Александр был наряден и торжественен, как банк накануне краха. Только мраморный фасад и тонированные стекла заменял элегантный серый костюм, кремовая рубашка со сверкающими запонками и стильные черные ботинки. Да и крах в его жизни был вовсе не накануне, а вот только что свершился. Понять это было нетрудно. Когда у человека такой отрешенный взгляд, и он спускается вниз по лестнице, то ступеньки под ногами оказываются как бы случайно. Он вышел из подъезда и аккуратно поставил корзину с такими же, как рубашка, кремовыми розами в чугунную урну и медленно побрел по осенней улице. Натюрморт получился исключительный. Вызывающе прекрасные цветы в кощунственно безобразной оправе. В другое время Александр, пожалуй, мог бы оценить собственный экспромт. Еще и порассуждал бы на эту тему. Мол, все прекрасное в нашей жизни чужеродно и недолговечно. Например, любовь, красота, молодость. Но это в другое время. А сейчас он шел и думал о том, что растертые в прах листья под ногами напоминают панировочные сухари. Еще неделю назад он сравнивал их цвет с цветом Наташиных волос. Теперь все было иначе.
           Главное, что они договорились пожениться, - страшно сказать, - четверть века назад. То самое волшебное, незабываемое, чудесное лето его жизни было связано со звуками утреннего горна, отрядными линейками, красными пилотками, ухарски надетыми набекрень, и алыми галстуками, такими эротичными на груди пионерок-аксельраток из первого отряда. Рыжеволосая девочка с длинными монгольскими глазами была одной из них. 
           Сашу выбрали председателем совета дружины. Он и сам не ожидал такой чести на закате своего пионерского отрочества. Должно быть, роль сыграли высокий рост и открытое лицо плакатно положительного героя. По существующим в лагере законам он каждое утро на общей линейке должен был принимать рапорты у отрядных председателей. Мол, отряд к линейке построен, готов. И каждый раз его одолевало чувство неловкости оттого, что вполне взрослые парни и девчонки играют в эти выдуманные игры, изображая при этом крайнюю серьезность. Стыдно было оттого, что и он здоровенный лось под метр восемьдесят во всем этом участвует. 
           Наташа была председателем первого отряда. Она рапортовала, глядя на него в упор так пристально, что он вынужден был отводить взгляд от этих слегка раскосых экзотически черных глаз, странным образом сочетавшихся с апельсиново-рыжими волосами. А чего стоили стройные, дочерна загорелые Наташины ноги, едва прикрытые синей мини-юбкой… Обычно, когда Саша проходил мимо, Наташа что-то начинала шептать на ухо своей невзрачной подруге. Потом они обе разражались громким хохотом, выразительно глядя в его сторону. И ему сначала казалось, что он почти ненавидит эту насмешливую рыжую девчонку. И тогда он решил, что однажды накажет ее. Вот прямо так подойдет однажды и поцелует. А потом умрет. Непонятно, от горя или от счастья. Или от того и другого сразу. Но как это осуществить он не знал. Потому что каждый раз, когда Наташа оказывалась рядом, у него вдруг деревенели ноги, а губы пересыхали так, что хотелось припасть к одному из маленьких фонтанчиков, разбросанных по территории лагеря. Он так долго и упорно думал на эту тему, что вздрогнул от неожиданности, когда она запросто подошла  к нему и предложила пройтись по волжскому берегу. Он растерянно согласился, а потом не знал, куда девать свои глаза и руки. Всего себя не знал куда девать. Потому что ему казалось, что сердце стучит так громко, что она услышит и снова станет смеяться. А она не смеялась. Она говорила. И казалось, что она сама боится остановиться, чтобы не повисла вдруг неловкая тишина. Он был рад, что она такая разговорчивая и ему нравилось все, что она рассказывает. Его умиляло и то, что Наташа живет вдвоем с мамой в малосемейке, и то, что необычные глаза она унаследовала от бабушки-китаянки. А ее рассказ о домашнем спаниеле с глазами старого профессора растрогал его до глубины души. Похоже, раньше он думал, что такие удивительные девочки могут жить только в замках, а в пионерские лагеря они выезжают исключительно для того, чтобы разбивать сердца таким, как он, олухам-переросткам. Солнце медленно катилось за горизонт, разливаясь жидким золотом по водной ряби и вставая красноватым нимбом вокруг ее головы.
           -У тебя красивые губы, - сказала она, и, положив руки ему на плечи, совсем по-взрослому прикрыла глаза и запрокинула голову. Она сама поцеловала его, так что наказать ее, как он хотел, так и не получилось. 
           До конца лагерной смены оставалась всего одна неделя. 
И каждый из ее дней был божественно, бесконечно, бессовестно счастливым. Они просто исчезали вдвоем после вечерней линейки, игнорирую детские глупости вроде танцев, ужинов и коллективного просмотра кинокомедий. Он обнимал ее так осторожно, как если бы она была драгоценной антикварной статуэткой, а целуя в сумерках ее глаза и губы, не понимал, где кончается счастье и начинается боль. 
            - Ты выйдешь за меня замуж? - очень серьезно спросил он у нее в последний вечер, когда в ее раскосых, непостижимых глазах бликовали сполохи прощального костра.
           - Конечно, - грустно сказала она, и сжала в темноте его руку своими тонкими холодными пальцами. Грустно, должно быть, потому, что у женщин лучше развит дар предвидения. Ей было тринадцать лет, ему - на год больше. 
 

