картинками разной мебели. На втором этаже Маша обнаружила кабинет с компьютером, принтером и ксероксом. Там, наконец, она нашла десяток книг, но все они были на норвежском, так что Маше не оставалось ничего другого, как заниматься норвежским языком по своему самоучителю. Часы тянулись медленно. В десять утра Стайнар все еще спал. Вдруг Маша заметила женщину, приближавшуюся к дому. Полные ее бедра туго обтягивала короткая юбочка, а из декольте тесной черной кофточки выпирали пышные груди. Маше она показалось одетой непристойно, как проститутка.

На самом же деле это была бедная Венке, которую неожиданная любовная щедрость Стайнара привела в полное смятение. Она совсем не знала, что он остался у нее на всю ночь только потому, что он собирался к ней никогда уже больше не приходить, она-то думала, что наоборот. Вот потому бедная Венке и решила явиться сюрпризом, одевшись в то, что ей представлялось соблазнительным и сексопильным нарядом. Но тут дверь ей открыла белокурая молоденькая Маша, и когда Венке спросила ее, где Стайнар, та ответила: «Ikke forstеr» («не понимаю»). Венке рванулась мимо Маши прямо наверх, в спальню Стайнара, и через минуту оттуда послышались громкие голоса. Из всего, что Венке кричала, Маша могла разобрать лишь одно единственное слово «хура»(б...ь). Минут через десять Венку вытолкнули, она шлепнулась на пол в коридоре, поднялась и ушла, а когда Стайнар вышел из спальни, на щеке у него была красная полоса, вроде неглубокой царапины.
— Ты меня извини, — сказал он Маше, — она просто сумасшедшая женщина.
— А что такое «хура»? — спросила его Маша, но Стайнар не ответил.
Он прошел на кухню и начал хмуро и сосредоточенно варить на стальной, блестящей кофеварке кофе «эспрессо». Одет он был в синий махровый халат, из-под которого выглядывали жилистые ноги, и волосы у него были нечесаные, торчком. Маша тактично молчала, понимая, что он был в плохом настроении. Стайнар поставил перед нею белую чашечку и начал пить сам. Аромат этого кофе казался небесным, но вкус был горьковатый. Маша выпила кофе, каким оно было, не решаясь попросить сахару. Потом Стайнар опять нарушил тишину:
— Кушать будешь?
Он достал из морозилки булочки и положил их в духовку. Аромат сдобы поплыл по всему дому. Маша завороженно наблюдала эти незнакомые кухонные ритуалы. Время близилось к полудню, и за окнами стальным блеском поблескивало море. То есть, это был узкий залив моря, так называемый фьорд, километра два в ширину. Стайнар раздвинул стекло двери, отделявшей гостиную от террасы, и в доме потянуло свежестью. Катера проплывали по воде так близко, что были слышны голоса людей, сидевших на палубе.

Во время завтрака на Стайнара вдруг нашла тоска, и ему подумалось, что если он женится на этой русской простушке, то уже никогда у него не будет того высокого и чистого, какое ему грезилось. Ему подумалось, что нельзя терять время на таких, как Маша, иначе уйдут драгоценные годы, и он, Стайнар, так и не найдет своей судьбы. А Маша глядела на его сердитое лицо наивным взглядом своих голубых глаз и почему-то чувствовала себя виноватой.

После завтрака Стайнар вежливо предложил пойти искупаться. Идти было недалеко, три шага всего лишь. Маша переоделась в купальник а Стайнар вышел из дома как был, в махровом халате. Стайнар прыгнул на деревянный причал, принадлежавший дому, скинул халат и оказался в чем мать родила.
— Мы будем купаться нагишом, — заявил он, — и мне наплевать на то, что соседи скажут.
Маша потупилась и ничего не ответила. Стайнар подождал, а потом сказал:
— Ладно, можешь не снимать купальника, — и бросился в воду.
Через несколько минут Маша последовала за ним, плывя собачьим стилем, высоко задирая голову, чтобы не замочить волос. Через раскрытую дверь веранды было слышно, что звонил телефон, но Стайнар этого точно не замечал.

А если уж на то пошло, то разделся Стайнар догола нарочно, желая раздражить Машу. И хотя он и нравился ей одетым, его нагое тело показалось Маше некрасивым и неприятным. Живот у Стайнара был дряблый. Грудь была безволосая, но зато бедра поросли густой темной шерстью. Но неприятнее всего выглядели его половые органы, то есть большая мошонка, морщинистая и белая, и потом торчащая из мошонки красноватая колбаска члена. Но Маша честно старалась не обращать внимания на его наготу.
— Так делают в Норвегии, — сказала она себе, — здесь это так полагается.

