Когда Андрей Петрович помог Наташе собрать разлетевшиеся в разные стороны листочки из упавшей на пол папки, она  заметила, что, несмотря на свой далеко не юный возраст, он очень недурен собой; а когда на следующий день утром он сделал ей комплимент по поводу ее удачной прически, она поняла, что Андрей Петрович еще и обаятелен. Такое сочетание редких в современном мужчине достоинств не могло оставить Наташу равнодушной. Она заинтересовалась симпатичным сослуживцем и вскоре знала о нем все, и в том числе самое главное. 
     Андрей Петрович уже семь лет был разведен и жил один.
     Помимо прекрасного семейного положения, Андрей Петрович имел отдельную квартиру, не новую иномарку и пил умеренно – только в очень хорошей компании. Оставалось лишь удивляться, почему еще ни одна сотрудница их компании не покусилась на это сокровище; но, как известно, толпа слепа, а массы недальновидны. Наташа, прочитавшая «Игру в бисер» до середины, а «Хазарский словарь» полностью, справедливо считала себя выше толпы и разработала детальный план покорения перспективного холостяка.
   Главная ставка в большой игре была сделана на внешность. Ставить на что-либо другое было бы просто неразумно. Во-первых, мужчины любят глазами; во-вторых, Наташа твердо знала, что красива. Еще в ранней юности она обратила внимание на удивительной сходство между своим лицом и портретом декабристки Александры Муравьевой в черной вуали. Тот же взгляд, грустный и привлекательный, та же тонкость черт, та же одухотворенность. Глядя на себя в зеркало, Наташа часто думала, что родилась слишком поздно, и грустила, что ей вовеки не суждено войти в сияющую бальную залу в белом платье и с алмазным венцом на челе, восхищая весь высший свет своей красотой. 
     Правда, разные обстоятельства – то недосыпание, то насморк, то плохой парикмахер – постоянно мешали чистой, возвышенной красоте Наташи проявляться в полную силу. К тому же ее тип внешности был слишком утончен для современного мира, помешанного на вульгарных агрессивных красотках с искусственным бюстом. Отдельные особи мужского пола со скверным вкусом даже считали ее серой мышью, но на таких Наташа не обращала внимания, равно как и на особей женского пола, применявших к ее наружности эпитет «обыкновенная». Впрочем, отчасти их можно было понять: они привыкли видеть повседневную, усталую, замотанную женщину, часто с макияжем на скорую руку и без маникюра, и не знали о волшебной бабочке,  таящейся в серой куколке. И только одна Наташа знала себе подлинную цену.
      Теперь эту цену должен был узнать и Андрей Петрович. В субботу на вещевом рынке на деньги, отложенные на ремонт, Наташа купила два новых деловых костюма – один сексуального красного цвета, другой с очень оригинальной юбкой, и итальянские кожаные туфли на высоких каблуках. В воскресенье она сделала новую, очень удачную стрижку, необыкновенно ловко подчеркнувшую достоинства ее утонченной внешности. В понедельник с мыслью: «Ну, Андрюша, теперь держись!» в гордо поднятой голове она вошла в новом красном костюме и новых туфлях в отдел, где трудился предмет ее вожделения. 
      Преображение Наташи не прошло незамеченным: дамы тут же защебетали, приветливо и не очень, о том, что Наташу не узнать, а Андрей Петрович улыбнулся своей обаятельной улыбкой. Понятно, он не хотел проявлять своих чувств при других. Как умная женщина, Наташа мигом сообразила это и явилась к Андрею в начале обеденного перерыва, когда сослуживцы и сослуживицы ушли обедать. От Веры Сергеевны она знала, что Андрей не любит прерывать работу, пока не закончит определенный этап  – своего рода педант – и часто работает в обед, если работа идет, а обедать выходит позже. Начальство  в курсе и не возражает. И действительно, комната была пуста, а Андрей Петрович сидел за компьютером и оживленно щелкал по клавишам. Озабоченный вид необычайно шел ему. «Ах ты мой лапочка», – подумала Наташа, и протяжно сказала:
– А это снова я!
   Андрей Петрович поднял голову и улыбнулся несколько натужно. 
– Я мешаю? – лилейным голоском осведомилась Наташа, и, получив заверение, что нисколько, принялась раскидывать сети, болтая для виду о всякой чепухе и время от времени бросая на Андрея Петровича таинственно-заманчивые взгляды роковой женщины. Взгляды уже через пять минут пробили броню невозмутимости педантичного трудоголика: он перестал издеваться над клавиатурой и перешел от междометий и односложных предложений к развернутым многословным репликам, так что час обеда прошел очень приятно.
– Вы заходите к нам, – попросила Наташа напоследок, и, улыбнувшись ослепительной голливудской улыбкой, ушла. Для первого раза сделано было достаточно.
   На следующий день Наташа, в новом фиолетовом костюме с оригинальной юбкой, вновь пришла к Андрею Петровичу в обеденное время. Разговор был не менее забавным, но когда Наташа намекнула, что можно было бы пообедать вместе, он вежливо отказался. 
