Анна Левина. Глава из романа "Развод по-эмигрантски или Приключения Чумы с компьютером в Америке

На свое первое интервью я пришла вместе с мамой. Вот такая у меня мама компанейская, всюду любит со мной ходить. Интервью прошло очень хорошо. Я бойко отвечала на все вопросы, поскольку ничего особенного меня по программированию не спрашивали, а все больше о жизни — кто я, откуда, когда приехала. Ну, это мы еще в школе проходили: My name is Anna. I came from Leningrad. I love New York very much. 

─ Thank you, — пожал мне руку дядька, проводивший со мной беседу, — see you later.
— Ну как? — встретила меня мама, когда я вышла к ней в коридор.
— Вроде все нормально.
— А когда будет известен результат?
— Сказали ─ позже сообщат.
— Когда позже?
— Ну, я не знаю, мама, сказали “see you later”, то есть позже увидимся, а когда - точно не сказали.
— Будем ждать, — и мама села обратно на стул с таким видом, что стало понятно: без определенного ответа берут меня на работу или нет мы не уйдем.

Через три часа сотрудники фирмы засобирались домой. Появился в коридоре и дядька, проводивший со мной интервью. Я поднялась ему навстречу.
— Вы еще здесь? — спросил он, на ходу застегивая пальто.
— Ну, вы же сами попросили меня подождать, — как можно любезнее улыбнулась я ему в ответ.
— Я?!!! — от удивления дядька застыл на месте.
— Ну да, вы, — я напрягла весь свой скудный английский, — вы же сами сказали “see you later”, вот я и жду “later”.
— Go home, please, we’ll call you, — дядька как-то странно на меня посмотрел, нахлобучил шляпу и убежал.
— Я не знаю, о чем вы говорили, — сказала мама, — но, по-моему, ты его испугала.
— С чего бы это? — не поняла я. — Он мне сказал, чтобы я шла домой и обещал позвонить.
Никто мне никогда с этой фирмы, естественно, не позвонил. Это я уже сейчас знаю почему, а тогда я, помню, долго ждала, что раз обещали, значит позвонят.
— Чего ты расстраиваешься, — утешал меня брат. — Сколько ты резюме уже разослала?
— 756, — хлюпала я носом, разбухшим от слез. — Ни одного ответа не получила.
— Откуда такая точность?
— Я по маркам считаю, знаешь, сколько на них денег уходит, никакого пособия не хватит!
— Ничего, нарвешься на какого-нибудь дурака, и тебя на работу возьмут.
— Издеваешься, да? — взвизгнула я.
— Ничего я не издеваюсь, по собственному опыту знаю. Я, помню, в одну фирму пришел, а там китаец интервью проводил. Задал он мне пять вопросов, я ни на один не ответил. Пришел домой, залез в книги, посмотрел что да как. Через три месяца опять в ту же фирму свое резюме заслал, и меня опять пригласили. Они ж не могут всех запомнить! Прихожу, а там опять этот же китаец сидит и те же самые пять вопросов меня снова спрашивает. Конечно, я ответил. Три года потом там работал, пока сам не ушел в другую фирму на хорошие деньги. Так что не реви, и на тебя дурак найдется.

На пособие по бедности, которое вновь прибывшим на первое время подарила Америка, прожить было нереально. Я продолжала рассылать свои программисткие резюме и подрабатывала в прачечной. Это, естественно, было противозаконно. Теоретически полагалось жить только на пособие. Но практически жить на четыреста долларов в месяц, платя триста семьдесят пять за квартиру, было невозможно. В прачечной мне платили наличными пять долларов в час. Заказчик приносил и оставлял нам мешок с грязным бельем. Хозяин прачечной, бывший одессит, принимал белье в стирку, стирал и сушил его в огромных машинах. А я складывала якобы чистое белье в стопочки и укладывала их в мешки. Дневная норма считалась по весу сложенного белья. А если заказчик, страдающий хроническим насморком рабай, которого в прачечной прозвали «Платочки», приносил раз в неделю огромный, но ничего не весящий, мешок носовых платков, каждый из которых надо было после стирки аккуратно сложить, то выполнить весовую норму было совсем не просто. Молодые американские мамаши тоже приводили меня в изумление, когда сдавали в нашу занюханную прачечную целый ворох одежды для новорожденных. Складывая миллион застиранных распашоночек, я вспоминала, как в свое время стирала, кипятила и с двух сторон гладила рубашечки и ползуночки для своей маленькой дочки, и исходила жалостью к несчастному младенцу, у которого такая ленивая и безголовая мать.
Горячее после сушилки, плохо простиранное белье дико воняло. Каждый день перед закрытием прачечной хозяин разливал самую дешевую жидкость для стирки в огромные яркие бутылки из-под дорогого мыла, а потом разбавлял эту дешевку обычной водой. Зато утром, на следующий день, посетители прачечной своими глазами видели, как хозяин щедро заливает в машину из ярких бутылок отличное и дорогое моющее средство. Каким получалось после подобной стирки белье - знала только я, которая его складывала, и заказчик, который потом дома стелил свою постель. Однако никто никогда не жаловался.

