Яна (Бельгия): Я люблю его, но совсем иначе, чем 25 лет назад

 Продолжение моей давней истории:  «День этой встречи я отмечаю до сих пор»

Добрый день, Ольга! Я появляюсь у вас в виде корреспондента по разу в пять лет, кажется... Читаю журнал много лет почти ежедневно, но не решаюсь нагрузить своими письмами. В то время, как уже несколько лет хотела написать о продолжении истории, которой пошел 25-й год... Всё это можно считать второй частью моего письма, хранящегося у вас под заголовком «День этой встречи я отмечаю до сих пор». Это по-прежнему так.

И вот неделю назад, разменяв 25-й год этой встречи, я решилась попробовать описать вам следующий виток этой спирали. В 2002-м году в феврале раздался звонок в моем бельгийском доме, я взяла трубку, и ноги у меня подкосились. Это звонил мне тот, чьим именем я назвала сына. После недолгих и нерегулярных писем ко мне в 1-ю эмиграцию, я потеряла его снова. С зимы 1993-го года от него не было ни строчки, ни слова. Впрочем, он ещё пару лет спустя как-то звонил мне и даже говорил, что хотел бы приехать, но я была не одна в комнате, сдерживалась, как могла, он был сбит с толку моим ровным голосом, я отвечала только «да, это я», «с удовольствием», «это можно обсудить» и прочее, так что он больше не звонил.

Потом за 10 лет я переезжала 7 раз, всё моталась по съемным квартирам, пока вообще не уехала в Бельгию, где, разумеется, просто так по наитию разыскать меня было невозможно. А я искала его, звонками и безответными письмами в Москву, по единственному известному мне адресу... а потом осенило: набрала его имя в поисковике, и экран загрузился... в это трудно было поверить, но в числе прочего появилось моё собственное изображение: мой портрет, написанный когда-то им. На сайте была и просьба ко всем интересующимся писать отклики. Я написала немедленно – и вновь настала тишина. Конечно, мне следовало бы сообразить, что не он хозяин и владелец сайта, и это не личный адрес, но всё же я ждала и ждала...

И вот ещё год спустя - звонок раздался. Оказывается, он давно живет в Париже, но ещё постояннее – в другой стране. Его необычайно ценит глава той страны, дает индивидуальные заказы; забегая вперед, скажу, что его последние работы, этого уже, 2008-го года.

Тогда же всё это меня потрясло. Куда пропали мои письма в Москву, в которой он не появлялся с 1995-го года, я не знаю. Разумеется, попали в чужие руки, как жаль... Но я наверстывала упущенные годы огромными глотками. Он вновь стал хаотично писать, звонить, и вот дошло до того, что мой муж, который пришел в восхищение от его работ, едва я в первый же вечер показала ему сайт, и немедленно поставил моё изображение на экран своего рабочего компьютера, довольно скоро сказал мне: вы так долго не виделись с ним... не хочешь ли ты встретиться? Давай поедем в Париж дня на три?

Хочу ли я?.. Надо сказать, что я никогда не обмолвилась мужу ни словом о том, кем для меня в действительности был этот человек. Довольно того, что мы никогда не были вместе, у нас никогда не было близости, но это не умаляло для меня сущности той звездной любви, которая меня, собственно, и создала такой, какая я теперь есть, и какой досталась моему мужу. Мой муж знал только, что мы знакомы тысячу лет, когда-то жили в одном городе, расстались полтысячи лет назад, и для него, вероятно, вся эта картина складывалась во что-то вроде «друга детства». Поэтому он и предложил мне поехать к нему, вот так запросто.

Надо сказать правду, я всё же изменилась, и очень. У меня за 19 - на тот момент - прошедших лет всё же выработался некий иммунитет. Прививка не прошла даром. Его имя ассоциировалась у меня теперь только с главным мужчиной на земле – с сыном (сын не его, но назвала сына его именем), да и надежный тыл в лице мужа очень помогал в собственной самооценке. И было ещё нечто. Я была беременна, буквально 6-7 недель.