       Так и повелось. В течение нескольких недель Наташа, улучшив момент, подходила к Андрею Петровичу и заводила с ним провокационные беседы. Мужчина охотно шел на контакт, шутил и смеялся, обсуждал с ней разные темы – от бытовых до философских, был безукоризненно вежлив (джентльмен!) и даже галантен, но дальше разговоров дело не шло. Андрей Петрович не звонил ей домой, хотя она под благовидным предлогом оставила ему телефон, не изъявлял желания ее проводить после работы и даже не заходил к ней в отдел. Сквернее всего было то, что стремясь запутать перспективного холостяка в свои сети, Наташа запуталась сама. Этот человек начинал нравиться ей по-настоящему, до дрожи, до ночных слез от его равнодушия. И непонятно было, как заставить его испытывать нечто похожее по отношению к ней.
       Теперь Наташа вставала на полчаса раньше, чтобы успеть накраситься по всем правилам: нанести основной крем, заштриховать мелкие недостатки кожи, нанести тональный крем, оттенить веки, покрыть ресницы тушью, нарисовать контур губ и нанести помаду, но не обычным способом, а кисточкой – уроки визажиста не прошли даром. Все это было несколько утомительно, зато когда Наташа наносила завершающий штрих – слегка припудривала лицо – она сама не могла удержаться от восхищения: такая красивая, эффектная женщина смотрела на нее из глубины трюмо. Увы, все чаще ежеутреннее созерцание собственной красоты заканчивалось тяжелым вздохом: тот, для кого предназначались все эти усилия, упорно их не замечал. Не помогло даже самое радикальное средство: суперустойчивый блеск  для губ с двойным оттенком. Андрей Петрович улыбался и шутил, шутил и улыбался – и только.
       Попытки подобраться к загадочному холостяку с другой стороны, то есть увлечь его не блеском внешнего, а глубиной внутреннего мира, также завершились неудачей. Напрасно Наташа изучала спортивные странички в газетах и слушала все программы новостей: Андрей Петрович, правда,  приятно удивился, что она тоже болеет за «Динамо» и знает, где находится Ирак, но признания в любви за этим не последовало. Разговоры «об умном» воодушевляли его еще меньше, чем разговоры на общие темы: Андрей Петрович явно не принадлежал к поклонникам женщин-интеллектуалок. Но роль дурочки, которую с отчаяния попробовала Наташа, у нее и вовсе не получилась, так что потом было даже неприятно вспоминать.        
       Устав от бесплодных хитростей любви, Наташа решила сделать маленькую паузу, тем более, что по фирме уже пошли какие-то ненужные разговоры. Обрывок одного она услышала краем уха в туалете: «...бегает за ним, как дура». И хотя имя не было названо, Наташа не усомнилась, о ком идет речь. Ну и пусть. Плевать. Ничего не поделаешь, наличие зрителей  – неизбежный минус служебных романов.  Если все получится у нее с Андреем, они заткнутся, а нет – потреплются и найдут другую тему. Проблема была в другом. Прежняя стратегия не принесла успеха, и Наташа не могла понять, в чем ее ошибка.
        С точки зрения здравого смысла поведение Андрея было совершенно нелогично. Что делает одинокий мужчина, когда на него обращает внимание молодая, на 15 лет моложе, красивая и умная девушка? Правильно, плачет от счастья, или хотя бы немедленно делает шаг навстречу. Несколько раз позвонив в разное время Андрею домой, Наташа убедилась: он действительно живет один, и, похоже, никого не имеет, т.к. бывает дома и вечерами в выходные. Таким образом, решительно ничего не  мешало ему ответить на Наташины чувства; но ответа не было. 
      Предположить, что она ему не подходит по каким-то параметрам, Наташа тоже не могла. В конце концов, кто такой Андрей Петрович? Не олигарх, не суперзвезда и не знаменитый футболист Роналдо. Обычный приличный мужчина, для которого она, Наташа – принцесса Диана и Мэрилин Монро в одном лице. И если он не в состоянии этого понять, то он просто дурак. Но, хотя эта версия и объясняла равнодушие Андрея самым лестным для Наташи образом, принять ее она не могла, даже покривив душой. К сожалению, Андрей Петрович был весьма и весьма неглуп.
       Наташа ломала голову, ломала, перебирала в мельчайших подробностях их встречи, вспоминала все, что слышала про Андрея Петровича  – и ничего не придумала. Многообещающий роман забуксовал в начальной стадии, и последние дни декабря Наташа встречала с отвратительным настроением. Настроение это не смогла развеять даже встреча Нового года в приятной  дружеской компании. Посидели отлично, танцевали до упаду, было несколько интересных мужчин, но все успехи Наташи свелись к тосту «За нашу умницу Наташу!» Как не хотелось ей отомстить коварному Андрею Петровичу, влюбив в себя какого-нибудь красавца, внутреннее напряжение, грусть и тоска не позволили ее женскому обаянию проявиться в полную силу. Никто не взял ее телефон, никто не проводил домой, а единственным знакомством, получившим продолжение, было  знакомство с Тамарой – высокой черноволосой девушкой, одетой в черной платье. 