Часа через полтора, когда Стайнар с Машей лежали на причале и загорали, один катер подплыл совсем близко.
— Алло, алло — закричал с палубы Уле. — Я тебе, Стайнар, звоню, а ты не отвечаешь. Что это ты здесь нагишом, между прочим, не боишься соседей? Не будут они жаловаться, что стриптиз устроил? Познакомь нас, пожалуйста, со своей дамой!
Вместе с Уле на катере был еще один коммерсант, мужчина лет сорока по имени Мортен. Мортен и Уле внимательно осмотрели Машу, и спросили:
— Snakker du norsk? (говоришь по-норвежски?).
Маша сказала, что да, хотя почти ничего, кроме самого этого вопроса, она не понимала. Катер пришвартовали к причалу, и все прошли в дом. Стайнар принес бутылку вина, и перед тем, как он ее раскупорил, мужчины долго изучали этикетку и обсуждали достоинства разных вин. Маша только улыбалась, и постепенно гостям стало ясно, что она совсем не понимала, о чем они говорили. Тогда они начали открыто обсуждать ее саму. Уле сказал, у нее были красивые глаза. Мортен похвалил ее фигуру и спокойное поведение. Потом мужчины опять пошли купаться, а Маша осталась в доме. Она убрала на кухне и переоделась в нарядное темно-синее платье в белую полоску. Придя обратно после купанья, Стайнар оглянул Машу взглядом еще раз, и теперь она даже начала ему немного нравиться.
— Давай мы прокатим ее на катере, — предложил Уле, — покажем ей город с моря.
Стайнар согласился.

Машу посадили на самом лучшем месте, на корме, и Уле накинул ей на плечи плед, чтобы не мерзла на прохладном морском ветру. Фьорд оказался местом оживленным, полным лодок, яхт и катеров.
— Ты когда яхту купишь? — спросил Уле Стайнара. — Смотри, у меня есть для тебя яхта на примете, очень хорошая. Могу тебе устроить со скидкой.
— Просто времени нет, — отозвался Стайнар.
— Ладно, смотри. Причал у тебя пропадает, не жалко?
Мужчины открыли еще одну бутылку вина и налили Маше тоже. Ей это вино совсем не понравилось, у него был терпкий вкус, но она выпила и ничего не сказала. Вообще же природа в Норвегии была хоть и похожа на Никаковск, но в то же время она была точно вымытой и принаряженной, все краски казались какими-то яркими и свежими. Город Осло сбегался к фьорду красивой дугой, он оказался совсем небольшим. Катер причалил к набережной Акер Брюгге, где было людно, где было множество кафе и ресторанов. Уле настоял на том, чтобы они пошли ужинать не в «East», как хотелось Стайнару, а в итальянский ресторан. Он сказал, молодые девушки вроде Маши не любят суши, им больше нравится пицца. А Маша только улыбалась и была на все согласна. Уле был лыс и пузат, он казался ей добрым и стар

Уле был лыс и пузат, он казался ей добрым и старым, совсем уже дедушкой. Маша почему-то решила, что сорокалетний Мортен приходился ему сыном. Она совсем не знала, что во время обеда в ресторане Уле спросил Стайнара, не отдаст ли он ее. Уле сказал, что он видел, что Стайнару Маша не слишком нравилась, а вот он бы на такой с удовольствием женился. Стайнар ответил уклончиво. Он принял приглашение Уле навестить его на даче вместе с Машей в следующий выходной. И Мортен сказал, он тоже бы с удовольствием взял Машу к себе, если б он не был женат. И уж как оно бывает, чем больше друзья хвалили Машу, тем больше она нравилась самому Стайнару. И, как обычно, положительные чувства перерастали у него в физическое влечение. В желание заняться любовью.

