lusine1972. Море. Рассказ

      Июль… Сочи... Разгар ультрафиолетовой лихорадки. Я лежу на раскалённых камнях городского пляжа. Глаза закрыты, но раскалённое добела солнце проникает под кисейную ткань век. Губы пересохли. Тело безвольно капитулирует под натиском просоленного морем зноя. Любое движение кажется невероятным. Все физические ресурсы обезвоженного организма стараюсь сберечь для рывка к живительной прохладе вспененной прибоем воды. 
      Со всех сторон доносятся обрывки человеческой речи, разодранной ветром на бессвязные фразы. Но и эти невнятные фрагменты тонут в морском шуме, обволакивающем сознание. В этом звуке есть всё: и накатывающая на прибрежные камни волна, и крики птиц, и шум ветра в верхушках деревьев, и восторженный визг купающихся детей. Этот коктейль, составленный природой из нескольких десятков звуковых частот, исцеляет быстрее, чем легион учёных психоаналитиков. 
      Повинуясь инстинкту, я встаю, и, всунув ноги в обжигающие тапки, ковыляю в сторону моря. Первые шаги в воде мучительны: беззащитные оголённые ступни буквально переламываются на подводных камнях. Поэтому, как только позволяет глубина и собственное водоизмещение, я бросаюсь в воду всем телом. Мгновенно происходит чудо: земное притяжение, приковывающее человека к грешной земле, пасует перед первородной очищающей силой воды, и я утрачиваю свой вес. Я плыву, наслаждаясь невероятным ощущением невесомости. 
      Море превратило Солнце в миллионы солнечных зайчиков, пытающихся проникнуть в чёрную точку сузившегося до предела зрачка. Перед глазами белые пятна, украшенные крошечными радугами. В ресницах застряли водяные брызги. Барабанные перепонки всё ещё сотрясаются назойливым гулом пляжа. 
      Я ныряю, погружаясь в тишину. Открываю глаза и плыву некоторое время под водой в полном одиночестве, пытаясь запомнить это несравненное ощущение спокойствия и полной свободы. Сейчас я зависима только от объёма кислорода в своих лёгких. Я пытаюсь дотронуться до гладких камней, случайно вспугиваю серебристую рыбёшку. Лёгкое покалывание в груди заставляет меня всплыть. Тишина обрывается, яркий свет обескураживает глазное дно. 
      Выныривая, я каждый раз убеждаюсь, что негодующий крик, сопровождающий появление человека на свет, вполне оправдан: переход из одной животворящей стихии в другую происходит весьма болезненно. Погрузив лицо в воду, продолжаю плыть, пока не появляется чувство лёгкой усталости. Я переворачиваюсь на спину, распрямляю позвоночник, закрываю глаза и, разведя руки и ноги в стороны, замираю. Я лежу на воде, как на облаке. 
      Покачиваясь в такт лёгкой волне, начинаю осторожно вызывать из памяти недавние события, возвращающиеся ко мне в виде бледных немых слайдов: вот счастливое лицо моего мужа, только что узнавшего о будущем отцовстве; его сменяет искажённая криком физиономия моей начальницы, которую вытесняет спина таксиста, эвакуировавшего меня в тот день с поля боя офисных служащих. 
      Не застав никого дома, я купила пиццу, бутылку вина и двинулась в сторону гаража, где, судя по времени, должен был находиться мой муж. Я отчетливо помню, как спешила, подгоняемая желанием удивить его своим неожиданным прибытием. Но удивляться в тот вечер предстояло мне...