       Тамара, как и Наташа, работала менеджером по продажам, но угадать ее профессию по внешнему виду было невозможно. Молчаливая, немного отрешенная, она казалась загадочной дамой   не от мира сего, и  Наташа сперва подумала, что перед ней представительница богемы, наподобие Ренаты Литвиновой, или же простая тихая сумасшедшая в период ремиссии. И то, и другое предположение оказалось неверным, зато главное хобби Тамары  и впрямь было необычным. В свободное от работы время она увлекалась оккультизмом.
      Наташа, в благополучные периоды жизни относившаяся к магии, астрологии и всякой чепухе со здоровой иронией, внезапно попала под влияние новой подруги, сыпавшей с отрешенным видом вескими мистическими словами вроде «некромантия», «онейромантия» и «астрал». Она с интересом прочла  книгу «Звезды и судьбы», узнав в Тельце и Стрельце себя и Андрея Петровича, и охотно откликнулась на Тамарино предложение погадать на картах способом «Маленький Альберт». Если к началу гадания остатки скептицизма еще шевелились в душе Наташи, то после фразы:
–    Все ясно: ты безответно влюблена в трефового короля, – последние бастионы пали. Наташа излила душу новой приятельнице до последней капельки, и, вытря дрожащими пальцами предательски выступившие в уголках глаз слезы, спросила, не надеясь получить толковый ответ:
– Что делать, Тамара? Он меня не хочет.
– Как что? – удивилась поклонница белой и черной магии. – Дать ему приворотное зелье, и дело с концом.
– Ты серьезно?
– Конечно. Опаивание – самое милое дело. 
– И что... бывает эффект?
– Стопроцентно. Главное – чтобы он не знал, что пьет. Результат в течение недели.
   Тамара говорила так спокойно, словно речь шла о самом обычном деле, и так уверенно, словно рекламировала шампунь от перхоти. В уме Наташи тотчас мелькнула бредовая мысль: «А может, и впрямь?»  Впрочем, с первого раза до обращения к силам неведомым редко кто дозревает. Наташе потребовалось два месяца и равнодушный, без улыбки взгляд Андрея Петровича, чтобы снова завести разговор о чудодейственном напитке, и еще неделя, чтобы решиться. 
– Тамара! Ты умеешь готовить любовное зелье?
– Что ты! Это высший пилотаж магии, этому надо учиться. Но я знаю одну женщину, потомственную ведьму в тринадцатом колене. Она умеет.
   «Потомственная ведьма в тринадцатом колене» – это звучало страшновато, и в последний момент Наташа чуть не передумала. 
– Я боюсь, – честно сказала она приятельнице, стоя на троллейбусной остановке и с тоской ожидая прибытия троллейбуса, который должен был отвезти ее в логово колдуньи. 
– А остаться старой девой ты не боишься? – съязвила Тамара. – Не бойся, никто тебя не съест. Опаивание – это не наведение порчи, это дело чистое и угодное высшим силам.
– Да? Почему?
– Потому что ты не причиняешь никакого вреда человеку. Ты просто открываешь ему глаза, и он влюбляется в тебя. Ты как бы снимаешь с его глаз завесу – и только. Чего тут плохого? 
– Действительно, ничего, – согласилась Наташа.
 – Тогда поехали.
   Ведьма оказалась симпатичной рыжеволосой женщиной неопределенного возраста. Как ни была взволнована Наташа, она успела бегло осмотреть комнату, куда ее ввели. Жила ведьма очень хорошо: гипсовые с лепниной потолки, витражные стекла, кожаные синие диваны, дорогой черно-белый ковер на полу. Над одним диваном висел диплом Школы белой и черной магии и оккультных наук, над другим – картина маслом «Гадающая цыганка».
– С вас пятьдесят долларов и несколько капель крови, – объявила ведьма Наташе, когда Тамара изложила все обстоятельства дела.
– Кровь... – побледнела Наташа. – Зачем?
– Иначе зелье не подействует. 
     Таинственное зелье оказалось темной густой жидкостью в маленьком пузырьке из-под дешевых духов. Ведьма потребовала, чтобы Наташа записала на бумажке точный механизм его применения.
– Ни в коем случае не добавлять в спиртное. Оптимальный вариант – кофе или чай. Пить одновременно: себе – три капли, ему – остальное.  Давать из своих рук. Ни в коем случае не намекать, что он пьет что-то необычное. Следить, чтобы он выпил сразу. После этого посмотреть ему прямо в глаза и мысленно сказать: «Ты мой». Действует в течение трех суток. Все понятно?
– Все, – пролепетала Наташа, – то есть нет… А почему мне только три капли?