Мы договорились о встрече и отправились в Париж, от нас - это машиной три часа. И вот 13 лет спустя, после расставания в Москве у конторы нотариуса, из которой мы вышли вместе, через 19 лет после начала всей этой истории в маленьком выставочном зале, через тысячу моих прожитых жизней, сброшенных кож, двух эмиграций, - я, мой муж, сын и моё ещё невидимое новое дитя - поднялись из перехода метро - и наверху нас встретил он...

Случись эта встреча не на глазах у моих родных, она прошла бы иначе. Но мне пришлось чрезвычайно жестко владеть собой, и моё беззаботное и радостное оживление было отчасти наигранным. Трудно через 13 лет космических перемен в своей жизни вести себя непринужденно. Вечер мы провели в его крошечной парижской квартирке. С гигантским напряжением я вошла: предстояло впервые увидеть ту, что заняла место, которое я мыслила своим, ту, что родила ему дочь... Увидела. Познакомились. Впечатление самое нейтральное: неработающая дама при муже. В меру приветлива, в меру улыбчива, в меру бесцветна. Чувствуется по их отношениям, что живут они мирно, гладко и совсем неплохо. Она сказала, что наказала сама себя: не приготовила ужин к нашему приходу и теперь вынуждена быть на кухне. И ушла готовить.

Пока её не было, что крайне облегчило мне дыхание, мы занимались тем, что пересмотрели все имевшиеся в квартире его работы. Многое фотографировали. «Странно, - сказал он,- когда я жил в России, меня обвиняли в западничестве, в европейской манере письма, Теперь, когда я уехал, я изумляюсь этому ещё больше: я никогда не чувствовал себя более русским художником, чем когда-либо». Это правда, русскость его искусства в лучшем смысле этого слова, пела с полотен. Дело было не в антураже, не в кокошниках или балалайках. Пластичность, задумчивость, широкий полет, свобода и бунинское «легкое дыхание». Понимаете?

Мой сын с восторгом рассматривал всё. Он вырос под сенью его портретов и теперь встретился с их создателем. Мы заговорили о детях, и вот тут я встретилась с тем, чего не могу понять и осмыслить уже 5 лет. Оказалось, что дочь свою, к существованию которой я так ревновала и так болела когда-то, что это не я ему её родила, они не видели уже 8 лет. Вы можете себе представить, что я почувствовала, когда узнала это? Я всегда знала, что превыше его призвания, его работы, его таланта у него нет ничего. Он когда-то вырвался в Москву. Потом он вырвался в Европу. Я знаю его: он работает даже тогда, когда в его руках нет кисти или пастельного мелка. Но ДОЧЬ? Он уехал в 95-м году, когда девочке было 5 лет. Позже жена приехала к нему.

На мой робкий, но полный вселенского непонимания вопрос, они по очереди начали говорить, что здесь всё так непросто... всё так сложно... так трудно с финансами... да и просто некуда поставить ещё одну кровать... а французский язык, ведь надо ходить в школу!... а кто всё это будет делать, осуществлять, заниматься бумагами, режимом, уроками... – Но хоть летом, на каникулы?- робко спросила я. – Ах, мы живем в таком напряжении, у нас самих-то никогда не бывает каникул!.. Я переводила глаза с него на неё и НИЧЕГО не понимала, как не поняла и до сих пор.

Я и не подозревала, что я, никогда не расставаясь со своим сыном, совершаю что-то непосильное. Там, где есть крыша для меня на эту ночь, есть место для него. Там, где есть кусок хлеба, половина принадлежит ему. В любом закутке, куда забрасывала судьба, есть место для его кровати, и я занимаюсь документами, школами, он учит языки, переезжая... а разве могло это быть иначе? Разве могла бы я расстаться с самым родным и самым любимым человеком на свете, Со своим ребенком? С ребенком, который разделил со мной всё, как никто другой: нужду, одиночество, заботы, тоску, жизнь, любовь, свет?

