Лиду разбудил дождь, а если точнее, ливень. Лавина шороха, деревянной дроби и одуряющей свежести  хлынула в избу, соскучившуюся по влажной тряпке и пылесосу, ласково обдула помятое припухшее лицо, наполнив легкие забытым желанием жить и радоваться. Лида потянулась, открыла глаза, и спящая рядом Пальма взвизгнув от восторга, кинулась облизывать лицо и шею. Вот кто любил ее страстно и беззаветно, умудряясь соскучиться за ночь, хотя спали в одной кровати. Лида встала и, кряхтя, как старуха, сухим шуршащим листом потащилась на кухню. Чашка кофе и сигарета окончательно привели ее в чувства, а пить она не пила уже больше недели, ожидая приезда сына. 

       Все, что обозначало ее незначительную, серенькую жизнь, наполняя хоть каким-то смыслом, было связано с тем, кто ее растоптал. Он, принц на белом коне, стильный мальчик из города, попавший в Краснянку по распределению, тонкокостный, узкобедрый, с девичьими круглыми ушками, послушно прижатыми к голове, с нежными завитками на затылке, подарил ей ребенка Фимочку, благородно женившись без понуканий. 
       Он получил дом  от председателя сельсовета. В этот дом он принес однажды щенка — лопоухий комочек нежности, палевое облачко щенячьей грусти, попискивающее на коврике в углу. И тогда, уловив своим большим крестьянским сердцем тоску малыша по матери, она взяла его к себе в постель, тем более, что муж всегда спал отдельно в соседней комнате. Спаниель, оказавшись сучкой,  по неписаным законам природы должен был выбрать хозяином  мужа, но по наивности остановил свой выбор на Лиде, которую посчитал своей матерью, и с тех пор самозабвенно облаивал любого, кто смел к ней притронуться или просто подойти. 
       Когда Фимочка был маленьким, он тоже любил свою мать, не догадываясь, что можно стесняться ее пролетарского происхождения, деревенских словечек, от которых уже не избавиться, ее коренастости и курносого носа, большой и широкой ноги, особенно режущей глаз в сравнении с узкой стопой отца. 
       Он любил прибегать к ней на почту, где пахло горячим шоколадом сургуча и сладостью оберточной бумаги, смотреть, как ловко паковала мать бандероли, как клеила длинные белые ленты с черными жучками букв на серые прямоугольники телеграмм, как выдавала денежные переводы. И гордился, что все ее любили за сноровку, добрый нрав и улыбчивость, те самые нектарные качества, на которые всегда слетаются пчелы с жадными хоботками, в том числе и его отец. 
       Он, отец, привлекал к себе Фимочку меньше. Может потому, что был склонен к печали, может из-за повышенной требовательности и строгости, но, скорей всего, потому, что сам был сдержан и холоден. Это потом мальчик понял, что только благодаря отцу преуспел в учебе и полюбил читать, благодаря отцу он выучил английский, на котором сейчас не только хорошо говорит, но зачастую и думает. А не будь этой крепкой базы, никакие деньги не помогли бы учиться в Англии, легко перепрыгивая со ступеньки на ступеньку престижного университета. 

       Сигарета и кофе сделали свое благотворное действо: голова перестала болеть, опилки мыслей сбились в отдельные стопочки, и Лида вспомнила главное — надо заняться уборкой, ведь скоро приедет сын!
       Она зашла в ванную, набрала пластмассовое ведерко воды, бросила туда рваное полотенце и пошла в зал: протирать пыль и мыть полы. Конечно, косметическая уборка не могла спасти дом от убожества, выручить драную тюль или линялые портьеры, облагородить  засаленный мягкий гарнитур. Но все это можно списать на бедность, что вполне соответствует истине, а чем оправдать бедлам?