– Потому что вы и так влюблены. Не бойтесь, девушка, – со снисходительной улыбкой добавила чародейка, – это не какая-нибудь химия, это натурпродукт, на травах! Подействует так, что вы и опомниться не успеете. 
    Чувствуя себя грешницей, достойной сожжения на костре, Наташа зажала в кулачке пузырек и расплатилась с ведьмой. Дома она долго рассматривала его на свет и даже нюхала, но приворотное зелье ничем не пахло – ни химией, ни травами. Ночью Наташа даже передумала давать его Андрею Петровичу – в конце концов, это было просто нечестно, но утром, глянув на свое измученное лицо с синими кругами под глазами, поняла: другого выхода нет. Или пан, или пропал. Если другого способа привлечь мужчину, кроме приворотного зелья, нет, надо употребить приворотное зелье.
        Три последующих дня прошли в тщетных попытках реализовать дьявольские планы. За час до наступления обеда Наташа становилась сама не своя, вертясь на стуле и проверяя наличие заветного пузырька в сумочке. Без пяти час она срывалась с места и пряталась в нише на лестничной площадке: оттуда было видно всех, кто спускался вниз с их этажа. И как назло, то Андрей Петрович, изменив обычному правилу, уходил обедать в положенное время, то Евгения Федоровна, противная толстая баба из его отдела, оставалась на месте жевать принесенную из дому снедь. Только на четвертый день все ушли, а он остался, и Наташа с бьющимся сердцем бросилась к себе, достала две припасенные чашки – красную и синюю, чай, сахар, включила электрочайник. Пока вода нагревалась, она, не в силах сидеть на месте, ходила туда-сюда по комнате, благо, свидетелей ее безумства не было. Наконец уже кипяченая вода в чайнике согрелась до нужного градуса и чай был приготовлен. Оставалось главное.
       Сжав волю в кулак, Наташа открыла пузырек и вылила его содержимое в синюю чашку, после чего тщательно размешала чай. От волнения она совсем забыла про три собственные капли. Поставив обе чашки на поднос, она медленно – и чтобы не расплескать чай, и потому, что у нее ослабели ноги – пошла к Андрею Петровичу. Тот, увидев ее, улыбнулся, но от чая – словно предчувствуя что-то! – начал отказываться.
– Ну ради меня, – уговаривала Наташа его, как мать ребенка. – Это отличный чай, с бергамотом.
– Ну, если ради вас и с бергамотом, – снисходительно улыбнулся Андрей Петрович, – то так и быть, – и взял протянутую ему синюю чашку.
    Даже если бы Наташе и хотелось чаю, она все равно не смогла бы пить: пока Андрей Петрович медленно отхлебывал ароматный чай, ее горло сдавил такой нервный спазм, что она едва дышала. Он заметил и спросил:
– А вы что не пьете?
– Э...я... – начала лепетать Наташа и с трудом нашлась: – А я люблю холодный.
– Странные у вас вкусы, – удивился мужчина и допил одним глотком остававшуюся жидкость. – Спасибо, Наташа. 
       Наташа так волновалась, что чуть не забыла посмотреть в глаза и сказать: «Ты мой!» Сказав роковые слова, она на миг ощутила облегчение: будь что будет, а дело сделано! – и тут же вспомнила наставление ведьмы: «три капли себе». А! Она все сделала неправильно, теперь зелье не сработает! Андрей Петрович что-то говорил, но потрясенная Наташа, не в силах вникнуть в его слова,  схватила чашки и чуть ли не бегом покинула комнату, оставив мужчину в сильном недоумении – скоро, впрочем, прошедшем.
     В коридоре Наташа не выдержала и разрыдалась, чуть не уронив чашки. Сильное нервное напряжение не прошло даром. Внезапно вся история показалась ей глупым и жалким фарсом, нелепым поступком, недостойным образованного человека, и Наташа искренне проклинала и новую знакомую, и хитрую мошенницу, и себя, и даже Андрея Петровича.  
      В туалете Наташа долго приводила себя в порядок, смывая с лица остатки растекшейся от бурных слез косметики, после чего тщательно помыла чашки. Пустой пузырек она спрятала в сумку с тем, чтобы выбросить его где-нибудь по дороге домой и тем самым окончательно уничтожить все улики. И хотя умывание холодной водой, а потом рутина рабочих обязанностей почти вернули ей душевное равновесие, настроение Наташи было отвратительным, как никогда ранее. Вполне естественно, что Наташа чувствовала себя дурой; но и помимо  этого какая-то смутная тоска… а может, не тоска, а тревога уцепилась за сердце когтями и не хотела его отпускать. 