На тот момент, что мы встретились в Париже, их дочери было лет 13. Вы представляете себе разницу между 5-летним ребенком и подростком? Я думаю, что родители не узнали бы её, встреться они случайно на улице... Всё, что его жена пару раз пыталась сказать о дочери, ограничивалось воспоминаниями: «когда Анютка начала говорить...» или «однажды она нарисовала лошадку...» - свежее этого у этой матери ничего в памяти не было! Потому что она оставила дочь на бабушку и прочих родственников. Может быть, они созванивались каждый вечер, может быть, они засылали на её содержание баснословные суммы, может быть, они писали ей ежедневно длинные нежные письма, - не знаю. Но они её оставили 8 лет назад!!! Так это и осталось для меня неразрешимой загадкой.

На следующий вечер мы встретились ещё раз: на Монмартре, возле карусели у подножия Сакре-кер. Всё вышло, как всегда с ним: полная нестыковка. Назначено было в семь. Я стояла там почти до девяти, спина болела неимоверно, тошнило от токсикоза. И в Париже, как и всегда в России, я ждала его, ждала, ждала, не зная, что и думать... Мобильный молчал. Наконец, около девяти они с женой вдруг вылетели из какой-то машины, тыча мне в лицо часами: вот! Часы остановились около шести! И они совсем не сориентировались, а потом добраться было трудно, уговорили знакомую подвезти! а ехать далеко, они были в Шантильи на ежегодных скачках, и т.п. и т.д.

Мы пошли в маленький ресторан впятером. Я села рядом с мужем. Они - напротив. И весь вечер я думала об одном и том же... ВОТ Я С НИМ. Прошло 19 лет. 19 лет назад я мечтала о том, чтобы быть всегда с ним. Этот вечер входил в число этих лет и в понятие «всегда». Этот вечер мог быть одним из всех прочих вечеров, а мог быть взят произвольно, как пример: я с ним. Если смотреть на всё из космоса, то на маленькой планетке Земля не так существенно, сижу ли я на стуле рядом, будучи его женой, или напротив. В этот день, в этот час, - я с ним. И что же теперь чувствую? И я знала одно: если бы для того, чтобы владеть правом сидеть рядом с ним и быть его женой, мне пришлось бы расстаться со своим единственным ребенком, я бы не согласилась на это никогда.

Я слушала их рассказы, её восклицания («Ах, в Шантильи на дамах были такие шля-япки!») и пыталась примерить это на себя. Это могла быть я? Жить с ним в Париже, вот так сидеть рядом по праву жены и светски, а, может быть, и искренне восклицать о шляпках в Шантильи? И ценой этому всему были бы полжизни моего ребенка, проведенные врозь с ним? О, НИКОГДА... НИ ЗА ЧТО... – цепенело всё у меня внутри.

С того вечера прошло ещё 5 лет. У меня родилась дочь. Из нечастых звонков и писем моего художника я знаю, что они с женой ездили в Москву на похороны его мамы, и тогда же, кстати, увиделись с дочерью, на тот момент уже 17-летней. Через пару дней они вернулись в Париж, разумеется, без неё. Наверное, увидели, что для кровати взрослой, практически незнакомой девушки у них решительно нет места. Ей сейчас 19. Больше 13-ти лет, как она сирота при живых родителях, живущих, ах, в Париже и Монте-Карло. Как могло в их жизни найтись место для своих кроватей, но не нашлось места для единственной дочери, я постичь не могу.

Мне не хочется выводить никакой морали. Мне не хочется выписывать концовку «рассказа», как я, мол, разочарована и как я его разлюбила. Я люблю его – совсем иначе, чем 25 лет назад, совсем по-другому. Я по-прежнему вижу его во сне, просыпаясь рядом с мужем. Я волнуюсь, когда что-то напоминает о нем. Я могу без него жить, хотя когда-то это представлялось невозможным, - а что мне ещё оставалось делать? И я могу жить вполне достойно. В моей жизни есть люди, которые мне дороже него и дороже собственной жизни. Им сейчас 17 лет и 4 года.

Предыдущие письма Яны:

ДЕНЬ ЭТОЙ ВСТРЕЧИ Я ОТМЕЧАЮ ДО СИХ ПОР
.
БЫВШАЯ ЖЕНА СЧИТАЕТ ЕГО ЖИВЫМ ОБОРУДОВАНИЕМ
.