      ...Девица была весьма посредственной внешности, да ещё перепуганная... Он как-то нелепо застрял между рычагом передач и рулём. Дёргаясь, как сломанная марионетка, мой единственный (в течение последних десяти лет) мужчина пытался натянуть брюки, издавая невнятные булькающие звуки. Я заворожено смотрела на них через лобовое стекло, ничего не чувствуя. Не знаю, сколько могло продлиться это немое созерцание, если бы не резкая мучительная боль где-то внизу живота, от которой перехватило дыхание. Преодолевая невероятную слабость, я собрала остатки сил и, разбив бутылку красного вина о глянец автоэмали, сбежала из его жизни, чудовищно хлопнув железной дверью.
      Всё это произошло в мае. Сейчас заканчивается июль. Я благодарна своей памяти за то, что она не сохранила подробности последних двух месяцев моей жизни. Всё это в прошлом, из которого мне удалось убежать сюда, к морю, к целительной философии большой воды. Я поселилась в частной гостинице, в которой нет одноместных номеров. Под одной крышей со мной живут шесть семей в различной комплектации. Им нет до меня никого дела, и в моей ситуации это бесценно. Я рано ложусь спать, рано встаю. Вот уже неделю я живу по законам природы, подчиняясь капризам настроения, полностью доверившись собственной интуиции. Я заставила разум замолчать, перепоручив его функции инстинктам.
      Рано утром, когда солнце едва заметно обозначает себя бледно розовой полосой на линии горизонта, я просыпаюсь и выхожу на балкон. Стоя с закрытыми глазами, подставляю сонное лицо прохладному утреннему бризу, по телу бегут мурашки. Вслушиваясь в тишину, стараюсь уловить звук прибоя. Наступающий день - как чистый лист, на котором будет написана очередная глава моей жизни.
      Я прихожу на пляж первая, перетаскиваю шезлонг поближе к воде и лёжа на животе, строю пирамиды из гальки. К девяти часам берег оживает: его начинают суетливо заселять проснувшиеся и плотно позавтракавшие курортники. Чтобы не вызывать сомнений в своей умственной полноценности, я сворачиваю строительство и замаскировавшись открытой книгой и тёмными стёклами очков, начинаю наблюдать за окружающими. 
      Сегодня справа от меня расположилась пара нетерпеливо влюблённых друг в друга подростков. Они непрестанно целуются и ощупывают друг друга, вызывая недовольство располневшей от благонравия дамы, опасающейся, что её десятилетний сын может узнать что-то новое о человеческих отношениях, а муж - вспомнить давно забытое. 
      Прямо передо мной, часами не меняя позы, сидит старик, глядя в сторону моря. Он приходит в одно и то же время с крошечной кудрявой девочкой. Я не вижу его лица, но у него спина сильного, бесконечно усталого человека. Он садится прямо на камни, не раздеваясь, лишь расстегнув рубашку, и застывает равнодушный ко всему. В своё одиночество он впускает только внучку. Каждый его жест, каждое слово, обращённое к ребёнку, пропитано невероятной нежностью. Иногда к ним присоединяется пожилая ухоженная дама. Она церемонно обращается к девочке и почти не замечает своего спутника. Судя по всему, это его супруга, единолично несущая бремя семейной гордости. Вероятно, он устал от её суетливого стремления к общепринятым благам, а ей надоело преодолевать его усталость. Прожив вместе тысячу лет, каждый из них думает, что незаслуженно осчастливил другого своим самопожертвованием и, что, возможно, всё это не стоило такого финала. 
      Перед обедом они молча собираются и уходят, в отличие от моей соседки справа. Это жилистая женщина лет сорока, распинающая себя на камнях пляжа целый день. Она экспериментирует с причудливыми позами, смена которых гарантирует равномерный загар и устойчивый интерес окружающих. Когда бы я не пришла на пляж, она неподвижно лежит там, закрыв глаза и распластав конечности. Её задача ясна: поглотить как можно больше ультрафиолета. Цель же такого самосожжения предполагает много вариантов, начиная от подтверждения самого факта отдыха на море, и заканчивая ловлей мужчин на загорелое тело. Интересно, почему их действительно так привлекает загар? Может это подсознательная тяга к другой расе? Или загоревшая кожа сохраняет аромат легкомыслия и безответственности курортных романов? 
      Словно в ответ на мои мысли по поводу летних адюльтеров, в памяти всплыл вчерашний инцидент в гостинице. Вечером я спустилась в кафе, чтобы поужинать и стала свидетелем шумной сцены. Изучая меню, я с удивлением поняла, что тихую семейную пару, живущую на втором этаже, неожиданно посетила законная супруга, не предусмотренная программой их отдыха. Не обнаружив постояльцев в номере, она догадалась спуститься в кафе, где и застала их, парализованных друг другом, полумраком и тихой приятной музыкой. Наблюдать за происходящим было немного стыдно, но очень интересно: «точка кипения» по накалу страстей и лексическому многообразию в сравнении с российской действительностью просто в пыль не попадает. После скоропалительного бегства всех действующих лиц – я, в приподнятом настроении, завершила ужин, и, взяв с собой в номер бутылку вина, покинула недавнее поле боя. Лёжа на кровати в полной темноте, ощущая ладонью прохладу тяжёлого бокала, я думала о том, что, действительно, побывав на чужих похоронах, чувствуешь себя несколько приободренным. Наверное, именно в этом - корни человеческой социальности: мы патологически нуждаемся в общении с себе подобными.
      Сегодня вечерний поход на пляж едва не сорвался: гуляя днём по набережной, я решила заказать свой портрет у сидевшего там халтурщика, вооружённого углем и мольбертом. В течение всего сеанса я активно улыбалась, тараща счастливые глаза, а он холодно смотрел на меня. Через полчаса с ещё недавно чистого листа бумаги на меня смотрели мои собственные запредельно грустные глаза, под которыми на предусмотренном природой месте безвольно улыбались скомканные губы. В общем, не удивили меня только волосы, по обыкновению в беспорядке и изобилии окружающие лицо. То, что я увидела, было настолько правдой, что у меня не хватило духа даже удивлённо поднять брови. Я расплатилась, и беззвучно подавившись комом, предательски возникшим в горле, растворилась в полуголой толпе. Я брела, держа в руке свою неожиданно материализовавшуюся душу и думала о том, что либо художник не так уж плох, либо при первом взгляде на меня сердца случайных прохожих должны начинать кровоточить. Всё умиротворение последних дней рассыпалось в прах, словно песочный замок, смытый случайной волной. Мне снова стало невыносимо плохо. Это было похоже на выход из наркоза, когда организм, осознав обман, ставит всё на свои места, возвращая боль. 
      Мгновенно обессилев, я еле дошла до первого попавшегося столика какого-то кафе, и села, уронив руки и портрет на колени. Дышать было тяжело, во рту появился металлический привкус, в висках бешено бился пульс. Я снова стояла в полумраке гаража... Почему-то память сохраняет много мелких деталей, и именно они в последствии наиболее болезненны. Не знаю, сколько я могла просидеть там, кружась в водовороте собственных переживаний, если бы подошедшая официантка не вернула меня в действительность своим будничным голосом. Ничего ей не ответив, я встала и, плохо ориентируясь на местности, пошла вдоль набережной.