     Гнетущее чувство не оставило Наташу и дома; более того, оно стало определеннее и резче. Она отчетливо ощущала, что сделала скверное дело, даже если никаких последствий не будет; но тут слишком явно ощущалось, что последствия – и скверные – не заставят себя ждать. Как назло, около девяти вечера позвонила Тамара, но ее голос вызвал у Наташи такой прилив раздражения, что она бросила трубку. Прежде, как человек воспитанный и интеллигентный, она никогда себе такого не позволяла. Как зверь в клетке, Наташа металась по квартире, не в силах заняться чем-либо полезным и тем более не в силах отдыхать. Около полуночи она буквально заставила себя лечь в постель, но, разумеется, уснуть ей удалось нескоро, и проснулась она не от привычного звона будильника, а от кошмара. 
     Ей приснилось, что какой-то человек в синем халате, вроде бы врач, а может, и не врач, отрезал ей кисть левой руки. Сам процесс ампутации был совершенно безболезненным, и крови не было видно, но когда Наташе подали на небольшом серебряном подносе ее собственную кисть, еще шевелившую пальцами, она закричала от ужаса – и проснулась.
     На часах было ровно девять утра. В это время Наташе полагалось входить в офис или как минимум приближаться к нему. «Мало тебе всего – еще и на работу опоздала!» – прикрикнула на себя Наташа и лихорадочно принялась собираться, пропуская такие важные этапы, как душ, нанесение макияжа и даже завтрак. За месяц это было уже четвертое опоздание – и Наташа с ужасом представляла себе багровое от злости лицо шефа. Единственная надежда на спасение заключалась в его отсутствии в офисе – но и тогда найдутся желающие донести. 
      В общем, день начался скверно, и Наташа даже не удивилась полному отсутствию какого бы то ни было общественного транспорта: первый автобус подъехал через полчаса томительного ожидания на остановке, а деньги на такси она не захватила. Уж если не везет, то не везет. В свой офис Наташа вошла в одиннадцать часов десять минут, мысленно прощаясь с премией и готовя жалкие оправдания, но тут ее поджидало первое подобие удачи: дверь в кабинет шефа была закрыта на ключ. Это значило, что он поехал в филиал. Ура. Если бы теперь удалось незаметно, как ниндзя, проскользнуть в свою комнату, то, возможно… Наташа осторожно подошла к приоткрытой двери: к ее удивлению, комната была пуста. Обрадованная Наташа быстро зашла, села за свой стол, повесила сумочку на спинку стула и включила компьютер. Когда через пять минут за дверью послышались голоса, она уже была полностью погружена в работу.
      Вошедшие сослуживцы, казалось, не обратили на нее никакого внимания, и Наташа успокоилась: возможно, пронесет. Но не успела она перевести дух, как прозвучавшая в разговоре Игоря и Алеши фамилия – Романенко – заставила ее снова насторожиться. Романенко был Андрей Петрович. 
– Да, не повезло мужику, – сокрушенно сказал Игорь, и Наташа, не выдержав, обернулась. Сердце затрепетало: что-то случилось. Не успело смутное предчувствие вылиться в сколько-нибудь конкретные формы, как сидевшая рядом Рита перехватила ее взгляд и спросила: 
– Ты видела? 
– Что? – прошептала Наташа, холодея.
– «Скорую помощь». Мы все побежали в коридор смотреть. Романенко только что увезли в реанимацию. 
– Что? Что? – Наташа, не понимая, что делает, медленно поднималась со своего места.
–  Говорят, тяжелейшее отравление. 
     Глядя невидящими расширенными глазами на белокурую челку Риты, Наташа встала, отодвинула стул – и тут же с грохотом рухнула на пол. Она ничего не услышала – ни пронзительного вопля Риты, ни растерянного мата ребят, свалившись в обморок в первый раз в жизни. Впрочем, еще до приезда «скорой» для нее, она пришла в себя, щедро обрызганная минеральной водой из пластиковой бутылки. Одновременно с медиками по случайному совпадению в офис вернулся и шеф, который настолько испугался вспышке непонятной эпидемии среди сотрудников, что тут же отпустил Наташу домой, хотя врачи, добросовестно измерив давление, пульс и температуру, ограничились банальной рекомендацией «полежите немного, отдохните, такое бывает» и даже не стали делать никаких уколов.
       Переступив вновь порог своей квартиры, которую она оставила каких-то полтора часа тому, Наташа вместо отдыха  немедленно бросилась обзванивать больницы и, выяснив, где лежит Андрей Петрович, ринулась туда на такси. Спешила она напрасно: к больному Романенко ее не пустили, так как он был без сознания.  Самое худшее, что ей даже не сказали, когда, хотя бы примерно можно рассчитывать на визит. Врач, чем-то неуловимо похожий на мужчину из ее кошмара, был сух, даже резковат, и в голосе его, как почудилось Наташе, слышался оттенок приговора, отчего в больничном холле ей вновь чуть не стало плохо. 