            - Александр Иванович, зайдите в двенадцатую палату, - пропела Катюша, приоткрыв дверь ординаторской. - Ночью пациентку привезли тяжелую очень. И рыдала, и смеялась, и повеситься грозилась, простыню в клочья порвала. Потом от чертей под кровать пыталась спрятаться. Да сильная такая, систему никак не могли поставить, втроем еле скрутили. 
            Александр мельком заглянул в дверь тринадцатой палаты. Там  лежали на кроватях, изнывая под капельницами, четыре мужика. Рядом на стульях - четыре женщины. Каждая держит за руку своего благоверного. Это чтобы игла из вены не выпала ненароком, чтобы переносить медицинское вмешательство страдальцам было легче. Ясное дело, ведь по трубочкам бежит не спирт и не коньяк и даже не огуречный лосьон. Непривычные для души алкоголика гемодез и глюкоза в организм поступают. 
           Он всегда поражался женской самоотверженности. Бесконечному терпению жен и матерей. Тех, что сжимали руки притихших под действием лекарств поклонников зеленого змия. Сколько ими слез пролито, сколько синяков, полученных под пьяную руку, замазано, а уж слов на мольбы и уговоры потрачено. И главное, никто не гарантирует, что после самого мощного курса лечения через неделю-другую все то же самое не повторится сначала. 
            Женщина лежала в палате одна, и никто не держал ее руку. По опыту работы в наркологии Александр знал, что этим дамам только собутыльников найти легко. О верных друзьях, которые бы их из ямы на свет вытаскивали, и не мечтай. К тому же алкоголь безжалостен к их слабым телам и нежным душам. Первейшая красотка за год-другой регулярного употребления может стать вылитой бомжихой. Одна из таких лежала сейчас перед ним. Нет, не из тех, конечно, что принято называть “синеглазками”. Густые волосы раскинулись по подушке оранжевым веером. Лицо, несмотря на темные круги под глазами, можно было назвать вполне привлекательным.
            Она разомкнула веки и спросила:
            - Доктор, ну почему я вчера не сдохла? Наверное, это соседка-стерва отправила меня сюда? Ну почему мне так не везет?!
            И она захлюпала носом. Александр Иванович никак не мог сосчитать ее пульс, как не мог и вычислить, сколько же лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел эти странные, черные, монгольские, пусть и потускневшие сейчас глаза. 
            - Наташа, ты узнала меня? - тихо спросил он.
            - Сашка, - почти беззвучно прошелестела она и заревела еще сильнее.
            У него было неписаное правило: никогда, ни при каких обстоятельствах не вступать в какие бы то ни было отношения с пациентами. Их проблемы - это их проблемы. Другое дело - помочь или там что-то посоветовать. Но в душу не впускать ни за что. А то ведь, учитывая специфику сложного контингента, ни ровен час и у самого крыша поедет. С Наташей было другое дело. Он ведь впустил ее в свою душу очень давно. Да с тех пор и не выпускал, если быть до конца откровенным. И совсем неважно, что после того самого последнего костра они ни разу не встретились. 