       Крепко сбитая, на века сколоченная Лидина жизнь оказалась жалким шалашиком, когда муж, получив приглашение на работу от солидной  фирмы, вначале уехал в город один — обустраиваться, а потом написал письмо: «Извини, но я решил подать на развод. Наш брак с тобой был ошибкой, а ошибки надо исправлять». Фимочке было тогда  двенадцать, но Лида, далекая от педагогических изысков, рубанула  ему правду-матку: «Твой отец – подлец, он бросил нас!» Общественность села, дружно уважавшая инженера, столь же дружно перевалилась на сторону Лиды. Каждый стремился высказать ей сочувствие, норовя скрасить горе брошенной женщины гостеприимным домашним застольем. Но от сладких наливочек горечь в душе не становилась слаще. Как-то, спустя полгода, Лида решилась съездить в город и поговорить с любимым. Нет, она не станет его упрекать, сердцу, как известно, не прикажешь. Только посмотрит в глаза и спросит: «Зачем так трусливо, так по-предательски? А сына за что наказал?» 
       Конструкторское бюро, где работал теперь изменник, находилось почти в центре города, но не на шумной, суетливой  площади, а на шаг отступив к реке, в тихой, зеленой, неторопливой  зоне. 
       Пройдя через сквер, где гуляли старушки с детьми и одуряюще пахло флоксами, Лида успела расслабиться, оттаять сердцем и потерять боевой запал, мелькнула даже жалкая мыслишка — а не повернуть ли назад? До автобуса два часа, можно успеть купить Фимочке новую рубашку в детском мире и шоколадных городских конфет, а значит, оправдать убитое время. Но к многоэтажному, бетон и стекло, зданию, подъехала «Волга», и, как подарок от деда Мороза, в трех шагах от Лиды на горячем асфальте материализовался неверный. Не замечая бывшей жены (мало ли теток бродит), он замер в галантном изгибе, помогая выйти из машины кукольно хорошенькой блондинке. И когда та выпорхнула, смеясь, обнял ее за плечи, и оба зашагали к крыльцу. 
       Лида хотела окликнуть мужа, но у нее пересохло в горле, хотела догнать и дернуть за рубашку, но ноги вросли в асфальт. И, понимая, что уж теперь-то он ускользнет навсегда, она впилась ему в спину таким отчаянным взглядом, что у того запекло под лопатками. Муж оглянулся, вытаращил глаза и замер, как в стоп-кадре, невольно тормозя воздушную спутницу. 
То ли тот, кто сломал ей жизнь, и впрямь был неплохим человеком, то ли сказалось интеллигентное воспитание, но он повел себя достаточно благородно: извинившись наскоро перед куколкой,  предложил Лиде посидеть в кафе, и там, заказав ей отбивную с картошкой фри, повинился во всем и покаялся. И в том, что так подло сбежал, и в том, что денег ни разу не выслал, и что с сыном не объяснился. Так что к любимому Фимочке мать вернулась не с жалким кульком конфет, а с целым пакетом сладостей, а в потертом ее кошельке лежала новенькая сотка, подаренная на нужды сына. 
       Больше она в город не ездила, зато Фимочка стал наведываться туда регулярно. От него и узнавала подробности жизни своего инженера: когда машину купил, когда дело свое наладил, когда женился, когда новый сынок родился. 
       Шли годы, Лида втягивалась в одиночество, старела семимильными шагами и все чаще поливала болючую занозу в сердце анестезирующей водочкой. В бедламе собственных мыслей и переживаний она не сразу почувствовала, как вырос и изменился сын, как отдалился от нее душевно. А когда накануне выпускного вечера вдруг спохватилась и заговорила о выборе профессии, он обидно засмеялся в лицо: 
       — Мать, ты что, с дуба упала? Я буду в Англии учиться, мне папа пообещал! 
       Но самое тяжкое испытание ждало ее впереди. Когда Фимочка уехал из села, Лиде показалось, что жизнь окончена, и прямо перед ней разверзлась сырая могила. А земля под ногами зыбкая, осклизлая, так и сползает вниз, туда, где вечный мрак, ужас и тлен. Еще отчаянней кинулась она по подругам, таким же нескладухам, как сама, тем более, что дома никто не ждал, и в деньгах ее не нуждался. На почте Лиду не ругали: ну попивает баба с горя, так на работе же это не сказывается. Она по-прежнему все помнила и все успевала, не давая повода к упрекам. И по своей душевной доброте услужливо заменяла тех, кто нуждался в срочных отгулах. 
       Расстались они с Фимочкой холодно (уезжая, он не скрывал ликования), а встретились хорошо. Видно, там, на чужой стороне, малец ощущал одиночество и дефицит любви, потому и звонил через день и письма писал очень часто. И на каникулы приехал родным, узнаваемым, тем самым ласковым мальчиком, что прибегал в свое время на почту. Правда дня через три сын засобирался в город — на новый год его пригласил отец. Так ведь любящая Лида и не возражала: разве чета их сельская елка городским салютам-фейерверкам? Ей и трех дней хватило, чтоб она ожила и посвежела, а про водку забыла напрочь. Жаль, что назад на учебу Фимочка уехал, не попрощавшись, и до самого лета не прислал ни единого письма. А уж когда не поздравил Лиду с днем рождения, она не выдержала и позвонила бывшему: «Когда приезжает Ефим?» 
       — Да он уже две недели тусуется в городе, — ответил тот невозмутимо, —  на море вот ехать собрался. Позвони ему после двенадцати, когда придет из кафе. 
       Так Лида узнала о новом предательстве, на этот раз сына. 