     По дороге домой Наташа накупила в аптеке всех снотворных, какие продавались без рецепта, решив  в случае летального исхода, ценою жизни искупить свою вину. Это была не единственная радикальная мысль, пришедшая ей в голову. Наташа не сомневалась, что в реанимацию Андрея Петровича отправило проклятое приворотное зелье, и несколько раз – последний раз в четыре часа утра – она садилась писать на листках формата А4 заявление в милицию, с тем, чтобы, как Раскольников, предать себя в руки правосудия. Но, хотя ее раскаяние было более чем искренним, внятно изложить на бумаге свой порыв как-то не получалось; точнее, все выходило ужасно глупо, особенно если учесть, что Наташа даже не знала имени проклятой ведьмы, всучившей ей отраву. Ну не напишешь же всерьез, в самом деле: «Я отравила Романенко Андрея Петровича приворотным зельем, но не желая его смерти, а желая, чтобы он в меня влюбился»? 
    Особенно Наташу мучили три роковые капли, которые она не выпила сама. Насколько ей было бы легче, лежи она с тем же диагнозом – отравление – в соседней палате! «А так, – думала Наташа, – ни один суд не поверит!» Убийственно тяжелые раздумья прерывались приступами истеричного отчаянья. Наташа плакала, проклинала себя и пыталась молиться. Само сознание того, что именно она станет убийцей любимого человека, было невыносимо. Утром, после бессонной и ужасной ночи, Наташа, позвонив на работу и сообщив о своей болезни, снова поехала в больницу.
       В больнице вчерашний мрачный эскулап сменился симпатичным мужчиной с мушкетерскими усиками. Он любезно сообщил дошедшей до последнего предела Наташе, что больному Романенко лучше и, если положительная динамика окажется устойчивой, к обеду его переведут в общую палату и, возможно, пустят к нему Наташу. Разумеется, если больной захочет ее видеть.
     До обеда Наташа просидела в холле больницы, тупо глядя в одну точку. Ее ничего не интересовало, даже собственный не кормленный вторые сутки желудок. Она ощущала себя преступницей, отверженной от всего мира, страшной грешницей, для которой никакое наказание не будет слишком тяжелым. Наташа уже  и боялась встречи с Андреем Петровичем: ей казалось, что он все знает и возненавидит ее; но когда часа в четыре врач сказал ей, что к больному можно зайти на пять минут, она не пошла, а побежала. 
    При виде измученного лица Андрея Петровича она не сдержалась и начала неистово рыдать, чем, похоже, слегка испугала еще слабого больного.
– Ну что вы, Наташа, не надо, – пробормотал он. Она закивала головой, попыталась сдержать слезы, но получилась гримаса.
– Простите меня, простите, – шептала она, а он не слышал, да и расслышав, не понял бы, о чем речь. 
     Наконец Наташа каким-то чудом совладала с собой и начала вести себя более-менее адекватно, то есть пожелала больному срывающимся голосом скорейшего выздоровления и обронила пару слов о том, что «на работе все очень переживают». Тут Андрей Петрович и заметил резкую перемену во внешности девушки: лицо Наташи, с темными кругами под глазами, по цвету практически не отличалось от белой больничной стены. Через пару минут вошел врач и вывел девушку из палаты, предложив придти завтра; потом вошла медсестра и сделала укол; послеобеденное время плавно перешло в вечер, а Андрей Петрович никак не мог выбросить из головы мертвенное лицо сослуживицы: Наташа  выглядела, пожалуй, не лучше его. «Неужели из-за меня так переживает?» – подумал он и признался себе, что это ему льстит. 
     На следующий день, подтверждая его предположение, Наташа пришла снова. Выглядела она по-прежнему неважно, но держалась куда лучше, уверяя его в скорейшем выздоровлении и предлагая принести любые передачи.
– Спасибо, но мне пока ничего нельзя, – попытался улыбнуться Андрей Петрович и вдруг некстати вспомнил, что и передачи-то готовить некому. Мать давно умерла, а бывшую жену он не видел уже семь лет. Разве что эта девочка наготовит…
Наташа снова ушла, а кислые мысли остались. Пребывание в больнице редко наводит на оптимистический лад, но у Андрея Петровича были свои причины для дополнительной хандры. С отравлением организм справился, но страх остался. Доселе не жаловавшийся на здоровье крепкий сорокапятилетний мужчина внезапно остро ощутил свою смертность, причем ощутил не абстрактно («все там будем»), а всей кожей, всем нутром – так, как ощущают не подлежащий апелляции приговор.
 «Сколько я так еще подрыгаюсь? – думал он, созерцая трещины на больничном потолке. – Лет пять, десять, а что потом? Болезни и одинокая старость? У нас мужики долго не живут… Сляжешь – и воды некому подать будет».   Перебрав в уме всех ближних и дальних, Андрей Петрович пришел к неутешительному выводу: да, за стаканом воды в случае чего придется ползти на кухню самому. Ведь и за пять дней, проведенных им в больнице, его навещал только один человек, которого он, как ни странно, никогда не принимал всерьез. Неудивительно, что, вновь выйдя на работу и увидев в коридоре знакомую фигуру, Андрей Петрович ощутил прилив искренней благодарности.