Особенно тяжело было сводить концы с концами в сентябре, богатом еврейскими праздниками. Благоверные евреи сидели в шалашах или синагоге, работа считалась смертельным грехом, и уж подавно никто не собирался стирать или сдавать белье в прачечную. Нет работы — нет зарплаты. А за квартиру платить все равно надо. До отъезда в Америку, в Ленинграде, я уже давно пользовалась услугами фирмы “Невские Зори”, был у нас тогда такой сервис, присылавший на дом поломоек и уборщиц. А теперь я в свободные от прачечной дни нанималась убирать и мыть чужие квартиры. Иногда соскребывая жирные пласты грязи с чужой ванны, я поливала ее не только отбеливателем, но и слезами. Однако жаловаться было некому. Во-первых, сама хотела, когда уезжала, а, во-вторых, кому жаловаться? Все так жили.
Когда у хозяина прачечной было плохое настроение, он подходил к столу, на котором я складывала застиранные серые простыни, смотрел, как я работаю, тяжко вздыхал и злобно ворчал:
— Вот взял я тебя на свою голову, обучил всему, теперь плачу $5 в час! И что? Я по твоему лицу вижу, что ты в программисты уйдешь, и вся моя учеба насмарку! А взял бы вместо тебя какую-нибудь бабушку и платил бы ей в час на доллар меньше, чем тебе, уж она бы меня не бросила, так бы и работала до гробовой доски!
— Да не берут меня никуда, успокойтесь, — огрызалась я.
— Сегодня не берут, завтра возьмут, я по лицу твоему вижу. А ты давай не отвлекайся, работай! Все доброта моя, всех мне жалко. Тебя - вот тоже пожалел, обучил всему, деньги тебе плачу, давай-давай, шевели руками, и нечего тут реветь! Все вы, программисты, такие. Вам на людей наплевать. Вам лишь бы программировать. А белье кто стирать будет? А белье ваше сраное пусть дядя Миша стирает, вот она, ваша психология.