И едва они успели перешагнуть через порог по возвращении домой, как Стайнар начал целовать Машу мокрым, пахнущим едой ртом. Маше этот запах был неприятен, но она покорно позволяла Стайнару это делать. Только заметив ее безучастность, Стайнар отпустил Машу «Ты что, не хочешь?» Она смешалась и начала объяснять, что никогда еще никого не целовала. Тогда Стайнар включил свой огромный телевизор, и начал слушать какую-то дискуссию по-норвежски. Маша пыталась продолжать читать самоучитель норвежского языка, но глаза у нее слипались, и Стайнар отослал ее поспать. Оставшись один, он рассеянно смотрел на экран в то время, как тысячи мыслей пробегали у него в голове. Ему вспомнилась Венке, как она ему отдавалась, и какая она была страстная. Стало даже жалко, что он ее больше не увидит. Вспомнились письма красавицы Оксаны из Киева (двадцать два года, учится на инженера), которой он предпочел (как глупо!) эту простушку из Никаковска. Потом Стайнар решил, что завтра же он объяснит Маше, что жениться на ней он не может, потому что она ему не подходит.

***

На следующий день Маша опять проснулась, когда Стайнар еще спал. Теперь у нее есть и муж, и дом, подумала она с гордостью. Несмотря на все знаки невнимания со строны Стайнара, она ни на минуту не усомнилась в том, что она была его невестой. Маша нашла на кухне муку, масло и яйца, и замешала тесто для блинов, чтобы испечь, как только Стайнар проснется. Потом она нашла альбомы и стала рассматривать фотографии. Там было много снимков Стайнара, то на лыжах, то в водолазном костюме, потом много разных женщин, некоторые были очень даже красивыми, еще мужские компании в ресторанах, и уж потом несколько фотографий семейных, с пожилыми людьми и с детьми.

Погода была опять прекрасная, и Осло-фьорд переливался в лучах утреннего солнца. Закончив осмотр фотографий, Маша переоделась в купальник и пошла к воде, так что когда Стайнар проснулся, первое, что он увидел, была стройная фигурка Маши, растянувшаяся на причале. Она присела и начала смазываться солнечным кремом, и Стайнар невольно ею залюбовался. Но заметив, что он проснулся, Маша немедленно поспешила на кухню жарить блины. Когда Стайнар принял душ и спустился вниз, Маша уже ждала его у накрытого стола, нарядная и радостная. На ней было зеленая парадная блузка и белая юбочка. На Стайнаре не было ничего, кроме того же синего махрового халата, и он с удовольствием ощущал собственную наготу и мужское желание под махровым полотном. Утоливши голод живота, Стайнар сел на диван и поманил Машу к себе. «Сделай мне минет», сказал он, приподымая полу халата.

Маша невольно отпрянула, потому что почувствовала прилив тошноты. Тут Стайнар вспомнил, что еще вчера вечером он собирался объяснить Маше, что она ему не подходит. Он встал и оставил Машу одну. Ему опять вспомнилась Венке. Она сделала бы ему минет с улыбкой, она ласкала бы его и одновременно издавала бы страстные звуки. Ему даже захотелось позвонить Венке, и примириться с нею, но в присутствии Маши сделать этого он не мог. «А не отдать ли ее Уле поскорее и развязать руки, — подумал Стайнар. — Он же ее с удовольствием возьмет». И через час Стайнар уже посадил Машу в машину и повез.

Уле жил в хорошем районе, называемом Фрогнер. Дом был красивый, с лепными карнизами, но сама квартира была унылая, темная и запущенная. Под столом в гостинной стояли коробки с образцами товаров, на самом столе лежали горы старых газет и журналов, а поверх всего были пепельницы, до краев наполненные окурками. Сам Уле был сегодня тоже какой-то желтозубый и неухоженный. Он был одет в слишком короткую маечку, не закрывавшую его большого пуза. Он угостил их норвежским кофе из пережаренных бобов, горьким и невкусным. Друзья обсуждали Машу, а она понимала только, что они говорили о ней самой. Но что-то ее в этом разговоре настораживало, нечто неуловимое.
— Послушай, ты уверен в том, что ты действительно этого хочешь? — спрашивал Уле.
— Совершенно уверен, — отвечал Стайнар. — Я не могу на ней жениться, и позволять ей оставаться у меня — это только подавать ей ложные надежды. Чем скорее она уйдет из моего дома, тем лучше для нее же самой.
Друзья решили пока что ничего самой Маше об этом не говорить. Стайнар решил поехал к себе собрать ее вещи, чтобы потом поставить ее перед фактом. Он попросил Машу побыть немного вместе с Уле и сказал, что скоро вернется.