– Наташа! – окликнул он ее, и она тут же подбежала, радостная, что он позвал. Произнося положенные слова, он внимательно рассматривал ее, как впервые: фигурка обыкновенная, лицо обыкновенное – хорошо хоть перестала раскрашивать себя под матрешку; ножки чуть полноваты, но в общем выглядит свежо, моложе своих лет. Впрочем, главное не это: за свои 45 он уже понял, насколько обманчива бывает внешность человека. Главное, что он, похоже, никому в этом мире не нужен, кроме этой девочки.
– И если я приглашу вас в ресторан, вы не обидитесь? – закончил свой монолог Андрей Петрович.  
– Нет! – поспешно, слишком поспешно воскликнула Наташа. И добавила совсем безрассудно: – Я на вас ни за что не обижусь…
    За обедом в ресторане последовал ужин в кафе, за ужином в кафе – совместное посещение концерта Александра Малинина, за концертом – прогулка в парке при луне. Андрей Петрович явно не торопился, но и не сходил с дистанции, и вымечтанный, выстраданный, долгожданный роман разворачивался именно так, как всегда хотелось Наташе. Но абсолютного счастья на свете не бывает, и все минуты, проведенные рядом с любимым, были пропитаны ядом: неизбывным сознанием своей вины. И чем дальше заходили их отношения, тем сильнее терзали Наташу угрызения совести.
    Конечно, идти в районное отделение милиции она теперь не собиралась, но желание рассказать правду Андрею превратилось у нее в навязчивую идею. Как назло, и посоветоваться было не с кем, кроме этой полоумной, Тамары; Наташу страшила сама мысль, что мама или сестра, не говоря уже о посторонних, узнают о ее безумном поступке. Тамара же, ничуть не потрясенная реанимацией Андрея Петровича, твердила как попугай одно:
–  Ни в коем случае!
– Но он чуть не умер! – всплеснула руками Наташа. – Я его чуть не убила!
– Чуть не считается. Главное – приворот подействовал! А по моим картам у тебя вообще свадьба выходит, так что не дури.
– Твои карты! Ты помешалась на своей магии!
– А кто тебе помог мужика захомутать? Не магия? 
    Спорить с Тамарой было бесполезно и утомительно, и Наташа вскоре прекратила это занятие, к тому же рассчитывать на разумный совет от этой особы не приходилось. Наташа вновь осталась наедине со своей совестью. Можно было, конечно, промолчать и сделать вид, будто ничего не было; но какое-то чувство подсказывало Наташе, что нельзя строить храм серьезных чувств на лжи и тем более на крови – ничего хорошего это не принесет. Надо рассказать ему правду, и пусть он решает…  хотя предсказать реакцию Андрея Петровича было, конечно, нетрудно. 
   «Какой нормальный человек простит такое? – спрашивала себя Наташа, и тут же хваталась за другую мысль, как утопающий за соломинку: -- Но если он действительно любит, он простит».
    Измученная всеми этими страстями, Наташа похудела на семь килограммов (что было даже неплохо), и почти потеряла сон (что было уже нехорошо). Неизвестно, до чего бы она дошла в своем самомучительстве, если бы неожиданно не возник выход: письмо.

«Дорогой Андрей!
   Я давно хотела рассказать тебе, но не решалась. Мне и теперь трудно писать эти строки, но я должна, потому что я не хочу, чтобы ложь стояла между нами. Это я виновата в том, что ты оказался в реанимации. Ты отравился приворотным зельем, которое я подлила тебе в чай, которым я тебя угостила. Зелье мне дала одна ведьма, к которой я обратилась, потому что не знала, как сделать так, чтобы ты полюбил меня. Все произошло потому, что я слишком сильно тебя полюбила. Вот и все. Теперь ты знаешь правду. Если можешь, прости меня.
Твоя Наташа»

    «Вот и все, – думала Наташа, пряча письмо в сумочку. – Завтра утром отдам ему. И пусть делает что хочет. Простит – простит, нет – так нет, пойдет в милицию – пусть идет. Я это заслужила. Будь что будет, но я больше так не могу».
     Как ни странно, в эту ночь, ночь накануне судьбоносного дня, Наташа заснула быстро и спала так крепко, как не спала давно. И неудивительно: ничто так не томит душу, как неопределенность, и ничто так не успокаивает, как принятое решение. 
     Проснувшись до звонка будильника, она встала с постели и настежь распахнула окно. Раннее утро обещало прекрасное продолжение, и сдержало свое обещание: день был такой нарядный, свежий и солнечный, что Наташа, выйдя на улицу, внезапно ощутила себя обновленной. Во дворе мимо нее прошла соседка с ведром, полным алычи (видно, уже с рынка) – к удаче. Как по заказу, едва она подошла к остановке, подъехал полупустой автобус, и Наташа, чувствительная к приметам, начала, боясь и мысленно стуча по дереву, верить, что все обойдется и славно начавшийся день закончится не менее хорошо.
   Он простит, если любит; он не сможет не простить.