После тысячи разосланных резюме - и я нашла свою первую работу, перестала получать пособие и, как предрекал мой хозяин, ушла из прачечной программировать. А дядя Миша без меня не пропал. Он выстроил себе огромный роскошный дом, купил еще одну прачечную для своего сына, химчистку для дочки, маникюрный салон для жены, и когда теперь встречает меня на Брайтоне, обнимает, как родную, и обязательно спрашивает: “А помнишь, как я тебе помогал, когда ты только приехала?”
Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я смогу гордиться своим поломоечно-прачечным опытом! Через год, уже будучи программистом, однажды я попала в незнакомую компанию, куда меня привел мой очередной кавалер. Когда я вошла, одна из присутствующих дам воскликнула:
— Ой, Саш, гляди, у меня такой же свитер был, помнишь? Я его уже года три как сносила.
Мой новенький дорогущий свитер, который я купила в рассрочку с первой программисткой зарплаты и первый раз надела, казалось, впился мне в кожу.
«Вот сука», - подумала я.
Гости с бокалами и рюмками в руках бродили по дому, разглядывали картинки на стенах. В основном, беседа вертелась вокруг того, кто сколько выплатил банку за дом, у кого какой долг и на какой срок, тема для меня малопонятная и абсолютно неинтересная, поскольку приобретать собственное жилье я и не мечтала.
Незаметно мужская половина компании с рюмками и бутылками в руках отделилась от женского общества и развалилась на диванах в гостиной. Хозяин дома под общий хохот громко рассказывал, как он куда-то торопился на машине, и полицейские пытались его остановить за превышение скорости. Вместо того, чтобы остановиться, горе-водитель прибавил газу. Естественно удрать не удалось, американские полицейские свое дело знают. Но наш человек не пропадет. Скорчив испуганную физиономию, на вопрос - почему он не остановился по требованию - дяденька жалобно заскулил, что недавно приехал из России, а там милиция — звери, останавливают, вымогают деньги, а если их у водилы нет, то его избивают до полусмерти, вот он, бедный, от страха и несся, сломя голову. Полицейские расчувствовались, объяснили бедолаге, что в Америке такого безобразия нет и быть не может, пожурили и отпустили с Богом.
Дамы по привычке уселись вокруг кухонного стола. Только не подумайте, что мы себя обидели. За этот сверкающий стеклянный, отделанный серебристым матовым металлом стол, на котором стояли маленькие красочные тарелочки со всякими легкими вкусностями, не стыдно было бы усадить английскую королеву.
Яркие, холеные женщины, жены мужчин, выпивающих в гостиной, как оказалось, все работали маникюршами. Они показывали друг другу свои колечки и сережки, хвастались новыми дизайнеровскими сумочками, обсуждали своих домработниц и разговаривали о наболевшем.
— В “Шанеле” сэйл, слыхали? Такой дискаунт дают, полный отпад, я сумочку, которая стоила $1 200, купила всего за $800!
— Ты там Иголкину не встретила? Вот бабе везет! Муж у нее гинеколог, а она ничего не делает, только целыми днями гуляет из “Гуччи” в “Шанел”, из “Шанел” в “Эскада”. Я когда в “Шанел” не приду, она всегда там. Все скупает, что не попадя!
— А я в “Шанел” больше не хожу. Последний раз, когда там была, какой-то придурок-продавец ходил за мной буквально по пятам. Я уже не выдержала и говорю ему, мол, отстань, что ты привязался, ничего я у вас не сопру. А он мне в ответ — вы русская? Русские наш магазин очень любят. И так противно ухмыльнулся! Я плюнула и ушла.
— Ты где теперь пристроилась? — спросила одна маникюрша другую.
— На Wall Street, — ответила ее подружка. — Там так красиво! Небоскребы, магазины, сплошные шикарные фирмы, одним словом, Манхэттэн, настоящая Америка!
— Ну ты и сказанула! Много ты там заработаешь, на этой хваленой Wall Street? Фирмы, фирмы… Там же людей нет, одни программистки!
— Это точно, — вступила в разговор третья маникюрша, — хуже нет этих программисток! Разве это женщины? У них на уме только работа, программы их дурацкие. Они ж сами себе маникюр делают. Наковыряют кое-как ногти и лаком замажут. Им же все некогда — утром на работу несутся, как оглашенные, в метро сидят, как зомби ─ глаза в одну точку и губами шевелят, наверное программы свои в уме сочиняют, вечером — домой с больной головой, муж, дети, стирка, уборка. Не баба, а чума с компьютером!
— Слушай сюда, — подхватила первая маникюрша, — работать надо там, где дома шикарные, а не фирмы. Вот у меня клиентки — настоящие женщины, нигде не работают. Она утром встала, сначала массаж, потом пойдет на аэробику или к психотерапевту, сауна, маникюр-педикюр, масочку на лицо и в шезлонг у бассейна. Это женщина! Сама живет дай-то Бог, и заработать на ней можно. Поняла?
Я тихо сидела, спрятав под столом свои программистские руки с самодельным маникюром.
А этой даме, которая уже сносила мой свитер, не сиделось. Ей ужасно хотелось поговорить, она только не знала о чем, поэтому ерзала, стреляя глазами то на одну соседку по столу, то на другую, пытаясь вставить свои «двадцать копеек» в их беседу, и никак не могла. То откроет рот, то закроет. Потом опять только откроет рот и сразу закроет. Как рыба на суше. Наконец речь зашла о косметике и сука, которая уже сносила мой свитер, почувствовала себя в своей тарелке.
— Я, — вздернув нос, снисходительно вещала она, — душусь только духами “Кноуинг”, другие не признаю. У них такой тонкий экзотический аромат, его ни с чем не спутаешь. Я все перепробовала, но лучше “Кноуинга” ничего нет. А у вас какие духи?
Почему-то она обратилась именно ко мне. Женщины за столом неожиданно замолчали, и дурацкий вопрос повис в воздухе. Все на меня уставились, и я вдруг оказалась в центре внимания.
— А я душусь только духами “Климат”, — на полном серьезе выдала я. — Только “Климат” и ничем больше.
— Почему Вы говорите “Климат”? — насмешливо поправила меня та, что уже сносила мой свитер, — надо говорить “Клима”. Во французском языке “Т” на конце не выговаривают.
— А Вы почему говорите “Кноуинг”? — не отказала себе в удовольствии съехидничать я. — Надо говорить “Ноуинг”, в английском языке, в начале слова, “Кеу” перед “Эн” тоже не выговаривают.
— Я в Америке недавно, — стушевалась та, которая уже сносила мой свитер, — мы из России, мой муж в Нью-Йорке свой банк открывает, и мы здесь купили дом.
— Так ты, значит, новая русская, — оживились маникюрши, — вот вы, оказывается, какие… Слышь, ты, банкирша, а че ты с нами за одним столом делаешь? Мы люди простые, мы поначалу тут и чужие дома убирали, и полы мыли, а ты приехала и сразу дом покупаешь? Иди-ка ты …к мужу. А мы, поломойки, своей компанией посидим. Вот когда, как мы, помытаришься, тогда к нам и приходи. А ты кто? — обернулись они ко мне, — Мы тебя раньше здесь не встречали.
— А я — та самая чума с компьютером, что сама себе ногти ковыряет и лаком замазывает, но полы тоже поначалу мыла, можете не сомневаться.
— Ладно, сиди, — разрешили маникюрши, — мы, вообще-то, бабы добрые, но дешевые понты не признаем.

Анна Левина (alevina), США, Нью-Йорк

На фото: Анна Левина с внучкой

Дата первой публикации: 2008-11-28

Далее: Анна Левина. Из цикла "Приходите свататься!":
"А потом - кот с хвостом!"

Предыдущая публикация Анны Левиной:
БАБУШКА НА ВЫДАНЬЕ. ИЗ ЦИКЛА "ПРИХОДИТЕ СВАТАТЬСЯ"