     Я добралась до гостиницы с наступлением сумерек. Не зная, что делать с собой и с этим вечером, я решила спуститься к морю, хотя с детства боялась темноты. С удивлением я обнаружила, что даже в столь поздний час пляж трудно было назвать пустынным: то тут, то там виднелись тёмные силуэты любителей ночного моря. Луна была цвета сливочного масла, почти полная и висела настолько низко, что была похожа на городской фонарь. Звёзд ещё не было. Вода, в которую я постепенно погружалась, напоминала чернила и казалась очень плотной. Когда полоска берега едва угадывалась где-то на горизонте, в мою голову пришла мысль о том, что одиночный заплыв в ночном море не обязывает к возвращению на берег. На мгновение показалось, что тёмная вода примет меня, не убив, а растворив в своей толще, даруя долгожданное беспамятство. Я точно знаю, что не хотела умирать, когда моё оцепеневшее тело начало уходить под воду. Глаза были закрыты, губы плотно сжаты. Не чувствуя ничего особенного, я собиралась перейти Рубикон, когда неожиданно привычка дышать взяла своё. Я сделала спазматический вдох и носоглотку обожгла соль морской воды. Эта боль словно разбудила мой мозг, вместе с которым проснулся инстинкт самосохранения и неистребимое желание жить. Несколько резких движений вернули меня на поверхность. Я сделала глубокий вдох, впустив в лёгкие воздух, и открыла глаза. Это было, как второе рождение. Оглушённая алмазным мерцанием звёздного неба, я медленно поплыла к берегу. И там, на тёплых камнях пляжа, я оставила всю сбою боль, обиду и ненависть.
     Проснувшись на следующее утро, я физически ощутила притяжение моря. Меня тянуло к нему, как тянет к мужчине, близость с которым приносит не только чувственное удовольствие, но и душевное успокоение. Наспех собравшись, я почти выбежала из гостиницы.... Бросив вещи на берегу, я пошла к воде. Прибой ласково подкатывал к ногам. Море постепенно обволакивало меня, нежно удерживая на поверхности. Я любила его, как любят живое существо, и это чувство было замешано на доверии и благодарности. Мне было невероятно легко, никаких обременительных мыслей: разум, подсознание и память были девственно чистыми. Море полностью исцелило меня от тоски и сомнений, вернув желание жить дальше.

lusine1972 (Россия)

Дата первой публикации: 2009-06-02

Предыдущая публикация lusine1972:
Пережившим тридцатилетие посвящается...