    И все же, когда она переступила порог офиса, ее охватила нерешительность – или, точнее, трусость. Еще вечером Наташа решила отдать Андрею письмо сразу, как только придет на работу; но прошли и десять часов, и одиннадцать, стрелки больших настенных часов сомкнулись на цифре «12» – а она сидела, словно приклеенная к стулу. Почему-то и Андрей не заходил в их отдел, хотя в последнее время делал это охотно. Может, что-то предчувствует?
     Едва эта мысль мелькнула в Наташиной голове, как дверь распахнулась, Наташа вздрогнула – но лишь для того, чтобы разочарованно скривиться: в комнату вошел не Андрей, а его коллега, сидевший с ним в одной комнате, Антон, которого все из-за рыжеватых волос дразнили Антошкой.
– О, Антошка пожаловал! – протянул ему руку Игорь. – Как жизнь молодая?
– Ты что, у нас такая запарка – Андрюха сидит не поднимая головы с девяти утра, – начал Антон, усаживаясь на стул.
«Вот почему он не приходит – у них много работы, – поняла Наташа и взглянула на часы. Половина первого, до обеда полчаса. – Значит, в обед». Через полчаса… через  25 минут она встанет и пойдет к Андрею. И, словно желая  подкрепить свою решимость, Наташа вынула письмо из сумочки и спрятала в карман юбки. 
  Мужской треп меж тем от трудов праведных плавно перешел к миру наслаждений.
– … значит, в субботу едете в Карпаты, – глухим тетеревиным голосом болботал Антошка. – И само собой, с горючим.
– А то как! Мы решили, чтобы меньше груза тащить, купить водку прямо на вокзале…
– Да ты что! – воскликнул Антошка так, что Наташа и Рита невольно оглянулись. – С рук покупать нельзя, ты что, отравишься, как Андрей! Скажите ему, девушки, что водку с рук покупать нельзя.
– Конечно, нет, – деловым тоном подтвердила Рита, пока до Наташи доходил смысл сказанного. 
– Вот, эксперт говорит. Сейчас полно фальшивой водки… – Антон хотел еще что-то сказать по поводу фальсификации товаров первой необходимости, но Наташа коршуном набросилась на него:
– Ты сказал, что Андрей отравился водкой? При чем тут водка?
– Как причем? Ты что, не знала? – пожал пухлыми плечами Антошка.
– Близкие люди всегда узнают последними, – саркастически подмигнул Игорь, но Наташа не поняла его иронии.
– Откуда вы знаете, что он отравился водкой?
– Да это все знают, ты чего? Андрей накануне напился где-то паленой водки и чуть не отправился к праотцам….
    Наташа вскочила и бросилась к дверям. Охваченная неудержимым порывом, она влетела, как метеор, в комнату Андрея, сосредоточенно считавшего какие-то цифры, и, не обращая внимания на иронические взгляды сослуживцев, буквально силой вытащила его в коридор.
– Андрей, скажи мне, ты что, пил водку в тот день?
– В какой? – несколько ошалело уставился на нее мужчина.
– Когда ты попал в реанимацию!
– Ааа… Да, а разве я тебе не говорил? Только не в тот день, а накануне. Провожал   друга из Харькова, распили бутылку на двоих, купленную у какой-то бабы возле вокзала. Я себе простить не могу!
– И друг тоже был в реанимации?
– Ты что, там такое было – его с поезда сняли, ночью, на какой-то глухой станции, чудом откачали… Только если ты не против, я тебе все расскажу вечером. У нас страшная запарка, я даже на обед не пойду. Вечером поговорим, о`кей?
– О`кей. Только скажи: ты точно уверен, что это водка?
– Не я, а врачи. 
    Андрей вернулся к себе, а Наташа зашла в туалет, достала письмо из кармана, порвала его на мелкие-мелкие кусочки и выбросила в мусорный ящик. Потом, скорее механически, подошла к умывальнику, чтобы помыть руки, взглянула в зеркало на свое лицо – с большими, встревоженными, круглыми глазами и размазавшейся помадой – и расхохоталась. Ее охватил такой неудержимый, такой оглушительный, такой истерический хохот, что зашедшей через десять минут в туалет Рите пришлось вести Наташу обратно чуть ли не  под руки и минут пятнадцать отпаивать валерьянкой – но это уже не имело никакого значения. Это все уже не имело значения.
   …Через четыре месяца Наташа вышла замуж за Андрея Петровича. С Тамарой она больше не общается. 

ЕЛЕНА ШЕРМАН, г. Львов (Украина)

Персональная страница Елены Шерман: http://ellena.sitecity.ru

Написать отзыв автору: els52@lycos.com

Опубликовано в женском журнале "WWWoman" - http://newwoman.ru  24 МАРТА 2004 года

Елена Шерман, все публикации на сайте WWWoman - newwoman.ru:
Статьи:

Елена Шерман. СТАТЬЯ "ЖЕНСКИЙ ИНТЕРНЕТ"