Соня Перкинc (США): Встреча. Рассказ

        Неужели она к нему едет? Не верится даже ей самой. Прошло ведь целых десять лет, и за это время многое могло измениться, уже не говоря о том, как мог измениться сам человек. Ей было немного страшно. В голове рылась куча вопросов, на которых не было никаких ответов, вернее ответы могла дать только встреча, если, конечно она состоится.
        Какое-то время, после их расставания, он ей писал именно с этого адреса, она, конечно же, не отвечала… Ну что могла она ему написать? О тихой семейной жизни, запрограммированной далеко наперед... Или, наоборот, как много интересного ей открыла заграница... Об эмиграции трудно писать, ее надо прожить самому... Западная жизнь изменяет все: манеру одеваться, говорить, думать. Она изменила и ее...
        Из эмоциональной, веселой и доверчивой девушки она превратилась в уверенную, деловую и практичную леди. Хорошо это или плохо? Все относительно в этой жизни, смотря по тому, как это оценивать. Эмоции отошли на второй план... И, только где-то в глубине души, она оставалась самой собой...
        А что стало с ним? Как изменили его все эти годы?.. У них у обоих был еще не старый, но и уже не молодой сорокалетний возраст, когда все чаще задумываешься о смысле жизни, по утрам раньше встаешь, а по ночам хуже спишь… И не важно, где ты живешь, важно как ты себя ощущаешь… Она вдруг вспомнила их самих, когда-то таких молодых и счастливых, и выронила слезу… Как давно это было, но даже сейчас, вспоминая это, у нее пробежали мурашки по спине....«А счастье было так возможно, так близко, но судьба моя уж решена, неосторожно, быть может, поступила я...», - цитировала она про себя монолог Татьяны Лариной из «Евгения Онегина»...
        Какое-то время она сильно страдала, особенно читая его слезные письма, потом как-то немного успокоилась, но только внешне, потому что все эти годы она хранила в глубине своей души, маленькую надежду на затаенное желание встречи.
        Когда-то, давным-давно, в ее стареньком блокноте, он собственноручно написал ей адрес, по которому так и не дождался от нее писем, зато теперь его ждал сюрприз, встреча, после долгих десяти лет разлуки... Хотел ли он по-прежнему ее видеть, любил ли он ее все эти годы и помнил ли, было известно одному богу, но скоро они увидятся.
        В ее планы уже не входило искать любовь, разрушать их семьи, любою ценой быть вместе с ним, совсем нет, потому что годы стерли остроту чувств, и внесли ясную прозу жизни, она просто хотела его увидеть. На ее душе, с одной стороны скребли кошки, а с другой - ликовали птицы. Такое смятение чувств, в предвкушении радости, томили ее душу... Даже дорога казалась не такой уж ухабистой и ужасной, только очень и очень долгой... Она ехала в незнакомый город, который ей был близок уже потому, что там жил он, и ей этот город даже понравился, хотя что может сравниться с западными мегаполисами, в которых она уже была...
        Она старалась не вызывать никакого интереса, была в совсем неброской одежде, но, может быть, именно эта серая скромность, по сравнению с броскостью окружающих, и ее, уже «русский акцент», все-таки ее выдавали. Боже мой, а ведь когда-то она с акцентом говорила на английском... Могла ли она даже предположить это? Да уж, после долгого отсутствия макияжа, кричащий мейк-ап русских женщин воспринимался почти карикатурно. Эта «парадная» одежда и каблуки в любое время суток, эти громкие разговоры на улицах и алкоголики на остановках, эти мрачные и серые лица, эти, и другие штрихи постепенно вырисовывались в определенный образ нашей любимой «рашши». Нет, она вовсе не утрировала, не смеялась, не критиковала, боже упаси, она же сама все это «проходила», просто она смотрела на это все уже другими глазами. Ну что поделаешь, если «под каждой крышей свои мыши»... Просто глядя на своих, таких родных до боли, соотечественников, она четко ощущала в какой безысходности проходит их жизнь...
        Был полдень, клонило ко сну, еще и в связи с переменой поясов, но легкая усталость была даже на руку, чтоб сильно не колотило... Ее действительно так трясло, что впору было выпить успокоительного. Еще бы, она ждала этого целых десять лет, сотни раз прокручивала всякие варианты встречи, но всего ведь не предусмотришь... Что угодно могло вырисовываться в ее сознании, какая угодно ситуация, но то, что она увидела позже, просто парализовало ее...