           Он выхаживал ее теперь, как любимого позднего ребенка. Его радовала каждая мелочь. Вот стал более осмысленным ее взгляд, вот на щеках заиграли живые краски. А как совсем по-детски она обрадовалась, когда он положил на тумбочку рядом с ее кроватью гроздь крупного розового винограда…

            Они сидели в больничном сквере, и Александр вновь не мог оторвать от Наташи глаз. И ветер бросал им в лицо ржавые листья цвета ее волос.
            - Я искал тебя тогда весь тот год. Каждый день приходил к твоему дому, даже адрес до сих пор помню, - он назвал улицу и дом, - Но какая-то злобная старуха сказала мне, что ты там не живешь. И я решил, что ты надо мной посмеялась…
            - Глупый, ты неправильно запомнил адрес, - улыбнулась она и уткнулась носом в его плечо. - А я все время ждала тебя, и в ту осень и потом. И когда в другой город уехала, в театральное училище поступила, все мечтала, вот иду я по улице, а навстречу мне ты… И на собственной свадьбе как назло о тебе вспоминала. Вдруг заходишь ты в загс, и я тогда фату срываю и тебе навстречу. Прямо сериал. Я, может, и пить-то стала оттого, что понимала: никого, как тебя, любить не смогу, - и она вновь зашмыгала носом.
            Ну-ну, вот этого Александр не любил: винить в собственных грехах судьбу, родственников и друзей. Он, между прочим, тоже мог запить десять раз. И тогда, когда жена уехала с любовником в неизвестном направлении, забрав единственного горячо любимого сына Митьку. И тогда, когда пьяные малолетние подонки из-за полтинника и обручального кольца насмерть забили лучшего друга Андрея. А сроки им дали такие, что их можно воспринимать разве как поощрение…
            - Выходи за меня замуж, - твердо сказал он, и она согласно закивала. 
 

            Розы в тот день Александр выбирал придирчиво и долго. Те кремовые были само совершенство, на беззащитно нежных лепестках дрожали капли самодельной росы. 
           В Наташином подъезде пахло кошками, и все вокруг напоминало о бесцветной, медленно текущей жизни. Теперь все будет по-другому, - думал он. В их будущей общей жизни не будет места скуке и серости. Их роспись была намечена на полдень, и времени оставалось совсем немного. На его звонок долго никто не отвечал, и он толкнул дверь. Наташа спала, уронив голову на кухонный стол между пустой бутылкой портвейна и миской квашеной капусты. Он тронул ее за плечо, и она подняла опухшее лицо. Александр выразительно пощелкал ногтем по часовому циферблату. Это почему-то подействовало на Наташу, как красная тряпка на быка.
            - Что, пришел меня осчастливить!? - заорала она. - Думаешь, я без тебя не проживу! Нашел, понимаешь, опустившуюся, никому не нужную дуру, отмыл, подлечил и решил жениться. И я что, по-твоему, тебе теперь за это руки всю жизнь целовать должна? Да пошел ты, - она взмахнула рукой, и бутылка со звоном упала на пол. 
            В пьяном неистовстве Наташа стала бить его кулаками в грудь и толкать к выходу. В углу кухни зашевелилось странное существо без пола и возраста, очевидно разбуженное криком. Александр сначала и не заметил его. – Гони его, Наташка, - прохрипело существо, не даст он тебе жить спокойно. 
            Александр не помнил, как дошел до своего дома. Наверное, это должно было с ним случиться. Хотя бы для того, чтобы понять, как чувствуют себя люди, которым нечего больше терять. Он лежал на кровати, бездумно глядя перед собой. Глубокая чернота стояла за окнами, когда раздался телефонный звонок.
            - Саша, любимый, прости! - причитал в трубке Наташин голос. - Я не могу без… - но он не дослушал и нажал на кнопку…  

Ксения Дашкова
 
НАПИСАТЬ АВТОРУ: Kristall@mail.samtel.ru 

Опубликовано в журнале "WWWoman" - http://newwoman.ru  28 октября 2003 года

ВСЕ РАССКАЗЫ Ксении Дашковой:
Розы в старой урне
Ведьмино гадание
Девочка с голубыми волосами