       С тех пор, как Фимочка переехал к отцу — в роскошный  двухэтажный особняк, они виделись короткими урывками. Но Лида переступила через обиду и гордость — какие счеты между родными? — и попросила скромную милостыню — навещать ее в каникулы хоть на пару деньков. Сын снизошел, оценил ее кротость, и вот теперь она предвкушала очередную подачку. 
       Лида завершила влажную уборку, трижды помыла руки с мылом и отправилась на кухню. Теперь предстояло главное — приготовить торжественный обед. Каких-то два-три года назад всем блюдам на свете Фимочка предпочитал блины и жареную картошку. Но, оевропеившись, переключился  на полезную пищу — рыбу, соки, пряную говядину. И любящая мать приспособилась к новым пристрастиям своего красавчика: соки и компоты консервировала сама, а из говядины научилась делать массу деликатесов. Сегодня, к примеру, она задумала «пальчики» — говядину, фаршированную черносливом. 
       Пальма, уловив запах мяса, подскуливала, била обрубком хвоста и путалась под ногами. 
       — Фимочка скоро приедет, — поделилась с ней радостью  Лида, — наше солнышко ясное. 
И псина, ставшая сентиментальной к старости, взвизгнула от восторга, забыв, что  в недалеком прошлом считала сына соперником. 

       Было уже четыре часа пополудни, жгучее  июльское солнце бесследно высушило остатки ливня, в духовке, заткнутой полотенцем, остывали, теряя вкус, укутанные в оплывшие сырные манто, душистые пальчики. Не зная, чем бы еще заняться и заглушить растущее в душе беспокойство, Лида помыла голову и полезла за феном. Фен был старый, допотопный, советский, подаренный мужем на ее 25-летие. Но, пролежав без дела в пластмассовой коробке почти двадцать лет, он не забыл свое предназначение, и добротно, до самых корней, высушил небрежно закрашенную седину. Лида тронула румянами скулы, подкрасила брови карандашом, надела нарядное синее платье с белым  воротничком, в котором ходила к сыну на выпускной, и села ждать дорогого гостя у телевизора. Там текла своя, бурная и многогранная жизнь: люди ели, пили, танцевали, целовались, пыхтели в постели, но к Лидиным переживаниям это не имело никакого отношения. 
       Телефон зазвонил так внезапно и так тревожно, что у Лиды задрожали руки, и чуть не лопнуло сердце. Вспотевшей ладонью она сняла трубку и услышала голос Фимочки: 
       — Не спишь? Я не приеду, мам. Отец подарил мне машину, я еду с друзьями на море. 
       Где-то вдалеке, на заднем плане родного голоса, угадывалась музыка и девичий смех, сын, как всегда, звонил с мобильного, и скорей всего из ресторана. 
       — Я тебе совсем не нужна? — заплакала Лида, — я так по тебе соскучилась!
       — Ну почему не нужна? — вроде бы смягчился Фимочка. — Увидимся зимой, перед Новым годом, не последний же день живем. 
       — Зимой? — зарыдала Лида, как девочка, брошенная посреди чужого, враждебного города. 
       — Ну вот, — раздражено пожаловался кому-то сын, — ревет…  Алкашка конченная…
       Лида положила трубку на рычаг и упала в кресло. Из мутной, мглистой темноты допотопного трюмо, подаренного колхозом к свадьбе, на нее затравленно глянула измученная, никому не нужная женщина, огородное пугало, пародия на лучшую половину человечества. 
       Не последний же день живем — всплыли вдруг слова сына, будто кто-то неведомый осторожно подсказывал выход из тупика, намекал, где дорога в лучшую жизнь. 