Она долго ловила такси, и, наконец, просто отчаявшись, присела на скамейку. И тут, ее буквально затиранили местные бомжи, денег просили то на сигаретку, то на бутылку. Опухшие и красные лица замелькали у нее перед глазами с протянутыми руками, и, вдруг, одно из них ей показалось таким знакомым... Он ни о чем не просил, а просто смотрел ей в глаза, а потом спокойно сказал: «Я знал, что когда-нибудь ты будешь меня искать, я так долго ждал этого момента». Сначала она не могла от него оторвать взгляд, а потом закрыла глаза, и долго боялась их открывать, она боялась снова увидеть это замученное жизнью лицо, которое было таким родным и любимым... Неужели это он, ее любимый, здесь, среди этих заброшенных богом людей, здесь, на самом дне, даже такого прогнившего общества? Ей стало больно и обидно, она не могла поверить своим глазам, она не могла этого понять... Конечно, все мы, хоть раз в жизни видели бомжей, уличных бродяг, но чтобы вот так близко сердцу, так близко как родного человека, это испытание не для слабых...
        В этот момент ей захотелось завыть, она возненавидела все: свою страну, свой отъезд, свой приезд, эту встречу, его и даже себя саму, но потом взяла себя в руки и успокоилась... Ей, несмотря ни на что, просто захотелось прижаться к нему, обнять, поцеловать, поехать в какой-нибудь бар и говорить, говорить, говорить, как когда-то давно, до самого утра, но он ее отстранил: «Посмотри на меня, и на себя, куда мне? Я, конечно, опустился на дно, но остался порядочным человеком (это его любимое выражение так и не поменялось с годами). Я не могу позволить себе позорить тебя, а это все, что мне осталось. Прощай». Он повернулся, чтобы уйти. Она не выдержала: «Что? Что ты такое говоришь? Я преодолела такой сложный путь, я мечтала о встрече целых десять лет, я столько много хочу тебе сказать, спросить, а ты хочешь просто так вот взять и уйти?».
        Он тихо заплакал, он не хотел показывать ей своей боли и слез... Разве ему нечего было сказать?! Конечно, было, было и есть, что сказать, и даже очень многое, и то, как он жил все эти годы, и то, как его выставили из собственного дома, просто «подставили», и то, как его избивали до потери пульса, чтобы он подписал какие-то бумаги, и то, как он голодал и жил в лесу, ел листья и укрывался ими, а ей продолжал писать о своей любви... А что ему еще оставалось? Жизнь выставила ему свои, строгие счеты, он уже не мог ничего ей дать, кроме своей любви... Как прекрасно он понимал всю утопичность своих желаний: уехать куда-нибудь далеко, построить дом, создать все условия для ее творчества, забрать ее из «удачного» замужества и боготворить всю оставшуюся жизнь... Теперь, это могло лишь послужить основой для ее нового рассказа, который, как ни прискорбно, основывался на жизненных реалиях... И только единственное, что успокаивало его теперь - это то, что она его нашла, она стоит здесь, перед его глазами: живая, красивая, успешная и такая родная, любимая и помнящая его.
        «Приведи себя в порядок, и я тебя жду возле «Руси» в восемь? Деньги используй по назначению», - строго сказала она ему.
      «Ну, ты прямо как настоящая училка», - то ли с сарказмом, то ли с обидой ответил он. «Но я буду, зуб даю».
       «А вот зубы свои побереги, они тебе самому пригодятся», - пошутила она в ответ, а потом встала и ушла.
       Она еще пребывала в том сумеречно-обморочном состоянии, когда все явное кажется сном, наполовину хорошим, наполовину плохим, сном, который, то ли к сожалению, то ли к счастью, был настоящей действительностью. Надо было включать сознание и трезво анализировать, чтобы сообразить - что делать дальше, а ей хотелось просто напиться и забыться, как когда-то давно, покидая эту страну, хотелось отпустить на волю свои собственные желания, в конце концов, она это заслужила. К черту всех и вся, хотя бы на короткое время, когда душа просит чего-то простого и земного...
        Эмоции опять захлестнули ее волной... Она даже не помнила, как оказалась уже в своей комнате, и, только стоя под душем, немного пришла в себя. «Все-таки хорошее это дело - душ, вода смывает все, забирает плохое и возвращает тебя к себе...
        А еще хорошее дело – сон. Засыпаешь, как младенец, в теплой постели, и все, как рукой снимает», - с такими мыслями она и уснула. Могла ли она предположить, что видела его первый и последний раз, после десятилетней разлуки? Конечно, нет. Пока она этого не знала, она спала. На встречу он не придет - ни в восемь, ни в девять, ни в десять…

В надежде хоть что-нибудь узнать о нем от других, она отправится на вокзал, но все будет тщетно, потому что, как назло, к вечеру пойдет дождь, и всех, видимо, погонит под крыши... Она вернется в гостиницу, и прямо у входа ей вручат записку. На маленьком клочке просоленной бумаги будет только одно слово: «Прости». Рыдать или хотя бы плакать не останется сил, да и зачем?

И только в самолете, по дороге обратно, она поймет, что всё, что ни делается - к лучшему.

Автор: Соня Перкинс
Член Союза Писателей Америки

Специально для Newwoman.ru