Когда Стайнар ушел, Маше почему-то затосковалось. Ей вспомнился родной Никаковск, и как им всем хорошо было, когда папа еще был жив. Какой папа был добрый и преданный, и как он о них с мамой заботился. Даже слезы к глазам подступили. С Уле разговора у нее не получалось, его английского она вообще не понимала. Уле включил телевизор, по которому шла какая-то комедия, которой она тоже не понимала. Потом он вышел в магазин и вернулся с булочками, покрытыми липкой и сладкой глазурью, только Маша была не голодная. Уле пытался еще предложить ей пива, но Маша только мотнула головой: «спасибо, не надо».

Наконец, Стайнар вернулся и поставил посреди комнаты Машин чемодан.
— Ты будешь жить у Уле, — кратко сказал он.
Маша открыла чемодан, вытряхнула все его содержимое на пол и начала рыться среди вещей.
— Где мой билет? — спросила она.
Билет и паспорт, оказалось, остались у Стайнара. Маша потребовала, чтобы он вернул их немедленно: она собиралась уезжать. Уле пытался ее отговорить, но напрасно.

***

И не прошло и недели, как Маша вернулась в Никаковск, даже не успев толком посмотреть на город Осло.
— Какая ты все-таки несуразная, —сказала бабушка. —И вроде стараешься, и вроде не дура, а все равно получается несуразно.

Наташа,спасибо! Таких историй знаю ну просто мульен!!! А сейчас прочла от Вас с огромным интересом.А ДАЛЬШЕ ЧТО БЫЛО?

Так Ирина на том (и к моему сожалению)закончила этот свой рассказ.

to: Sveta66 Миллионер, от которого я сбежала, и правду был таковым.-))) Был у него миллионый счет в банке (местной валютой). И по этому самому банковскому счету был он самым богатым в своей деревухе=городке. Но я об этом ни сном ни духом. А вот когда узнала, тогда и сбежала, потому что такой экономной скупердяйности я не могла понять и принять от человека, у которрого 5-6 миллионов на счету. Забавно то, что если бы я продолжала прибывать в расстройстве, что мой милый жених переоценил свои силы, и теперь ему (ну и нам) приходится экономить на хлебе и воде, я бы никогда от него не уехала бы, хотя радость от перемены места жительства поубавилось. А взялись его миллионы от жуткой экономии + наследство. Работал электриком, проводил электричество на кораблях. Вроде зарплата нормальная, но когда он мне продемонстрировал расклад месячных расходов, я поняла, что на 4х этого не хватит. Ах, дурачок, переценил свои силы! Вот почему он так переменился! Хи-хи, на мои печали соседи заверили, что все не так плохо, что денег у моего жениха достаточно для семьи, что вообще он ДОЛЖЕН давать мне корманные денюшки..-))))). Я ни-че-го не понимала-)))). А потом узнала про миллионы. Ох, что было, когда я у него об этом спрасила! Это сейчас я вспоминаю с юмором о тех давнишних днях в Дании в доме жениха-миллионера. К стати, Данию и датчан с тех пор нежно люблю. С женихом, после военных действий, расстались друзьями. Он даже пытался меня вернуть, обещав разделит миллионы (видимо соседи косо на него смотрели, хи-хи). Ну это так, воспоминания, навеянные встречей с одной милой датчанкой недавно. А вот стоны женщин, которых не связывает ничего с мужем, кроме собственного желания оставаться рядом с ним, я не воспринимаю в серьез

to: HondIK ...ДОЛЖЕН давать мне карманные денюшки...
Это очень спорно.В законе прописано,что должен поддерживать материально,но вот конкретики на счет кармана нигде нет.Как же у нас в России существует поговорка"закон что дышло,куда повернешь туда и вышло"

to: natashakop Жаль.

to: HondIK А почему он вас перестал учить? Научил всё-таки или понял, что бесполезно?:)

to: parken Так это ж не мои слова были, а соседи так сказали-)))). Я вообще считаю вопрос о том, что кто-то кому должен очень спорным

to: Aurora Ха-ха, просто видимо по его меркам закончилось время моей адаптации. А может просто со мной ему лучше, чем без меня, поэтому подобных задвигов-нравоучений-опеки-тирании (нужное подчеркнуть) стало меньше. Да и знает он, что я ведь и дверью могу хлопнуть-)))). Не побоялась это сделать с голой по...й. Ну а сейчас наше расстование ему накладно станет-)))). Не знаю уж, что положительно влияет на его трудный и нелегкий х-р, моя святость (хи-хи) или трезвый расчет, но дядька постепенно становится мягким и пушистым (тф-тф ч/з плечо)

to: HondIK Произошло укрощение СТРОПТИВОГО.