       Самым трудным оказалось выманить Пальму на улицу. Но Лида вытащила из духовки противень, вывалила его содержимое в миску и понесла ароматные пальчики во двор, к сараю. Умная собака, не выдержав соблазна, покорно потрусила следом. 
       — Ешь, — разрешила Лида, гладя ошалевшую от привалившего счастья подругу. И пока та чавкала, заботливо подбирая языком вываливающийся чернослив, тихо вернулась в дом…

       …Первыми Лиды хватились коллеги. За 27 лет работы на почте она ни разу не позволила себе опоздать, больничный и тот не брала, мужественно перенося на ногах все хвори. А тут не просто не прогуляла, даже к телефону не подходила. Вечером проведать больную отправилась целая делегация. Но в квартиру звонить не пришлось. Увидев у порога скулящую  Пальму, женщины сразу поняли, что случилась беда. 
       Пока терялись в догадках, бегали звонить участковому, опрашивали соседей, кто-то дернул за ручку, а дверь возьми и откройся. Лида и тут позаботилась облегчить ситуацию людям. А может, она  надеялась, что в последнюю минуту о ней кто-нибудь вспомнит и успеет спасти?
       Причина скоропостижной смерти бедняги не представляла загадки: три пустых упаковки димедрола валялись на полу у дивана. 
       Самоубийство бывшей жены нового украинца так потрясло селян, что они решили бросить вызов зажравшимся толстосумам и похоронить Лиду своими скромными силами. Женщины нарядили и подкрасили покойницу, и вдруг впервые заметили — а она ведь красивая баба! И лоб такой благородный, и волосы густые, тяжелые, и губы пухлые, чувственные. 
       — Может вызвать этих козлов, пусть хоть чуть-чуть покаются, — не выдержала  одна из коллег. Но председатель сельсовета устало махнул рукой:
       — Нашла покаяльцев! Зачем им лишняя морока? Она и живая была не нужна, а уж мертвая–то тем более.
       Когда добрались до кладбища, небо затянуло тучами,  заморосило, на деревьях повис туман. Но люди почему-то не спешили, каждому хотелось сказать о Лиде что-нибудь теплое, проникновенное. И пока селяне высказывались, под густыми ресницами усопшей собрались капельки росы, словно она все слышала и не сдержала слез. 

Марина КОРЕЦ.

НАПИСАТЬ АВТОРУ: jasik@skif.net

Опубликовано в журнале "WWWoman" - http://newwoman.ru  21 ОКТЯБРЯ 2003 года

НА ФОТОГРАФИИ - АВТОР МАРИНА КОРЕЦ

"Наброски" - home.skif.net/~nabroski- увлекательное женское чтение о любви
(редактор интернет-журнала и автор проекта "Наброски" - Татьяна Заровная, соредактор - Марина Корец)